Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Настолько, что поделился перед всеми секретом:

— Красноармейцы, что нас охраняют, давно уж мне шепнули — самое рисковое место было после Назрани. Теперь уж спокойно, а в рабпоселке Калинина** они вообще сойдут, встречного для охраны ждать.

— Этот рабпоселок, он далеко? — поинтересовалась Саша.

В ответ, как нарочно, захлопали выстрелы. Иван вскочил, определяя источник угрозы и, после секундного колебания, кинулся в коридор, вытаскивая на ходу маузер. Припал у окна, уперев магазин в раму, повел дулом и разочарованно буркнул:

— В лесу запрятались, с...ки!

Я пристроился рядом, выставив свой коротыш. Поезд шел вдоль скошенного луга, заросший густым лесом склон холма начинался не ближе, чем метрах в двухста.

— Твой маузер поможет не больше браунинга, — поддел я Ивана. — Только патроны пожжешь без толка.

Громкой длинной очередью отработал с тендера пулемет, вслед за ним, с площадки открытого тамбура, открыли беспорядочную пальбу красноармейцы.

— "На каждый вопрос есть четкий ответ: у нас есть "Максим", у них его нет".

* * *

— довольно осклабился Иван, опять примериваясь к прицелу. — Пусть только сунутся грабить!

В этот момент, прямо на моих глазах, бандитская пуля вывернула щепой наружную стенку вагона и ушла в соседнее купе. Тонко, жалобно заверещал кто-то из многочисленного байского семейства. Черт возьми, эти горцы никакие не грабители, а самые настоящие террористы. Им "соваться" к нам незачем. Мы, в жалких коробочках вагонов, уже у них как на ладони!

— Валим назад. Быстрее!

— Нахрена? — возразил Иван, не отрываясь от своей железной игрушки.

— Тут все равно стрелять не в кого, посмотрим с другой стороны.

Хитрость помогла. Иван в запале успел забыть, что там — степь и поля на много верст вокруг, поэтому, сочно выматерившись, бросился обратно. А пока он примеривался половчее высадить стекло, не засыпав осколками девушек, я захлопнул дверь и подтянул к ней ближайший скрученный матрас.

Затем, быстро оглядев напуганный коллектив, распорядился, тыкая пальцем в следующий набитый хлопком мешок:

— Михайло, аккуратно, не разворачивая, давай мне эту штуку!

— Зачем?! — оторопел младший экономист.

— За шкафом, идиот! — сорвался я на крик. — Затем, бл...ть!

Нешуточный тычок подруги придал ускорение сыну счетовода — в мои руки попал второй валик. Примерившись, я вогнал его под нижнюю полку, закрывая от пуль еще один клочок пространства.

Характерный треск, в сочетании с вскрывшаяся клочьями войлока и фанеры перегородкой наконец-то показали Ивану основную проблему.

— Прошила навылет! — пораженно вскрикнул он, отшатываясь от несчастного окна.

— Петь! Петька!!! — вторил ему нечеловеческий вопль из соседнего купе. — Боже, помилуй!!!

Когда проблема прояснилась, движения Ивана обрели неожиданную быстроту и точность. Единым слитным рывком он запрыгнул на столик, перехватил третий, все еще лежащий верхней полки матрас, и тут же переправил его к дверям — как раз в нужное место.

— Всем лечь на пол! Голов не поднимать! — скомандовал он, возвращая себе статус боевого лидера.

Я тем временем втискивал последнее хлопковое чудо под вторую нижнюю полку, завершая неуклюжую баррикаду.

— Все равно пробьет, — скептически оценил Иван итог.

— Хоть шанс, — не стал спорить я, прессуя девушек на условно-защищенном пятачке. — Теснее прижимайтесь к полу! Голову прикрывайте руками!

По всему вагону звенели осколки стекол, матерились от бессильной ярости мужики, голосили бабы, визжали дети. Одна за другой добавлялись дырки в стенах и парусине потолка. "Максим" лупил с паровозного тендера одной бесконечной очередью, впрочем, на интенсивность нашего обстрела данный факт не влиял ни капли.

— Проклятье, — прошипел сквозь зубы Иван. — Наши стреляют, а мы лежим как сельди в жестянке.

