А еще проезжали верхом патрули с собаками — проверяли, видать, насыпи на предмет мин. Оба раза парни напрягались, но тревоги были ложными — аэрозоль, который Александр распылил на месте установки мины, надежно прятал его следы от собачьего носа, а от людей он место закладки замаскировал достаточно тщательно. Сами же мины собаки унюхать не могли — в этом полковник его заверил и, как оказалось, не соврал. В результате, к моменту, когда показался тот самый санитарный поезд, они окончательно успокоились и даже чуточку расслабились. Лежали себе, разговаривали, точнее, Павел, в котором проснулась любознательность, спрашивал, а Александр, соответственно, отвечал.

Почему-то очень Павла интересовало, чего же Александр хочет от жизни, и он никак не мог взять в толк, как можно жить с такими приземленными мечтами. Дом, не квартира в напоминающей улей многоэтажке, а свой дом, семья, дети... Когда он в ответ описал свои мечты, киллер с трудом удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. У парня все еще, по мнению Александра, детство в заднице играло, раз его столь откровенно тянуло на подвиги, на то, чтобы совершить что-то великое, оставить, так сказать, след в истории. Ну, его дело, конечно, подобные загибы, как считал Александр, имеют свойство проходить со временем.

А еще Павел был в шоке от того, что его напарник практически ни на кого не обижается. Когда он поинтересовался, то Александр, перевернувшись на спину и мусоля между зубами травинку, пояснил:

— Понимаешь, Паш, тут есть один нюанс. Если ты считаешь, что кто-то тебя оскорбил, ты должен ему отомстить. Хотя бы для того, чтобы остальные не рискнули повторить его опыт. Ну а если бы я взялся мстить каждому, кто на меня рот открыл, то половину города кровью бы залил. Оно мне надо? Нет, тех, кто оскорбил меня по-настоящему, я на ноль множу быстро и качественно, но, поверь, их очень немного. Остальные же могут говорить, что хотят — они для меня никто и звать их никак. Собака лает, караван идет, так что нечего размениваться на мелочи.

Павел лишь головой покрутил, не вполне, видимо, соглашаясь с его доводами, но промолчал. А тут и поезд, который они ждали, показался. Они уже приготовились к работе и были уверены, что все пойдет так, как надо. А зря.

В самый лучший план может внести коррективы нелепая случайность. В план, слепленный на живую нитку, ей вмешаться еще проще. Сейчас произошло именно это — как раз проехал разъезд, показался состав, и... к дороге выскочили трое мужиков, одетых разномастно и не слишком опрятно. Нет, их одеждам далеко было по уровню безобразия до вошедших в последнее время у молодежи в моду джинсов "трое с...ли — я ношу", но все равно чувствовалось, что одежонка знавала лучшие времена.

Впрочем, как раз одежда незваных гостей занимала сейчас Александра в последнюю очередь. Гораздо хуже было то, что эти трое принялись в лихорадочном темпе устанавливать собственный заряд. И установили ведь, подожгли бикфордов шнур и бросились к лесу, только время горения явно не рассчитали, потому что взрыв произошел, когда паровоз был как минимум в полусотне метров от него. Естественно, машинист постарался остановиться — даже если на паровозе были не немцы, а местные железнодорожники, мобилизованные захватчиками, лететь под откос им вовсе не улыбалось. Скорость была невелика, реакция у тех, кто вел состав, хорошая, так что остановился поезд вовремя. А дальше начался беспредел.

