Черная нить горизонта

— Чад! Уйдет! — прокричал парень, поспешно продевая руку в петлю кистеня.

Мечник осел, вцепляясь в собственное горло.

— Чад! Чад! — кинулся к приятелю парень, но тот лишь пузырил кровью, пытаясь дышать. Сообразив, что ничем мечнику не поможет, кинулся догонять.

Костас пролетел тропинку, вовремя вильнул пропуская стрелу. Доскочив до дома в конце короткой дорожки, залетел внутрь и захлопнул за собой дверь.

Парень запоздало затопал по ступеням. Рванул ручку. Из раскрывшегося проема прозевал укол в грудь. Охнул и отпал назад. В дерево двери воткнулась и задрынчала стрела. На какие-то мгновения стало относительно тихо. Но вот вылетела рама и за ним тело. Вернее верхняя половина. Следующее окно вывалилось от удара табурета. Выстрелили на опережение. Стрела прошила насквозь рассыпающееся облако осколков. Снова короткая тишина. Опять разлетается окно. Лучник медлит и не успевает послать стрелу вдогонку метнувшемуся Костасу. Прыжок и деревья скрыли его.

Костас пронесся садом, перемахнул чахлую изгородь, перепрыгнул чашу прудика. Плававшие в нем утки закрякали, загомонили, захлопали крыльями негодуя на беспокойство.

Троица заметила его приближение и потому успела рассредоточиться. Много удобней нападать с трех сторон. Биться против троих не всякий сможет, а кто сможет не сразу одолеет. Главное задержать жертву, покуда подоспеет помощь. Цена за голову высока, потому хватит на всех.

Костас разъял рукоять меча и выдул в лицо первому противнику, медлившему с атакой, толченое стекло. Заряд попал в глаза. Мечник остановился проморгаться, мотал и слепо крутил головой. Костас на бегу соединил рукоять, повернул в другую сторону до щелчка, опять разъял и метнул во второго. Кариец, вооруженный косарем, выронил оружие. Нож торчал из шеи.

Третий, опешив от скоротечности боя, попытался перейти в защиту. Он не сильно огорчился. Тот, кто атакует — уязвим! Золотое правило мечного боя! Одна удачная контратака и дело решено!

Не широкий, по виду легкий, клинок ударил как бревном, смял блок и, нисходя, располосовал бедро, стесал до кости мясо с ляжки. Следующим ударом, в продолжающемся вращении, разбил голову от макушки до челюсти.

Костас вернулся забрать нож. Сунул меч за спину.

Между домом и сараем заканчивали строить навес, подведя под кровлю. В прыжке дотянулся до слеги, вздернул тело вверх, вскочил на шаткую опору. Стараясь бежать в ритме раскачивания, перебрался на крышу. Старый тес и сгнившие стропила затрещали под ногами и он сместился ближе к стене, не провалится. Добежал до края, спрыгивая, развернулся, завис на руках на дождевом сливе. Слив громко затрещал, отрываясь с курицами* вместе. Отпустился, толкнулся от стены. Неудачно брошенный кусок кирпича выбил половинку застекленного окна. Осколки посыпались на голову.

— Ты, что дура! — завопили из комнаты. Столь несвоевременный бросок помешал затаившемуся карийцу сделать выстрел. Костас глянул на пращника... пращницу. Тетка в годах. Серые лохмы не мыты и не чесаны. Не леченный сифилис провали нос. Норки торчат, что у свиньи пятак.

Костас повторил с кирпичом. Обломок выбил из пальцев уже наложенную стрелу и заодно глаз целившегося стрелка.

— Сука! Убью! — грозил в след покалеченный лучник.

Квартал закончился, Костас выбрался на улицу. Из распахнутых ворот кинули пику. Не долетела, ткнулась в песок. Костас оглядел крыши. На соседней, напротив, мостился стрелок. Одну стрелу наложил на тетиву, вторую для удобства всунул в сапог. Костас придержал древко пики, топнул, ломая оружие. Обломок, перебегая улицу, швырнул в нерасторопного стрелка. На крыше загрохотало. Позади, с криком, шлепнулся человек.

Захлопали двери, заскрипели калитки, кто-то перепрыгнул через забор, кто-то протиснулся между штакетин — повалил вооруженный народец! Седомудые копейщики, отставные алебардисты, плешивые мечники. Их час пробил!