— Некоторые селедочки очень ничего, — я погладил кстати попавшее под руку бедро Александры. — Так что, парни, не теряемся, пользуемся моментом!

— Но-но, — ответила щипком Саша. — Нашел время приставать!

— Героизм полезен в тяжелые времена, — поучительно заметил я. — Но мы живем в эпоху отчаяния, которой приличествует хорошее чувство юмора.

Жалобно звякнувший чайник снесло со стола пулей, но не прямо к окну, а почему-то вбок, наискосок по ходу движения.

— Скоро выскочим! — ободрил я ребят. — А тебе, Иван, пора бы переползти к середке ближе...

Хорошая идея опоздала.

— Оу!!! — дурным голосом взвыл Иван.

Попытался подняться, и тут же упал, скрючившись в попытке добраться до ноги. Рана, нанесенная прошившей несколько перегородок пулей, выглядела поистине жутко: чуть выше колена, во все стороны рваная, с торчащими из мяса щепками костей и целым фонтаном ярко-алой крови.

— Пиз..ц! — оторопел я.

— Ванечка! Родненький! — заблажила супруга Ивана, зачем-то пытаясь обнять мужа.

— Держи его! — оборвала мой ступор Саша.

Не обращая внимания на залившую пол кровь, она перекатилась поближе и запустила пальцы прямо внутрь раны.

— Бл...я-я-я! — Иван попробовал дернуться, но я уже навалился сверху на его ноги, фиксируя их в одном положении.

— Мишка, доставай ремень, — продолжила командовать Александра, что-то нащупывая в глубине разорванного тела. — Делай жгут. А ты, — она повернулась в мою сторону, — снимай рубаху. Кажется, я поймала артерию.

Наложение жгута и повязки оказалось непростым квестом. Бледный как бумажный лист Иван страшно скрипел зубами, матерился и норовил вырыться. А стоило на секунду отвлечься — дотянулся до маузера и наставил дрожащее дуло в сторону моего лба:

— Оставь меня! Как человека прошу!

— Кровь остановили, — возразил я. — Чуток потерпи, немного дотянем...

— Калекой мыкаться не стану!

Не сильно задумываясь, я резко ударил по сжимающей пистолет руке. В лицо хлопнул оглушающий выстрел, глаза засыпало пороховой сажей, но чертова пушка все же вылетела из ослабевших пальцев.

— Психический! — мотнула головой Саша, не отвлекаясь от приматывания к ране оторванных от Михайловской толстовки рукавов.

Струйка холодного пота потянулась между моих лопаток: "а он не шутил!" Вслух же только рявкнул: — А ну, боец, живо взял себя в руки! Твоя жизнь нужна мировой революции!

Помогло. Или, скорее, сказалась потеря крови. Иван бессильно привалился к нижней полке, а я, наконец-то, смог добраться до окна. Состав явно притормаживал, и меня это страшно беспокоило.

Хватило одного взгляда:

— Станция видна! Вырвались!

— Водки налей, — не дала мне отвлечься Александра. — Надо его хоть как-то обезболить.

Я сорвал сургуч с горлышка оставленной на вечер казенки, набулькал до краев стакан.

— Держи.

— Врача, врача, врача! — рыдала супруга Ивана.

— Попробую.

Отвалил от дверей сымпровизированную баррикаду, почесал затылок, разглядывая две рваные дырки как раз напротив нашего лежбища. Впору истерить, однако перегруженный эмоциями мозг решил принимать происходящее вокруг не иначе как компьютерный шутер. С нечеловеческим спокойствием я увернулся от мечущейся по коридору тетки с выдранной скулой, перешагнул через залитого кровью и дерьмом, но еще дергающего в агонии ногами красноармейца. Заглянул к соседям, отметил ревущих над телом матери детей. Слепая случайность не щадила никого, верно, две трети пассажиров так или иначе попали под бандитские пули.

— Саша, пойдем, — вернулся я в купе. — Нынче в вагоне самый главный врач — это ты.