Из вагонов начали бодро выпрыгивать солдаты — видимо, охрана поезда. По ним хлестнула пара автоматных очередей, однако фрицы оказались не робкого десятка — моментально залегли, используя в качестве бруствера насыпь и прячась за колесами вагонов, и принялись густо пулять в ответ. По мнению Александра, нападавшим надо было срочно отступать — засада не удалась, поезд с рельсов не сошел, эффект внезапности утерян. Вдобавок, немецкие солдаты кто угодно, но не дилетанты, воевать их учили качественно, а среди партизан вряд ли много тех, кто попал туда из регулярной армии. Наверняка такие есть — окруженцы или бежавшие из плена, но явно не все. Плюс ко всему, судя по плотности огня у партизан или проблемы с боеприпасами, или их попросту мало. Тут надо ноги делать, к тому же с санитарного поезда много не возьмешь даже в случае весьма сомнительного при нынешних раскладах успеха. Однако партизаны били то ли очень смелыми, то ли крайне глупыми, и продолжали упорно обстреливать состав. Немцы же в атаку подниматься не стремились — наверняка подозревали возможную засаду. К тому же, время работало на них. Подойдет еще один поезд, окажется в зоне слышимости очередной разъезд — и все, пишите письма. С ближайшей станции отправят на помощь солдат и размажут партизан тонким слоем по ближайшему осиннику.

Трудно сказать, понимали это партизаны, или нет, но Александр находиться в непосредственной близости от места боевых действий совершенно не хотелось. Толкнув локтем напарника, он скомандовал:

— Валим отсюда. Быстро!

— Но...

— Какое, на хрен, но? Валим, пока нас не зацепило. Все, ничего мы уже больше не сделаем.

Павел хотел, наверное, возразить, но, увидев злое и сосредоточенное лицо Александра, живо передумал и, извиваясь, как ящерица, пополз в лес. Александр двинулся за ним и, как оказалось, вовремя — обернувшись, он еще успел увидеть, как из стоящих в конце состава вагонов начали выпрыгивать немецкие офицеры, и тут же, не теряя времени даром, развернули фланговую атаку на партизан. Все, ничего хорошего тех больше не ждало, и напарникам стоило оказаться как можно дальше отсюда, чтобы не попасть под раздачу.

Час спустя они сидели на месте своей ночевки. Партизаны, отступая, шли в другом направлении, а немцы, шуганув их, слишком уж углубляться в лес не стали. Пока шла веселая игра под названием "прибей ближнего своего", путь был восстановлен. Там и восстанавливать-то, собственно, было нечего — взрывом разворотило пару шпал и погнуло один рельс. И то, и другое нашлось на прицепленной к составу платформе — ее, видать, на такой случай и цепляли. Раз-два-три — и можно ехать. Судя по скорости, с которой все было сделано, и вообще по результатам этого боя, эффективность партизанских атак на железнодорожные пути была послевоенными историками несколько преувеличена.

Итак, немцы уехали, партизаны отступили, а Александр с Павлом остались подводить невеселые итоги. Первым не выдержал Павел — наверное, потому, что у него кофе закончился раньше, а наполненный с утра термос показал дно.

— Ну что, придется возвращаться?

— А ты уверен, что нас там ждут? В смысле, без добычи? Я как-то не очень. Думаю, начальники будут очень недовольны. Нам же сказано было: любой ценой.

— Но мы же не виноваты!

— Угу. Ты им это объясни. Можешь мне поверить, мы виноваты в том, что не выполнили задание, при этом не использовав все имеющиеся у нас возможности.

— Но ведь мы ничего не могли сделать!

— Мы живы — значит, не особенно старались. Их логика, в принципе, довольно проста. Сталкивался уже. Да и потом, мы, точнее, я и впрямь лопухнулся.

— То есть?

— А надо было этих минеров-недоучек прямо там и положить. Все равно они ничего толком не смогли сделать, а немцы их с большой долей вероятности перещелкали.

— Они же свои! С ума сошел?

— Какие, на хрен, свои? Ты совсем белены объелся? Очнись, Паша, это не наш мир, и эти люди — не наши предки. Да и потом, ты что, думаешь, я их убивал бы? Да на кой черт мне это сдалось. Прострелил бы ляжки, с глушаком никто не услышал бы, и все. С ранеными партизаны бы наверняка предпочли сбежать. Ладно, дело прошлое. Надо теперь решать проблему.

— И что предлагаешь?

