Один год из жизни профессора

Германова все это несколько удивило, но не смутило. После итальянских крейсеров и бомбардировщиков посол с посланником его пугали мало. К тому же он вообще относился к своему участию в этой мидовской затее с откровенным сомнением.

В отеле он действительно быстро побрился, переоделся в свой самый официальный темный костюм с галстуком и спустился в холл. Там к его немалому удивлению его ожидал не только секретарь, но и глава их делегации.

— Здравствуйте, голубчик! Рад Вас видеть в добром здравии! Что же это Вы, взяли и лишили всех нас работы! Мы тут о невмешательстве толкуем, а Вы успешно обеспечили вмешательство Франции в конфликт. Оставляете нас, дипломатов, без куска хлеба? — Глава делегации, пожалуй, впервые был так многословен, обращаясь в Германову, но довольное и даже веселое выражение его лица явно не соответствовали произнесенным словам. Германов не мог так сходу разобраться во всех этих дипломатических хитросплетениях, но у него сложилось впечатление, что этот высокопоставленный дипломат в личном плане вовсе не был так уж недоволен исходом дела.

В машине разговор был продолжен.

— Вы с ними там в посольстве не спорьте, не надо. Пожалейте бедняг. Они, между нами, все время уверяли Питер, что Париж ни в коем случае не вмешается в войну, а тут такой афронт. У нас ведь дома как всегда есть несколько точек зрения на любой вопрос: одни за невмешательство, другие наоборот против. Я, честно вам скажу, с самого начала ко всей этой затее с конференцией очень скептически относился, и все мои контакты с зарубежными коллегами здесь подтверждали, что консенсуса скорее всего достичь будет очень непросто, если вообще возможно. Так и сообщал в Питер. А посольство дудело в свою дуду: обеспечить невмешательство и тогда, мол, наступит там мир! Вот и доигрались. А теперь виноватых ищут. Сейчас прицепятся: почему Вы там задержались, доклад вовремя не представили — как будто этот Ваш доклад мог бы что-то изменить — и вообще, чем там столько времени занимались. Вы уж давайте поубедительнее, не стесняйтесь о трудностях говорить. А то им тут легко рассуждать, как должны наши эксперты вести себя в воюющей стране!

У Германова от этого инструктажа даже сердце заныло: вот она, родина! Опять виноватых ищут! А глава делегации, похоже, так разошелся, что чуть ли не ощущает себя участником поездки в Испанию.

Так и приехали в посольство. Тут все было совсем официально.

Суровый лакей проводил их в кабинет посланника, где, вероятно случайно, оказался и посол. Так просто, стоял у окна и смотрел во двор посольства. Что интересного он там мог увидеть? Сесть не предложили. Разговаривали стоя. Сухо ответив на приветствия гостей, посол кивнул посланнику: мол, спрашивай. И началось. Судя по всему, посланник, озвучил примерный текст сообщения посольства в Питер о причинах провала конференции по невмешательству, главная из которых состояла в несвоевременном представлении Германовым как главой группы экспертов соответствующего доклада. И в результате этого вопреки своим национальным интересам и мнению всего цивилизованного мира бедной Франции пришлось вмешаться в конфликт. Слово Италия при этом произнесено не было. В другой ситуации Германов бы даже почувствовал себя польщенным — не каждому удается сотворить подобное — но воздух в кабинете казалось звенел от напряжения, и на ерничанье его как-то не тянуло.

Посол — остзейский барон с длиннейшим послужным списком — задумчиво кивал, а после завершения спича посланника вопросительно поднял бровь и презрительно посмотрел на Германова. Вот это он сделал зря.

Мало склонный к конфликтам по своему характеру Германов в отдельных случаях становился крайне жестким. Сначала ему были смешны эти клоуны со своими попытками перепихнуть вину за свою неумелость на кого-то другого, но перед глазами вдруг встала картина горящей Барселоны и его ум заполнила холодная расчетливая злость. Но стиль надо было выдержать, все же с профессором разговаривают. Он даже не стал озадачиваться каким-то обращением и сразу перешел к делу:

— Вынужден категорически опровергнуть все, что здесь было сказано. Это — ложь и чушь.

— Во-первых, я никогда не был главой группы экспертов. Формально все ее участники были равны. Неформально, в чисто бытовом отношении эту роль выполнял баварский представитель до тех пор, пока он не был тяжело ранен. С учетом моего университетского опыта коллеги иногда просили меня формулировать наши вопросы к испанской стороне.

Во-вторых, я прибыл в Париж при первой возможности. Раньше не мог — самолет, на котором летела наша группа был сбит, предположительно итальянцами. Большинство членов группы погибло. Трое ранены. Я спасся чудом.

В-третьих, я был вынужден задержаться в Барселоне, ставшей объектом итальянской агрессии. Все пути оттуда были отрезаны. Я принял участие в обороне города и был награжден высшим орденом Республики.

В-четвертых, как эксперт официально заявляю, что именно политика невмешательства спровоцировала Италию на агрессию и привела к многочисленным жертвам среди гражданского населения.