— Живей робяты! — звучит клич.

Большинству ,,робят" за полста.

Не оглядываясь, Костас пронесся вдоль улицы, оставляя позади тихоходных охотников.

Из палисадника, навстречу двое.

— Куда, лезешь! — прикрикнул Костас на деда и внука, вздумавших загородить дорогу.

Старый и малый психической атаки не выдержали, отступили.

Рванулся в первый попавший двор. Едва успел развернуть корпус. Древняя карга сунула в него вилы. Ржавые зубья пропороли дублет. Сработал рефлекс. Продолжая разворот, ударил ногой. Иссушенное старушечье отшвырнуло прочь, легче пушины одуванчика. Подхватил вилы, броском всадил в стену. Используя их как опору, заскочил на дровяник, оттуда на крышу, перевалил охлупень, съехал, собирая на штаны занозы, и спрыгнул. Высоко. Боль отдала в ступни. Прошелся на носочках.

Посадки ухоженных молоденьких деревцев, проскочил не задерживаясь. Лихо, по-спринтерски, перемахнул заборчик. Замедлил бег и пошел размеренным шагом. Свой, дескать. На двух проскочивших мимо него охотников, не повернул головы.

В окно пекарни высунулся пекарь. Осмотрел улицу. Тихо? Вымазанная в муке баба, из любопытства, подлезла ему под руку. А что там? Пекарь цыкнул и та угомонилась.

Мясник выкладывал на прилавок вырезку. Прикрывал от мух грязной тряпкой. Иссиня черная ворона следит за ним, крутит головой, поглядывает то одним, то другим глазом. Вот от куска отпала перерубленная жила. Птица стремительно спикировала, слету подхватила добычу и взмыла вверх. Только её и видели.

Фускария. Дверь на одной петле. На вывеске ничего не разобрать кроме контуров фурки, двузубой вилки. Костас уверенно шагнул в сумрак помещения. Воздух сперт. Пахнет горелым, прокисшим вином, ссаньём. В углу мнут полуживую от пьянства потаскуху. За столами те, кто расценил свои шансы на успех в объявленном состязании минимальными. Перспектив никаких, так чего морочится?

Костас запоздало сообразил — денег ни гроша!

— Чего налить? — спросила его хозяйка. Страшенная, запитая шена. От нее за стадию несет перегарищем.

— Лучше спроси, чем будет платить, — лезет в разговор посетитель у прилавка. Он уже договорился с владелицей фускарии, она зачтет ему в оплату маленькие радости грядущей ночи.

— Пойдет? — Костас стащил перчатку с руки и бросил на прилавок.

— Из этих? Из охотников? — спросила хозяйка, щуря глаз. — Больно чистый, да холеный.

Договорщик сообразил, его запросто могут поменять на более достойного кандидата и снова влез в разговор.

— Не пойдет. Такого добра здесь по три у каждого. Деньгу гони. Или меч. Или приходи, как камешек получишь. Погуляем.

Тетка не спешила выносить вердикт. Симпатичный мужик. Не то, что эти. Обрыдли рожи! Одни и те же.

— Денег нет. Только это, — Костас кивнул на перчатку.

— А как насчет..., — хозяйка лизнула кончиком языка верхнюю губу.

Он не понял. Помог договорщик. За что получил в рожу и свалился со стула.

— Как знаешь, — покривилась хозяйка.

Костас забрал перчатку, надел и продемонстрировал оживившим завсегдатаям. Не отвлекайтесь парни, пейте. Парни понуро сунули морды в неполные кружки. Вышел в боковую дверь. Через подворье, перепаханное привязанным тощим боровом, выбрался на улочку. Расхаживают куры, под лавкой дремлет псина, крутит ухом — слушает. В песке возятся детишки. Хозяин скобяной лавки, что кукушка в часах. Вышел-зашел, вышел-зашел. Мается. Ни клиентов, ни знакомых!

За перекрестком и все еще приличным домом аптекаря, улочка разделялась на две. Обе огибали неприглядные руины, поросшие травой и молодыми топольками, и выводили к площади. Последнее обустройство оной, разбили памятник и обломками завалили фонтан. Ровно, голо и удобно.