— Ну, у нас есть два варианта. Вариант первый — вернуться. С гарантированно раздраженными командирами и непредсказуемыми последствиями. Вариант второй. Догнать поезд и попытаться все повторить.

— И как ты себе это представляешь?

— Довольно просто, кстати. Смотри сюда, — Александр ткнул пальцем в расстеленную на земле карту. — Мы вот здесь. Вот железка. А вот на этой станции они будут очень долго стоять — это я узнавал еще там, дома.

— Зачем?

— На всякий случай. Я, знаешь ли, стараюсь иметь аварийные варианты. Вдруг бы мы к дороге опоздали? Так вот, поезд будет стоять долго, почти сутки, не знаю, почему. Да мне это и не интересно, в общем-то. А вот здесь дорога изгибается — видишь сам, петля довольно приличная. Здесь — дорога, не шоссе, правда, а обычная грунтовка, но срезать путь можно. И попробовать устроить им катастрофу вот здесь, — палец Александра обвел кружком очередной изгиб железной дороги.

— Не успеть.

— Конечно, не успеть, если не будем шевелить мозгами. Вот здесь — деревня, в ней расположился небольшой немецкий гарнизон. Человек десять, вряд ли больше, причем большая часть наверняка местные полицаи. У них можно попытаться раздобыть транспорт — как минимум, там должны быть лошади, а если повезет, то и что-нибудь получше найдется. В два ствола покрошим их махом. Тем более, у нас шмайссеры, а у немцев и для своих солдат автоматов не хватает, так что у полицаев, в лучшем случае, винтовки. В общем, шанс дохленький, но есть.

Павел посмотрел, несколько секунд подумал, обозвал план напарника авантюрой, и... согласился. А куда деваться? В душе-то он прекрасно понимал, что нужны они организации только в случае, если выполняют поставленные задачи. Если же нет — ну что же, исполнителей можно ведь и других отыскать. В общем, по всему выходило, что надо хотя бы попытаться.

Дальше процесс шел по команде "Бегом!", и парни крутились так, будто обоим хорошенько дали под зад. И как будто не было двухдневного марш-броска — навьючили груз и поперли со скоростью и упорством носорогов. Жаль только, мину снять не было возможности — она устанавливалась на неизвлекаемость, так, на всякий случай, чтобы какой-нибудь слишком умный немецкий сапер, случайно обнаружив заряд, не снял его да не придумал на его основе чего-нибудь свое, не в меру эффективное. Пришлось в темпе переключить взрыватель на нажимное действие, чтобы хоть какая-то польза от нее была, и надеяться, что гранатометов для остановки состава будет достаточно.

К деревне, большой, домов на сотню, вышли часа через полтора, срезав путь через лес. По дороге было километров двадцать, напрямую — проще и быстрее. Конечно, для дорог там был неудобный рельеф, поэтому единственный более-менее проезжий путь и давал кругаля, идя по сухим, возвышенным местам, но два человека, пусть и с грузом, прошли без особых трудностей и вышли к дороге примерно в километре от деревни, ну, может, чуть меньше. Остаток пути они, чтобы не сбиться, проделали вдоль дороги и, расположившись в подступающем к самой околице лесу, начали рассматривать ее в бинокли. Как бы они не торопились, но лезть в деревню галопом, без разведки, было смертельно опасно. Следовало хотя бы узнать, где расположились местные вояки и не подняты ли они по тревоге из-за случившейся неподалеку перестрелки.

Однако, как ни удивительно, в деревне царило абсолютное спокойствие. Шуровали туда-сюда дети, бабы судачили о чем-то, единственный полицай, которого Александр опознал по винтовке и нарукавной повязке, дремал на приделанной к дому лавочке, облокотившись спиной на теплую, нагретую солнцем стену. Потом обнаружился немецкий офицер — молодой, вряд ли намного старше Александра, без кителя, в одной рубашке, с удочкой на плече и удивительно умиротворенным выражением на роже. Судя по всему, он возвращался с рыбалки — во второй руке у него был кукан с какой-то серебристо поблескивающей на солнце мелочью. В общем, расслабились они тут, что называется, в хлам.

