Гетт рубил мечом с нечеловеческой силой, каждый удар разваливал одного волка надвое. Но зверей было очень много, и вот один впился зубами в руку Гетта, и меч выпал наземь. Гетт стал расшвыривать волков ногами, но другой зверь подсек ему жилу, и Гетт упал на одно колено. Теперь он крушил волков щитом и кусал зубами, и конь помогал ему железными подковами. Но вот волки загрызли коня и обошли Гетта сзади, и воину с теленком осталось жить не больше вдоха. Тогда Оллай сказал:
— Тебе очень трудно. Бери все.
Он упал наземь и забился, как умирающий. Вся волшебная сила вылетела из теленка и впиталась в тело Гетта. Он вырос втрое и стряхнул с себя волков. Его раны зажили, кожа стала прочнее дубовой коры, мышцы — толще бревен. Вместо человеческой головы на его плечах теперь сверкала рогами бычья.
Волчьи зубы стали бессильны против этого чудовища. Гетт без труда расшвырял всю стаю — кого растоптал, кого разорвал, кого насадил на рога. Когда побоище окончилось, он услышал слабый голос:
— Помоги, братик... Я отдал всю силу, ничего себе не оставил...
— Тогда зачем ты нужен? — рассмеялся Гетт и ушел.
За год огромный воин с головою быка сокрушил тысячи врагов. Он нападал на их лагеря и стоянки, безжалостно убивал всех воинов, освобождал рабов и пленников. Шаваны, коих много было в плену у меченосцев, присоединялись к Гетту. Из них сложилась орда лихих всадников, наводившая ужас на врага. Узнав о славе Гетта, вольные шаваны из Рейса тоже примыкали к нему. Орда росла и шла все дальше вглубь империи меченосцев, круша все на пути. Сколько бы ни было повержено врагов, сожжено городов, взято трофеев — Гетт смеялся:
— Это только начало! Если можешь взять больше — бери! Если можешь победить — нападай!
Шаваны побаивались своего вождя. Его жажда крови не знала пределов, а его сила была столь же страшна, сколь таинственна. Если кто-то рисковал спросить: "Где ты взял такую силу?" — Гетт вместо ответа нанизывал смельчака на рога. Не один и не два шавана погибли так, но остальные все-таки шли за вождем. Он увлекал их своим кличем: "Можешь взять больше — бери!"
Разбив несколько армий меченосцев и спалив десяток городов, быкоголовый Гетт со своею ордой подступил к Фейрису — блестящей столице империи. Меченосцы собрали войско для последнего отчаянного сражения. Они заняли оборону в самом священном для них месте — под сенью гигантских лопастей Мать-Мельниц. Сомкнув щиты и стиснув зубы, стояли воины империи, а тени мельничных лопастей проносились по их рядам, как крылья самой ночи.
Впереди орды вышел Гетт, а впереди войска империи — Кадерон, лучший воин меченосцев. Гетт глянул на него сверху вниз и расхохотался:
— Бегите, мыши, или умрите! Бегущих мы тоже станем убивать, но, может, кого-то не догоним.
Кадерон ответил:
— Тебе не придется за мною бегать — я сражусь на этом месте, не сделав ни шагу назад. Но прошу об ответной любезности.
— Поскольку ты скоро сдохнешь, я, может быть, выполню последнюю просьбу. Говори, чего хочешь.
— Ответь: откуда ты взял такую силу?
Никому прежде Гетт не говорил этого. Но тут ему показалось забавным открыть тайну: ведь подумать только — империю меченосцев сокрушила сила, украденная у полудохлого теленка! Гетт открыл рот, чтобы ответить Кадерону, но вдруг икнул.
— Прости, я не расслышал, — сказал меченосец.
— Я взял... — начал Гетт и снова икнул.
— Прости, у кого?..
У теленка, которому был месяц от роду, — хотел сказать Гетт, но снова и снова икал. Он колотил себя в грудь, топал по земле, ревел — но не мог побороть икоту.
И вдруг меченосцы начали смеяться. Передняя шеренга, потом вторая, потом и задние зашлись хохотом. Гигант с бычьей головой икал, как младенец, и чуть не лопался от бессильной ярости. Вот смех объял уже целое войско — кроме одного-единственного воина. С холодною точностью Кадерон выхватил меч и всадил Гетту в пах. Тот согнулся от боли, и вторым ударом Кадерон отрубил ему голову.
Орда ушла от Фейриса без боя — настолько были шаваны потрясены смертью вождя. Возможно, они просили бы Ханоша занять место брата, да только Ханоша не было с ними.
В ночь, когда Гетт выкрал чудесного теленка, Ханош понял, что произошло, и тайком двинулся следом. Он смотрел за Геттом с расстояния, не желая схватки с родным братом. Ханош видел, как Гетт обрел мощь бога быков и растоптал волчью стаю, и бросил бессильного теленка. Ханош подобрал Оллая, напоил молоком и отвез к лагерю. Затем весь род снялся с места и вернулся в степи Рейса.
Пока Гетт добывал жестокую славу, Ханош кочевал со своими стадами и однажды встретил прекрасную девушку, которую полюбил. Она родила ему четверых детей, и к тому времени, когда империя меченосцев оправилась от побоищ, каждый из них стал умелым всадником. А теленок Оллай лишился волшебной силы, отдав ее всю без остатка, и потерял человеческий голос. Однако он выжил, вырос здоровым и заимел потомство. Ханош волновался, что кто-то из детей Оллая получит силу волшебства, породит на свет новое чудовище и станет причиною новой войны.