Толпа человек двадцать. Взбаламученные жаждой быстрого обогащения карийцы, клефты охочие до легкой добычи, мудрецы рассчитывающие на халяву, приблудные, кто с косарем, кто с цепом, кто с неподъемным дедовским колуном. Пять шесть воинов. У каждого на левом плече вороненое оплечье под вид оперения. На запястьях выжжен стигмат — когть. Вооружены скимитарами. Враны. Они знали, зачем здесь.

Костас не сбавляя шаг, обнажил меч. Ему навстречу один из Вранов. Ни статью, ни мощью не выделялся. Больше напоминал вертлявую мышь, чем неуклюжую птицу.

Вспомнился кубинец.

— Ты можешь завалить округу трупами и не добиться ничего. А можешь, отделаться кровью одного мудилы.

Так поучал Костаса, Стаса и Серегу, пламенный соратник Че Гевары.

Они ловили дезертира, слинявшего с поста и пристрелившего напарника и заодно весь развод. Вояка был так себе и можно было плюнуть на проделку, но создавался опасный прецедент.

Родная деревня беглеца выдать отказалась. Местный колдун, обряженный в шкуру и перья, встретил их на самом краю поселения. Он выл, стучал в бубен и призывал в помощь Ориша Шанго.

— И как мы будем с ним договариваться? — спросил тогда Серега, озираясь. Из всех кустов за ними наблюдали десятки глаз. Любопытных, настороженных, злых.

— Договариваться? — плотоядно усмехнулся кубинец. — ООН пусть с ними договаривается. Чтобы друг дружку не жрали.

Переговоры оказались короткими и конструктивными. Кубинец не произнес ни слова, достал любимый револьвер и всадил в колдуна подряд шесть пуль.

Громы их не ударили, молнии не испепелили, земля не поглотила. Ориша Шанго выходку спустил. Деревня беглеца выдала.

— Они должны бояться не тебя, стая шакалов загрызет любого льва, а того что окажутся следующими. Каждый из них по отдельности должен трястись от страха. Следующий он и никто другой!..

...Вран, нанес сильный вертикальный удар. Как всякий правша с наклоном влево. Костас подставил блок. С отшагиванием развернулся. Одновременно, горизонтальным поворотом меча на двести семьдесят градусов, ударил противника в правый висок. Разрубил науш, оглушил. Тычком рукояти в грудь опрокинул на землю.

Недостаток толпы одновременно и её достоинство. Или все сбегут, втаптывая нерасторопных в землю или все накинуться, толкаясь и визжа. Тут важно чувствовать настрой.

Костас повернувшись спиной, не замечая остальных, по-мясницки точно работая ножом, у еще живого и дергающего Врана, вырезал кусок печени. Должно быть это выглядело дико, не благородно, недостойно человека. Так не поступают даже с самым худшим из врагов. Наверное. Стряхнул лишнюю кровь, откусил, пожевал, сплюнул под ноги и отбросил остатки в песок.

Враны и вместе с ними остальные, отступились от него.

Стоят ли сохраненные жизни паршивого вкуса во рту? Как посмотреть.

Костас вышел в проулок. Из оставленного ведра умыл лицо и ополоснул руки. Солоноватость крови так и держалась на языке, можешь выпить хоть бочку.

Какое-то время шел спокойно. На маленьком базарчике, где торговали зеленью и овощами, сердобольная торговка подала очищенную морковку.

— Бери-бери, не побрезгуй.

Костас с удовольствием морковку сгрыз.

Молодая шлюшка преградила дорогу.

— Солид, — назвала она цену. Отбросила длинные волосы назад. В широкий вырез видны крепкие грудки. Острые соски выпирают из-под легкой ткани. Весь наряд — туника до щиколоток и поясок из лакированной кожи.

— Дорого, — ответил Костас, делая шаг в сторону.

Шлюха не пропустила.

— Сколько дашь? — вязалась она.

— Десять фоллов, — назвал он заведомо цену, на которую не соглашались и шестидесятилетние старухи.

— А этого не хочешь! — оскорбилась девица и попыталась выхватить из-за спины кинжальчик.

Костас оказался быстрее. Подхватил шлюху под локти и швырнул о стену. У девки вышибло дух. Она, задыхалась, ловила ртом воздух не в силах вздохнуть или закричать.