Следующие несколько часов прошли в кровавом аду. Саша перевязывала, я держал, успокаивал, поил всех, и раненых, и родственников, и просто попутчиков. Сперва водкой, потом лауданумом,

* * *

который местный фельдшер притащили из станционного медпункта. Если раскинуть на весь поезд — то мы отделались легко. Десяток убитых, полсотни раненных. Почти все — из нашего купейного. В общие вагоны, где ехало много местных, террористы не стреляли. По этой же причине, вероятно, не пустили состав под откос.

К полуночи единственный на весь поселок Калинина врач прооперировал Ивана, из выживших, он оказался одним из самых тяжелых. Саша ассистировала, в дикой антисанитарии, при свете керосинок, но все равно, относительно успешно. То есть ногу наш новый товарищ, конечно, потерял, зато жизнь — сохранил. Попутно я постарался выбить из головы Ивана заскок про калек. Никуда жена от одноногого не сбежит, а и сбежит — так сама дура; советские бабы, после мясорубки Великой да Гражданской, не особо разборчивы до полного набора конечностей. Был бы на месте "главный" орган, остальное — приложится.

Весь следующий день мы отмывались и стирались в позаимствованной со скотопоийлки колоде, каждую минуту оглядываясь, как бы злосчастный поезд не укатил в Баку без нас. Со стороны Грозного движение встало напрочь, оборвалась телеграфная связь. Пошли слухи, один страшнее другого. Гарнизон поселка — целая рота, усиленная парой кургузых пушчонок, — ощетинился обороной на станции. Туда же перебрался импровизированный госпиталь и местный партактив с семьями. Наш состав стоял, как пришел, на главном пути, все ждали распоряжений начальства по замене паровоза. Тот, что тащил состав от Новороссийска, горцы расколотили на изумление качественно, до поселка мы докатились скорее по инерции, чем на локомотивной тяге. Скорее всего, у бандитов против "максимки" нашелся свой пулемет, и надо признать большой удачей, что купейный вагон не стал его основной целью.

Ближе к утру какой-то высокий железнодорожный чин сообразил загнать встречный эшелон цистерн в тупик, а освободившийся паровоз отдать начавшим звереть пассажирам. Мы тепло распрощались с решившими возвращаться в Новороссийск ребятами, девчата чуток всплакнули. А потом мы вселились в общий вагон — иного выбора не осталось. Теснота еще хуже, чем на старте с Тихорецкой, смрад сильнее, ругань и крики детей — страшнее. Настоящая пытка, даже соловецкий этап мне дался куда как легче.

Похожий на средневековую крепость вокзал Баку мы встречали на подножке, в нетерпении, так, верно, мечтали ступить с борта Мейфлауэра на землю Нового Света пуритане из Плимута. После полутора суток в душегубке, без нормальной еды и сна, в сердце стучала одна единственная на двоих мечта — добраться до ванны с чистой водой, выскоблить из кожи и волос пот, гряз, насекомых. А после — уснуть на чистом белье. И пусть все ГПУ подождет!

\*Восстания на северном Кавказе в конце двадцатых — начале тридцатых шли фактически непрерывно. Крупные силы РККА при поддержке артиллерии подавляли сопротивление в Чечне, Дагестане и русских надтеречных районах в 1929 году, в 1930 году в 1932 году...\

\**С 1929 года (и до 1941 года) село Гудермес переименовано в рабочий поселок имени Калинина.\

\

Расхожая фраза англо-французского писателя Хилэра Беллока (опубликована в 1898 году)

\

Лауданум (Laudanum) — опийная настойка на спирту. В СССР была снята с производства только в 1952 году.\\

7. Персидские сказки

Ближний восток, лето 1931 года (год и месяц с р.н.м.)

Проклятое, отвратительное Солнце! Как злобно оно жарило нас в поезде! И вот опять взялось за старое. Я подтянул двуспальное шелковое одеяло вверх, закрывая Сашино лицо; пусть яркие лучи сколько угодно пятнают волосы, те, что волной растеклись по хрустком снегу полотняной наволоки. Сам зарылся в подушку рядом — урвать еще хоть часик полудремы.

Шестое утро срыва. Некогда любимый — если верить шепотку портье — номер Яшки Блюмкина в отеле "Новая Европа". Интересно, идут ли чекисты по нашему следу? Или сдали дело в архив? А может, все еще ждут на далекой Польской границе? Да какая к Шокли разница! После всего, что случилось в дороге, Москва мнится звездой из далекой-далекой галактики. Непостижимой, загадочной и в тоже самое время — абсолютно бесполезной.