В-пятых, утверждаю, что именно сейчас, после вмешательства французских войск, возникла реальная возможность прекращения военного конфликта и гражданской войны в Испании.

В любой момент готов повторить этот доклад в развернутом виде на Конференции.

В кабинете установилась тишина.

— Что Вы делали в Барселоне? — даже не проговорил, а почти прошептал посол, сделав ударение на первом слове.

— По инициативе нашего Генконсульства вошел в штаб интербригад по обороне города, был назначен заместителем начальника штаба. Трое суток мы руководили действиями войск по отражению итальянской агрессии и удержали город. Награжден лично премьер-министром Испании. Не вижу никаких оснований стыдиться этой награды. — Германов вытащил из кармана орден, который он на всякий случай захватил с собой и продемонстрировал его присутствующим.

Посол ни слова не говоря повернулся и вышел из кабинета. Посланник растерянно посмотрел ему вслед, вероятно не увидел никакого ответа на традиционный русский вопрос и молча опустил глаза.

И тут наступил звездный час главы делегации. Его экспромтами восхищались многие.

— Надеюсь, дорогой коллега, Вы получили все ответы на имеющиеся у Вас вопросы? Со своей стороны, заверяю, что я восхищен действиями своего советника. Впрочем, посылая его в Испанию, мы не сомневались, что он блестяще выполнит свой долг. Хотя признаюсь, он сумел и меня удивить. Испанский премьер! Фактически на поле боя! Награждает за мужество нашего дипломата! Вы понимаете, что это значит? Я немедленно обращусь в секретариат Конференции и рекомендую заслушать отчет профессора Германова о происходящем в Испании. Это будет отчет, написанный кровью! Другие эксперты погибли или ранены, а наш прошел через все испытания и привез необходимую информацию. Да еще и город отстоял! Вот какая у нас делегация! Так что, счастливо оставаться, а у нас еще много дел. Конференция не закончена, и я предполагаю, что она завершится призывом ко всем цивилизованным странам помочь испанскому народу и правительству, а не рассуждать о каком-то аморальном невмешательстве! Честь имею!

И глава делегации покинул кабинет, увлекая за собой Германова. В коридоре он огляделся с предельно высокомерным и победоносным видом, и несколько сотрудников посольства, оживленно, но осторожно, обсуждавших вполголоса сцену выхода разъяренного посла из кабинета и его дальнейшего прохода по коридору, сопровождавшегося бормотанием невнятных междометий, замерли потрясенные. У них на глазах рушились устои.

Обратно в машине ехали молча, но в отеле глава делегации пригласил Германова в свой номер.

— Ну, Вы опять меня удивили, профессор. О Ваших приключениях, похоже, романы писать можно. Но это все лирика. Не беспокойтесь, никакой отчет Вам делать не придется. Думаю, у нас состоится еще одно пленарное заседание, на котором будет решено сделать перерыв в работе конференции. Все разъедемся по домам и на этом конференция фактически закончится. Да и нам уже пора. Жарковато в Париже в середине лета, отпуска начинаются, жизнь замирает. Так что скоро домой. Но поговорить я с Вами хотел о другом. Вы, вероятно, не знаете, что у нас в министерстве все сейчас ждут смены власти. Министр попросился в отставку — возраст, да и здоровье не очень.

"— Странно, — подумал Германов, — а прошлой осенью был еще вполне ничего. Охотился вовсю."

— Скорее всего, новый будет из своих. Кандидатов основных два. Ваш новый почитатель, — глава кивнул куда-то в сторону посольства, — и его коллега из Берлина. Именно в этих столицах у нас сидят обычно наиболее сильные дипломатические фигуры. Собственно, сейчас это — не только выбор личности, но и политического вектора. Только что Вы нанесли серьезнейший урон одному из кандидатов. Поверьте, даже если мы оба будем молчать, слухи распространятся моментально. Для них не существует границ и расстояний. Я, как Вы понимаете, принадлежу к другой партии. Строго говоря, Вам в университете на наши игры начхать, но кто знает, жизнь длинная. Я Вас влезать в эти интриги как-то специально не призываю, но рекомендую: придерживайтесь строго той версии, которую изложили в посольстве. Наверняка Вас еще и дома будут расспрашивать, да и вообще, фигура Вы — публичная, и журналисты могут поинтересоваться. Не стесняйтесь. Договорились? А про возможные неприятности забудьте. Я Вас еще и к награде представлю.

"— Хватит уже с меня ваших наград," — подумал про себя Германов, а вслух поблагодарил, конечно. Он даже не мог себе представить, насколько пророческими уже через пару дней окажутся слова о том, что он — публичная фигура.

