Наёмник

— Пока я ему глаз и горло не вырвал, он меня какой-то железякой прессовал, — спокойно ответил я. — Проверь, чтобы твой автомат стрелял и погнали досматривать посудину, — приказал я Болтуну.

Ванек выстрелил одиночным в небо, я взял его револьвер, и мы зашагали в сторону капитанской рубки. Честно говоря, как правильно вести досмотр судов и вообще, 'работать' в ограниченном пространстве я не знал, все что помнил, было основано на просмотре боевиков и блокбастеров. Но вышибать ногами двери и прыгать в дверные проемы не хотелось. Во-первых, на кораблях такие двери, что хрен ты их ногой вышибешь, а во-вторых, после всех этих заплывов в холодной воде и борьбе с турецкими пулеметчиками, не то, что прыгать в дверные проемы, а просто двигаться особо не хотелось.

Поднявшись по приваренным скобам, заглянули в капитанскую рубку. Часть стекол выбиты пулеметными очередями, вроде приборы и механизмы не задеты. Никого нет!

Потом осторожно заглянули внутрь какого-то дверного проема, ведущей внутрь сейнера. Узкий коридор, оба конца заканчиваются лестницами, круто уходящими вниз, прямо напротив дверного проема еще одна дверь. Сместился немного в сторону, показал жестами: 'Мол, сейчас, распахну дверь, а ты, Керчь, не зевай'. Дернул ручку двери, потянул створку на себя, Болтун выставив ствол автомата ушел в сторону.

— Граната! — крикнул я, бросая внутрь помещения подобранную загодя небольшую железяку по размерам схожую с ручной гранатой.

Железка брякнула внутри, но, кроме этого, металлического лязга ничего не произошло. Никто не голосил, не кричал и в нас не стрелял. Либо там никого нет, либо у засады крепкие, как стальные канаты нервы. Шмыгнул в дверной проем, как только переступил высоко поднятый порог перегородки, тут же плюхнулся на пол.

Пусто! Небольшое помещение: полка, столик, шкафчик на одной стене, а вдоль другой стены длинный, то ли стол, то ли полка, вдоль которой четыре стула, да стопка ящиков в углу — вот и вся скудная обстановка. На столике, привинченному к стене расположилась газовая плита, а в шкафу виднелись тарелки и пара кострюль. Из этого помещения шла небольшая лестница наверх — к капитанскому мостику.

— Это, чего? Кают-компания? — вслух спросил, у меня за спиной Ванек.

— Откуда я знаю?

— Нет, точно кают-компания! — уверенно произнес Керчь. — Это же сейнер. Типа, небольшого СЧСа или как они у турок обзываются? — вслух рассуждал Иван. — Надстройка расположена в средней части корпуса, в её нижнем ярусе размещены: небольшая кают-компания, камбуз, душевая и туалет, а также каюты капитана и старшего механика. Для остальных членов экипажа предусмотрены кубрики в носовой части сейнера. Машинное отделение также расположено в средней части корпуса судна. На ярус выше бытовых помещений в надстройке размещается ходовая рубка, на крыше которой оборудована застеклённая промысловая рубка с дублирующим рулевым управлением. На палубе ближе к носовой части размещены сейнерная лебедка с барабанами для канатов и ваеров, мачта с грузовой стрелой, грузоподъёмностью в 1 тонну. В корме судна имеется рабочая площадка над которой располагается электрифицированный блок для работы с сетями. Рубка, кают-компания, совмещенная с камбузом, значит внизу вход в машинное отделение и в жилой отсек. Спереди на носу — вход в форпик, а на корме — ахтерпик. Между машиной и ахтерпиком — створки рыбного трюма. В машинное отделение должен быть еще один спуск, прямо с палубы.

— Ничего себе! — восхитился я познаниям керчанина. — Откуда такая осведомленность об устройстве маломерных рыболовных судов? — ехидно спросил я.

— Хули тут знать, — горделиво выпятив грудь, ухмыльнулся Иван. — Керчь — рыбная столица всего мира. Мы — керчане все о море знаем, для нас...

— Я понял, понял, — прервал я начавшуюся триаду о достоинствах самого лучшего города на Земле. — Лучше скажи, где могут прятаться турки?

— Скорее всего в машинном отделении или в жилом отсеке. По вон туда и туда, — Иван показал на разные концы коридора, которые заканчивались лестницами.

— Ясно, тогда начнем справа, ибо налево ходить — бога гневить, — пошутил я.