Вчера, из фаэтона, мне показалось — нет в Баку никаких Советов. "Все как раньше, только хуже" — грозная и великая Российская Империя по-прежнему окормляет свою дальнюю окраину. Прикинутые легким национальным колоритом мужчины сидят на улице возле своих лотков, торгуются в лавчонках, лениво пекут на жаровнях снедь. Укутанные в чадры гюльчитай бодро шлепают чувяками по неровной пыльной мостовой рядом со сверкающими обнаженными коленями и плечами гражданками. Нет вездесущих кумачовых плакатов, нет хвостов очередей, нет потока целеустремленного пролетариата; весь полумиллионный город — один сплошной крикливый рынок.

Я невольно прислушался, и сразу, улица за закрытым окном загомонила сотней голосов. Негромко, однако до ужаса назойливо, с таким фоном нипочем не уснуть. Почитать бы ленивую книгу, или хоть газету... хотя, по-хорошему, давно пора заняться собственной недельной щетиной. Вечером, при свете десятилинейной лампочки, я бриться не рискнул — теперь самое время. Тем более, супругу будить не придется: пристреленный Сашей суперагент и подлец знал толк в гостиничном сервисе, местный туалет — отдельная комната, с окном, зеркалом в рост и чугунной ванной.

Сторожась лишний раз скрипнуть пружиной, я выскользнул из кровати. Станок, помазок и свежее лезвие свои — наш единственный чемоданчик обошли пули террористов. Мыло гостиничное, мягкое и душистое — абсолютно невероятный для СССР сервис. Но особенно хорош низкий и широкий мраморный подоконник; вчера мы с Сашей нашли ему достойное применение. Довольную улыбку-воспоминание погасил взгляд на одежду: выстиранный в очередной раз пиджак потерял всякие остатки формы, с брюк так и не сошли бурые разводы. Я провел рукой по скукоженному рукаву, попробовал расправить замятые плечи... увы, жестокого обращения ткань не пережила. Мой любимый непарный костюм теперь сойдет лишь за повседневку разнорабочего или крестьянина. Александре повезло больше, ее выручило взятое с собой парадное крепдешиновое платье — безнадежно изгвазданную в крови юбку и блузку мы бросили в поселке имени Калинина.

Кое-как подвязавшись полотенцем с заковыристым вензелем "НЕ", я распахнул окно. Высунулся в духоту набирающего силу дня с третьего этажа, выцелил поблизости мальца лет двенадцати, свистнул, а затем — поманил пальцем:

— Эй! Как насчет заработать?

— Вам, дяденька, газетку принести, водочки с закуской или барышень позвать?

Удачно попал! Хорошо изучивший три главных потребности новой советской элиты коммерсант куда полезнее случайного пацана.

— Для водочки рановато, — не стал я ломать шаблон. — А вот поесть не помешает.

— Поесть, — рассудительно возразил малец, — это вам, дяденька, в нашу чайхану лучше, тут рядом, я провожу.

Мысль дельная. Забитый партийными функционерами ресторан совсем не то место, где мне хотелось бы показаться. Да еще в такой одежде... опять же, Саша спит.

— Чай принести сможешь?

— Конечно, дяденька!

— А ежели с лепешками? И круг колбасы, чтоб прямо с углей?

— Сию минуту!

— Персиков захвати! Газету! И букет цветов!

Услышал ли? Шибко быстро метнулся в проулок.

Через четверть часа осторожный стук в дверь возвестил о прибытии завтрака. Юный коммерсант умудрился без помощи взрослых припереть медный чайник, гору горячих лепешек, пакет персиков килограмма на три, уйму зелени и здоровенный круг колбасы, способной свести с ума одним лишь ароматом. По газету маленький хитрец не забыл, хотя не сказать, что вчерашний "Красный нефтеперегонщик" меня сильно обрадовал. Цветов, стервец, не принес. Не успел, а может, принял мои последние слова за неудачную шутку. Более же всего меня удивила цена — за подобные деньги в Москве выйдет позавтракать разве что в рабочей столовой.