Расставшись с главой делегации, Германов решил заняться каким-нибудь простым житейским делом максимально далеким от политики. Поскольку судя по всему возвращение в Питер было действительно не за горами, остаток дня он ходил по окрестным магазинам, собирая чемодан подарков для жены и детей. Вечером поужинал с делегацией в ресторане отеля, много рассказывал о поездке в Испанию и своих приключениях. Как ни странно, эти рассказы отдаляли его от событий там, воздвигали своеобразную стену между недавним прошлым и сегодняшним днем, переводили все случившееся там в раздел воспоминаний. Много говорили и о происходящем в Европе. А события развивались быстро. Итальянцы явно недооценили возможную реакцию Франции на попытку их высадки на испанское побережье. Практически одновременно с направлением в Рим ноты протеста левое правительство Франции отдало приказ флоту и авиации воспрепятствовать высадке, а пехотным дивизиям — перейти границу. На море произошел ряд столкновений. До настоящих морских сражений дело не дошло, но слегка постреляли. Несколькими залпами обменялись даже эскадры линкоров. Как говорится, не затем, чтобы потопить, а просто попугать. Но кое-кого и потопили. Очевидного преимущества, судя по всему, не было ни у одной из сторон, но было ясно, что поддерживать "морской коридор" к берегам Испании итальянцы больше не смогут. И это был главный вывод, к которому пришли ужинающие дипломаты, и, похоже, еще раньше них важные персоны в Риме. А мир вокруг захлебывался в волнах слухов, непроверенных сообщений, рождавшихся и умиравших сей же час сенсаций. Глубокомысленные комментарии высокопоставленных государственных мужей только усугубляли абсолютных хаос в умах.

Единственное, что уже было очевидно, так это то, что британцы в своих лучших традициях загребать жар чужими руками решили укрепить свой контроль над "геркулесовыми столбами". Как только французские дивизии приблизились к линии фронта в Испании они выступили с заявлением о введении "зоны безопасности" (немного — километров сто радиусом) вокруг их базы в Гибралтаре и высадили десанты в испанском Марокко, чтобы уж наверняка запечатать Средиземное море. Итальянцы взвыли, но находясь под прицелом пушек французского флота записывать себе в противники еще и флот Ее Величества им было трудновато.

Так что в Европе было весело. Беседа с коллегами окончательно утомила Германова. За этот насыщенный событиями день он здорово устал и с удовольствием заснул.

Утро, однако, началось с сюрприза.

Спускавшегося на завтрак Германова перехватил на лестнице секретарь делегации.

— Доброе утро, профессор! Вас там уже журналисты с раннего утра ждут! Говорят, ночью информагентства какую-то новость из Вашингтона получили, и Вы там фигурируете. Просят Ваших комментариев. Это что?

— Неужели получилось... Извините, долго объяснять. Пойдемте к журналистам. Сейчас все услышите.

Репортеры представляли в основном агентства новостей. Германов поздоровался с ним, дружески кивнул паре членов делегации, с интересом наблюдавших за происходящим, и попросил объяснить причину интереса к его скромной особе.

— Видите ли, профессор, мы получили сообщение из Вашингтона. Там по запросу сенатора-республиканца Государственный департамент опубликовал текст, который якобы является тайным приложением к Версальскому мирному договору. Речь идет о возможном пересмотре установленных в 1918 году границ между европейским государствами. Указывается, что это именно Вы фактически вычислили сам факт существования такого документа. Вы готовы прокомментировать эту информацию?

— Конечно. История Версальской конференции является основным содержанием моих научных исследований. И вот при изучении ее документов я обратил внимание на целую серию нестыковок: во времени, числе страниц, а также пробелы в протоколах. Все указывало на наличие еще какого-то документа, скрытого тогда от общественности. Я провел дополнительные исследования и получил подтверждение: такой документ действительно был принят! Суть его мне была неизвестна, и я с удовольствием теперь ознакомлюсь с тем, что опубликовал Государственный департамент.

— Но Вы понимаете, что наличие такой договоренности может взорвать мир в Европе? Сейчас многие государства могут заявить свои права на пересмотр границ!

— Простите, но это — вопрос не ко мне. Я — ученый, историк, и проводил научные исследования теперь уже исторического события — Версальской конференции. Мне не до конца понятно, чем руководствовались ее участники, когда они подписали этот протокол, а потом сделали его секретным. На эту тему теперь надо проводить отдельные исследования, и я с удовольствием займусь этим. А ваш вопрос надо адресовать тем, кто занимается сегодня практической политикой — в правительства и министерства иностранных дел. Но позволю высказать свое собственное мнение. Мы считаем себя цивилизованными людьми, Европа почти 20 лет живет в мире, не считая отдельных конфликтов, и мы должны сейчас доказать, что даже если между странами и существуют какие-то споры, то у нас достаточно мудрости, чтобы урегулировать их мирным путем. Иначе чего стоит та цивилизация, которой все мы гордимся.

— Почему текст протокола был обнародован именно в САСШ? Ведь он касается Европы!

— Простите, но это вопрос к тем в Европе, кто знал о его существовании, но молчал. Не скрою, я частным образом делился своим "открытием" — хотя установленное мною явно не тянет на это слово, будем объективны — с некоторыми своими друзьями, в том числе и вашими коллегами. Заверяю вас, я не знаком с упомянутым вами американским сенатором, никогда с ним не встречался и не очень понимаю, зачем ему понадобился текст этого документа. Впрочем, мы вообще очень мало знаем об американской политике. Это надо исправлять. Не скрою, я польщен вашим интересом, но сейчас хотел бы все же позавтракать. Благодарю за внимание.