Александр почесал затылок, повернулся к Павлу:

— Ну что, работаем?

— Можно. Только знаешь что...

— Что?

— Давай по возможности не убивать.

— В смысле?

— В прямом. Здесь у них нормально сейчас, спокойно. Комендант, видать, понимающий, и расовыми предрассудками не умученный. Потому его и партизаны не трогают, наверное, хотя они здесь имеются, только что сами видели. А вот если мы их тут завалим — придут каратели, и деревне кирдык.

— Нам-то что? — проворчал Александр. — Не наши это проблемы...

— Саш, не старайся казаться сволочнее, чем ты есть.

— Ладно, уговорил. Но если дернутся...

— Тогда конечно, — торопливо отозвался Павел. — Слышь, ты погляди! Нет, ну что творится!

Александр глянул... Ну вот, и впрямь несколько не стыкуется с тем, что писали про немецких захватчиков. Из большого и на вид какого-то уютного дома вышла молодая женщина, забрала у фрица рыбу, чмокнула его в щеку и спокойно отправилась обратно в избу. Что-то здесь было явно не так... А может, и впрямь немец был учением Гитлера не озабочен — выяснять сейчас времени не было.

Коротким броском преодолев отделяющее их от крайних домов расстояние, они тихонечко, огородами двинулись к дому, во дворе которого расположился фриц. По пути аккуратно нейтрализовав того полицая, что бессовестно дрых на лавочке (Павел тюкнул его кулаком по темечку, обеспечив полчаса крепкого, хотя и нездорового сна, и оставил сидеть, только с винтовки затвор снял), они подкрались к месту предстоящей акции и, лихо перемахнув через забор, уперли в немца стволы автоматов. Дальнейшее представлялось простым — скомандовать, чтобы офицер приказал своим подчиненным сдать оружие, запихнуть их в какой-нибудь погреб, а потом спокойно заняться экспроприацией транспортных средств.

К их удивлению, фриц не испугался, а, скорее, возмутился. Даже не попытавшись потянуться к пистолету — ремень с кобурой, кстати, небрежно валялся на столе. Еще на столе были: миска с оладьями, сметана, мед, здоровенный, бодро попыхивающий белым паром самовар и чашка с чаем. Неплохо оккупант устроился. Жалко только, что он там лопотал, мешая русские и немецкие слова, понять не обремененным знанием языков диверсантам было сложно.

Зато та женщина, которую они перед этим наблюдали, отреагировала с завидной оперативностью. Вылетев из дома подобно разъяренной авиабомбе, с воплем "Что ж вы делаете, ироды!", и с такой силой хлестнула полотенцем по спине Александра, что он, не ожидав от нее такой прыти, а главное, такой нестандартной реакции, аж взвыл. Вот тебе и белорусский народ, боровшийся с оккупантами и понесший от них такие бешеные потери. Нет, то ли историки что-то перемудрили, то ли еще чего.

Не в меру агрессивную даму Павел, конечно, скрутил, хотя и чуть медленнее, чем смог бы справиться с мужиком такого же сложения. Того ведь что — ткнул один раз как следует, и пускай себе лежит, сотрясение мозга лечит, а здесь все-таки женщина, как-то ей челюсть или еще чего-нибудь ломать не комильфо. А пока он возился, на ее крики к дому сбежались соседи, включая полицаев. Те, кстати, вели себя на удивление спокойно, и за оружие хвататься не спешили. Вместо этого они, сволочи, вместе с односельчанами ржали над незадачливыми парнями. Зрелище было столь сюрреалистическое, что Павел от неожиданности даже ослабил захват. Женщина, воспользовавшись этим, ловко вывернулась и, огрев его полотенцем, отскочила к группе поддержки. Там она, свирепо вытаращив глаза, вновь начала орать, чтобы ее Хервига оставили в покое. Услышав столь неприличное имя, Александр, кстати, тоже заржал.