Осторожно ступая, подобрались к правой лестнице, хотя, какая к черту осторожность, если всего пару минут назад, я как оглашенный орал про гранату?

— Эй, наверху? — раздался внизу тихий окрик. — Нас здесь двое, мы свои. Русские! Не стреляйте!

— Кто такие? — крикнул я вниз, а сам взглядом показал Болтуну на противоположный спуск, чтобы он держал его под прицелом.

— Свои! Рабы мы! У турок, уже года два, как батрачим!

— Выходите с поднятыми руками.

— Не можем, нас тут приковали цепью, так что лучше вы к нам.

— На судне сколько турок было?

— Семеро!

— Ладно, ждите, сейчас спустимся, — произнес я, поворачиваясь к Ивану, — Досмотри машинное отделение, но, осторожно. Справишься? — шепотом спросил я.

Ванек утвердительно кивнул и начал спуск в машинное отделение. Я весь обратился в слух. Ничего не слышно, кроме осторожных, шаркающих шагов Ивана. Шаги затихли — Болтун закончил спуск по лестнице. Стрельбы нет, звуков борьбы — нет. Все хорошо, машинное отделение пусто?

— Там никого! — через секунду в провале лестнице появилось довольное лицо Болтуна.

— Отлично, тогда погнали, выпустим рабов, — скомандовал я.

Спустились в жилой отсек. Помещение вполне просторное, хоть и с низким потолком. Длинные, узкие полки по обеим сторонам. Три сверху, три снизу. Всего получается двенадцать спальных мест, некоторые из полок завалены спальными принадлежностями не первой свежести. Посередине стол и стулья, прикрученные к полу. На стенах ютятся небольшие шкафчики. Прям, как в общей камере. Да и обстановка примерно такая же. Тут же еще одна дверь. Заглянул. Сортир и душевой поддон. Ага! Это по-морскому — гальюн!

Рядом со спуском, к нижним ступеням лестницы прикрепленная цепь, которая заканчивается ножными кандалами, фиксирующие ноги двух ободранных мужиков, похожих на бомжей не первой свежести.

— Откуда вы такие? — спросил меня один из мужиков.

— Оттуда, — неопределённо махнул рукой наверх я. — Сами, чьих будете?

— Ничьих. Сами по себе. До всей этой срани, которая приключилась три года назад работали у турок на судоремонте, потом мыкались по всяким шабашкам, работая на одного дельца из наших, ну, а пару лет назад, он попал под раздачу, и мы вместе с ним. Его убили, а нас заковали в кандалы, с тех пор, так же, как и раньше хреначим по ремонту пароходов, но уже не за копейку, а за тарелку супа, и чтобы не сильно били, — ответил мужик. — Меня зовут Валера, а его — Митя.

— А второй чего молчит? — спросил я.

— А он немой, ему пару месяцев назад турки зубы выбили, потом началось нагноение, в итоге пришлось удалить часть языка.

— Ладно, вы пока тут посидите, мы досмотрим ваше корыто, заодно найдем, чем ваши кандалы разломать и освободим вас. Пару лет ждали освобождения, так, что думаю, лишних полчаса потерпите, как-нибудь.

— Да, не вопрос, — неожиданно легко отмахнулся Валера. — Вон в том ящике есть пузырь алкашки, там же хавка. Вы это все нам дайте и досматривайте сейнер хоть до второго пришествия. Да, еще ведро найдите, а то срать охота, а под себя валить, как стремно.

Так и сделали: оставили пленникам спиртное, закусь и пустое ведро. Заодно осмотрели шкафчики. В основном там лежали личные вещи, игральные карты, кое-какая посуда, мелкие деньги, рыльно-мыльные принадлежности и тому подобная мелочь. В одном ящике я нашел АПС в деревянной кобуре-прикладе, тут же лежали два снаряженных магазина. Стечкина я припрятал в небольшой рюкзак, который нашел тут же, туда же скинул все самое ценное из найденного в шкафчиках. Митяй и Валера смотрели на нас, и как-то странно ухмылялись, при этом они успели за считанные минуты опустошить полулитровую бутылку водки и заметно окосеть от выпитого. Ну, еще бы судя по их тощим фигурам и изможденным лицам, им бы хватило и намного меньшей дозы.

— Ванек, осмотри остальную часть сейнера, все ценное стаскивай в кают-компанию. Я пойду на берег, посмотрю, что там с Петровичем и остальными. Не понятно, почему они до сих пор не присоединились к нам. Расхренячили их, наверное, уже из крупняка.