— Здесь он! Здесь! — заблажил мужичок, выскакивая из соседнего дома. За ним в проем сунулись ребячьи любопытные головы.

Папаша ловко перебросил из руки в руку шипастый самодельный моргенштерн. Даже мулине умудрился выписать не убившись. Мол, и мы мастера этого... фейхтованья.

Отец семейства остался лежать на улице, подплывая кровью, медленно моргая, слушая плач перепуганных детей. Шевелил пересохшими губами, толи шептал молитву, толи пытался успокоить своих ребят.

Поворот... Короткий переход через улицу. Снова зигзаг. В тупике перелез через забор. На удивление не слышно собак. Поели до единой.

В распахнутом длинном пакгаузе грузили мешки и корзины. На него не обращали внимания. Костас вошел в дверь намереваясь проскользнуть в сутолоке. Не получилось. Он едва добрался до середины, на него сверху сбросили мешок с зерном. От скользящего удара по спине бросило вперед. Устоял, пробежав пару шагов. Набирая скорость, сблизился с карийцем. Позади, пыхтя догонял второй. Высоко подпрыгнув, Костас ударил коленом в грудь, опрокинул противника. Сохраняя скорость, забежал на стену, кувыркнулся с разворотом и встретил догоняющего лицом к лицу. С этим все просто. Сам подлез под удар. Стальные когти пропороли нижнюю челюсть, вошли в рот и впились в нёбо. Противник захлебнулся, вдохнув собственную кровь.

Костас, походя, пнул, стоявший у подвального лаза фонарь. Стекло разлетелось, горящее масло расплескалось по полу. Языки огня охватили разбросанную солому и полезли вверх по тюкам с шерстью.

Не успел выскочить из занимавшегося пожаром пакгауза, раздался радостный ор.

— Вон он! У склада!

Костас пробежав вдоль улицы, высоко подпрыгнул, ухватился за край балкона, подтянулся. Вышиб дверь и, проскочив пару комнат, выбежал в коридор. Дальше просто по лестнице на мансарду. От туда уцепившись за слеги и причелину* на крышу. За ним уже гнались. Разбежался, с силой оттолкнулся и перелетел на другую сторону. Ухватился за карниз. Один из гнавшихся последовал за ним. Но не рассчитал силенок, не долетел, упал, нанизавшись на прутья забора.

Костас отпустился. Там где висел, в стену ударил брошенный топорок.

— Промазал, зараза! — выкрикнул преследователь, не рискнув прыгать.

Приземлился на клумбу. Под ногами затрещали цветы. Нырнул в виноградник. Затаившейся кариец, сунул низом дрын, рассчитывая сбить с ног. Не прозевал, перешагнул. Не задерживаясь перескочил в другой ряд.

Чтобы не обходить дом, слева открытое пространство, справа свалка, впрыгнул в открытое окно. Хозяин спал, обняв стол. Распитая ведерная бутыль вызывала спокойный сон и громкий храп. Костас прокрался в коридор, поднялся наверх, осторожно вошел в комнату. Сквозняк задувал в выбитое стекло. Сделал несколько шагов вперед. Занавеска возле двери шевельнулась. Не раздумывая, нанес горизонтальный разрезающий удар. Ткань частично подалась стали, частично отдернулась в сторону. За занавесью мальчишка в штопаных перештопанных штанах. Лет четырех. Руки в цыпках, под носом черно от засохших соплей. На голове лишайная плешина.

Костас оторопело, уставился на пацана. Сердце бухнуло огнем в груди.

— Ты что? — вырвалось у него.

Присел на корточки. Мальчишка не боялся его. Вернее боялся, но не за себя, за кота. Прижимая к себе здоровенного котяру, повернулся в пол оборота, прикрывая собой.

Из небытия воскресло прошлое. Он на покосе, с удовольствием махает косой. С оттяжкой, с плеча. Трава шелестит и падает ровными рядками. Андрюшка, ему чуть меньше, чем вот этому пацаненку, вдруг бросается под косу, под самый замах. Спасать лягушонка. Тогда, как и сейчас, внутри все оборвалось. Каким-то чудом успел отпустить косу и та, вырвавшись из рук, отлетела мимо сына. Сказать, что испугался, мало. Почти умер от осознания, что могло произойти.