— Может, лучше я пойду на берег или давай вместе, — предложил Болтун.

— Ваня, ты уже порядком меня задолбал! — во мне проснулась злость. — Какого хрена ты споришь со мной? А?! Тебе приказали — ты пошел выполнять приказ. Понял?! Какого хрена лысого, ты вообще полез под этот причал? Тебе, что было приказано? Отойти назад, забраться на скалу и скрытно подойти к сейнеру. Почему не выполнил приказ?

— Дык! Я ж... Бро, ты чего? Я же двоих завалил.

— Гребаный твой в рот! Ваня! — кричал я в полный голос. — Турок, вылезший с сейнера, должен был помочь своему раненому на причале, он бы дотащил его до корабля, а пулеметчик точно бы отвлекся и помог бы затащить подранка на борт. И в этот момент, их всех, можно было бы снять одной очередью. Понимаешь? А так, что произошло? Ты полез под настил. Добил раненого, потом убил второго турка, но пулеметчик тебя заметил и открыл огонь. А, чтобы отвлечь на себя турецкого стрелка и спасти твою гребаную жизнь, Петрович открыл огонь из пулемета, хоть у него не было никаких шансов пробить этот хренов щит. Никаких! А вот турецкий крупняк, пятидесятого калибра, на раз пришивает стенки сарая. Понял? Так, что завали своё хлебало и не хрен обсуждать приказы. Договорились?

— Да, — еле слышно промямлил Иван. — Прости!

Я ничего не ответил, но злость и ярость переполняла меня. Бурлила как в паровом котле, у которого закрыли все клапана. Нужно было как-то выплеснуть все это наружу. Дать Ваньку в морду не вариант, он ведь вполне возможно единственный сейчас оставшийся в живых мой товарищ. Да, есть Гарик и Серега, но они вопреки всем подсчетам до сих пор не вернулись, значит, с ними что-то могло случиться.

Проходя мимо здоровенного турка, лежащего на палубе, которому я вырвал глаз и горло, я зацепился взглядом за железяку, которой он хотел меня отоварить. Подняв кусок трубы с палубы, я что есть мочи размахнулся и опустил железяку на голову мертвеца. Череп мерзко хрустнул, расплескав содержимое на палубу. Серо-багряная каша плюхнула на железо палубы.

— Сука!!! Сука!!! — закричал я, размахиваясь и опуская железную трубу на покойника.

Сколько я так бил не знаю, но верхняя часть трупа превратилась в безобразную костную кашу. Переломанные, белые кости торчали из раскуроченной грудной клетки, голова стала похожа на сгнившую тыкву, которой играли в футбол два десятка хулиганов. Кровь, вытекшие мозги и еще какая-то бурая жидкость обильно залили палубу.

Отбросив трубу в сторону, я перегнулся через борт и проблевался. Отлегло. Полегчало! Злость и ярость ушла.

Ванек молча стоял сзади и боялся промолвить хоть слово. Лицо побледнело и пошло какими-то зелеными пятнами.

— Извини, братан, что я наорал на тебя, — шепотом произнес я, не глядя на Болтуна. — Нервы ни к черту? Просто, когда я бежал по причалу, то мне показалось что в том месте, где ты завалил второго турка много крови, вот я и подумал, что это тебя пулеметчик достал. Вот и психанул, да накатило что-то, последние дни выдались какими-то суматошными и дикими. Одна стрельба, взрывы и горы трупов. Не злись, бро! — сказал я, протягивая руку Ваньку для рукопожатия.

— Проехали, — улыбнулся Ванек, пожимая мне руку. — Да, деньки выдались нервными, — согласился он и неожиданно громко засмеялся.

Я посмотрел на него и тоже заржал в ответ. Тугая волна боли скрутила мышцы живота, но я продолжал смеяться. Этот нервный, какой-то опустошающий гогот, приносил с собой боль, но она смывала всю ту черную ярость и жестокость, которая переполняла меня в этот момент. Я сполз на колени и, уткнувшись лбом в забрызганную кровью палубу, ржал как сумасшедший. Ванек тоже смеялся, но у него от смеха лились крупные слезы по щекам. Так, что было не понятно, он смеется сквозь слезы или наоборот, плачет от смеха.

— В очередной раз убеждаюсь, что вы, на хрен все сумасшедшие и ненормальные, — раздался спокойный голос Петровича. — Над чем смеетесь?

Я поднял голову и увидел стоящего на причале Петровича. У него была перемотана окровавленными тряпками рука и голова. В здоровой руке он держал открытую банку с кошачьими консервами и периодически запрокидывал её содержимое себе в рот.

— Петрович ты как птица Феникс все время живой и жрешь тушенку, — подавляя очередной приступ нервного смеха произнес я.

— Ну, дык, кто-то же должен, — непонятно ответил Петрович.

* * *

— В общем так пацаны, такое дело, что Керчь — это не просто город, а, не побоюсь этого слова, это колыбель цивилизации, — загадочным голосом бубнил Ванек. — Еще древние греки упоминали его, как некое царство мертвых, где зародилась жизнь. И чтобы вы знали, граница между Азией и Европой проходит не только по Уральским горам, но и по Керченскому проливу. Так, что жители Керчи — просвещенные европейцы, а все, кто живет по ту сторону пролива — дикие азиаты! — выпалил керчанин в сторону Петровича, который был родом с Кубани.

— Слышь, ты бы попридержал бы метлу, а то я ка дикий азиат, ща, как ёбну тебя по кумполу! — шутливо пригрозил Хохол.

— Вот! — керчанин в торжественном жесте ткнул указательным пальцем в потолок. — Я же говорил, что вы дикие, чуть что сразу в драку лезете. А между прочим, еще великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, который посетил Керчь в августе одна тысяча восемьсот, не помню уже точно какого года писал следующие строки в "Путешествиях Онегина": "С Атридом спорил там Пилад, Там закололся Митридат..."

Я мешал едва булькающую кашу и тихо ржал про себя, слушая очередную порцию баек керчанина. Он опять переврал мои слова, добавив отсебятины и сильно изменив истину, хотя какая может быть истина в мифах? Но надо отдать должное рассказывал свои байки керчанин очень вдохновенно и одухотворенно, окружающие слушали его, раскрыв рот, а самый прожжённый и опытный из нас — Петрович, и тот заслушивался до такой степени, что даже переставал есть тушёнку. А все, кто знает кубанца, понимают, что заставить Петровича перестать есть тушёнку может только что-нибудь серьезное, вроде близкого взрыва в полтонны в тротиловом эквиваленте.

— Ванек, что-то ты брешешь, — вяло подал голос Винт, — был я в вашей дыре, нет там ничего эпичного.

— Вай мэ, — отмахнулся как от назойливой мухи Ванек, — вы товарищ спецназовец кто по образованию? Военный? У вас одна извилина, и та — след от фуражки. А меня консультировал дипломированный историк, доцент! — Болтун кивнул в мою сторону, но в ответ от меня получил дулю. — А ты Винт, как военный должен знать, что осенью 1943 года началась одна из самых крупных десантных операций Великой Отечественной войны — Керченко-Эльтигенская десантная операция, и именно за эту операцию, и за бои за Керчь, 129 человек, стали Героями Советского Союза. А это, между прочим, самое большое количество одновременно награжденных Золотыми звездами воинов, нигде не было одновременно столько Героев СССР за столько короткий промежуток. Ну, чё выкусил? Или к примеру, взять оборону Больших и Малых Аджимушкайских каменоломен. Кроме военных, в каменоломнях находились мирные жители Керчи — старики, женщины, дети. Там они укрывались от фашистских карателей. Провизии было мало, и она выдавалась по строжайшим нормам. Глоток воды был настоящей драгоценностью, а за колодцы, находившиеся снаружи, велись бои с оккупантами. Враг травил колодцы. Защитники долбили камень в поисках живительной влаги.В таких чудовищных условиях бойцы провели много месяцев. При этом они не просто выживали, а предпринимали весьма чувствительные для немцев вылазки, уничтожая их танки и живую силу. Несколько раз каратели пытались проникнуть в каменоломни, но всякий раз защитники встречали их огнем. Враги бросали вовнутрь гранаты, устраивали обвалы, заваливали выходы. Особо тяжело стало людям в подземельях после того, как фашисты начали против них газовые атаки. 'Умираем, но не сдаемся!' — передал на большую землю радиограмму командир Ягунов. И это, чтобы ты знал Винт, был первый, доказанный случай применения немцами БОВ во время Великой Отечественной Войны. Именно он и был доказательством во время Нюрнбергского процесса. Ты хоть знаешь, что такое БОВ или объяснить?