Но этого не случилось.
* * *
Хармон выслушал легенду из уст Низы и первым делом порадовался, что девушка обратила к нему так много слов. Для столь молчаливого создания, как Низа, это было явным признаком симпатии.
Затем Хармон удивился:
— Чем тебе нравится эта легенда? Я слыхал, на Западе есть много сказаний о свободе и странствиях, а здесь — больше о том, что нужно знать свое место. Разве тебе по душе такое?
Низа ответила погодя:
— Славный, я люблю легенду про Оллая потому, что в ней показаны два нрава шаванов. Вы, чужестранцы, знаете только один. Когда слышите слово "шаван", представляете Гетта. Гетты хватают все, до чего могут дотянуться, угоняют стада, продают людей в рабство. Вы знаете их потому, что Гетты часто шастают в чужих землях. Но Степь рождает не только Геттов, а и Ханошей. Мой отец был Ханошем.
— Значит, и ты Ханош, — понял торговец.
— Пока нет. Но очень надеюсь стать.
Хармон Паула представил себе Низу, заботящуюся о новорожденном теленке. Довольно приятная вышла картина, особенно если теленка заменить на младенца. Но тут другая мысль озадачила Хармона:
— А ведь ты не случайно рассказала это сейчас. Мы сидели, спокойно себе говорили о жизни, о планах, как вдруг ты раз — и выложила. На что намекала, а?
Низа потупилась и промолчала. Хармон скривился:
— Хочешь сказать, я — тоже Гетт? Полно, я не настолько плох! Я украл только одну вещицу, хотя и дорогую.
— Нет, ты не Гетт.
— А кто — Ханош? Я похож на твоего отца? Тогда бы не молчала, а сказала прямо. Но ты мнешься так, словно боишься обидеть. Давай же, выкладывай!
Низа отвела взгляд.
— Ты не Гетт и не Ханош, славный. По-моему, ты — Оллай.
Хармон поперхнулся вином.
— Я — теленок?! Ну, спасибо, удружила!
— Не простой теленок, а чудесный. В тебе всякие диковинки скрыты. И небесный корабль, и денег много, и доброе сердце — это редкость для торговца. Но всем этим ты не умеешь распорядиться, точно так же Оллай не мог сам применить свою магию. Тебе, как и ему, нужна забота. Без нее ты беспомощен.
Когда слова Низы достигли хармонова сознания, он разозлился. Добрый и беспомощный! Тьма сожри! Я тебя от смерти спас — а ты: беспомощный! Нашла теленка!
Не думая о том, что делает, Хармон схватился на ноги:
— А ну идем!
— Куда, славный?
— Идем, говорю!
Он потащил ее за руку в гулкие недра поместья. Коридор, лестница, холл, другая лестница, подвал.
— Прости меня, славный. Я не хотела оскорбить, я лишь сказала...
Он не слушал. Отпер дубовую дверь, зажег лампу. Повел Низу вглубь погреба между рядов бочек, нашел ту самую, помеченную едва видной зарубкой. Откатил, нащупал шаткий камень в стене, выдернул. Пошарив в черной нише, достал сверток.
Камзол Молчаливого Джека был свернут так, что герб с нетопырем оказался сверху. Заметив его, Низа вздрогнула.
— Человек Ориджинов?
— Да, — бросил Хармон.
— Теперь он мертв?
— Да.
— Ты убил его?
— Нет.
— Откуда взял?
— Я сидел в темнице, а он лежал рядом.
— Ты видел, как он умер?
— Да какого черта?! Это просто тряпка, я не ее хотел показать.
Хармон развернул и отбросил камзол, и сунул Низе Светлую Сферу.
— Вот настоящее чудо!
Очень долго она молча глядела и хмурилась от напряжения. Так ребенок силится понять незнакомые взрослые слова.
— Предмет?.. — еле слышно шепнула Низа.
— Священный Предмет, зовется Светлой Сферой. Вот его свойство.
Торговец щелкнул внутреннее кольцо, и оно расплылось в призрачный шар. Низа уставилась, не дыша. Сердце Хармона жарко забилось, кровь прилила к лицу. Шедевр, созданный богами. Мой. Мой собственный!
Голос Хармона упал до вкрадчивого шепота:
— Один великий лорд продал Светлую Сферу, чтобы оплатить выкуп за невесту. Другой великий лорд примчался из столицы купить его. Монахи Максимиановой обители пошли на грабеж и обман, чтобы завладеть Предметом. Неведомые злодеи сожгли всю обитель в попытке перехватить его. А Предмет в итоге забрал я. Вот на что способен твой теленок!
Свет лампы отражался в Сфере, мерцание Сферы — в зрачках Низы. Девушка смотрела, не мигая, и с каждой минутой ее тревога была все заметней.
— Ты ждешь, когда она замедлится? Этого не будет. Сфера не знает трения. Может крутиться вечно, пока не остановишь рукой.
Тень не ушла с девичьего лица. Хармон сказал то, что могло порадовать Низу:
— До тебя я никому ее не показывал. На всем Юге ты одна знаешь, что Сфера у меня.
Низа спросила:
— Скольких ты убил ради нее?
Хармон свел брови. Задумался, сказать ли правду, солгать ли. Но врать возле Священного Предмета не хотелось, а промедление с ответом все равно уже выдало истину.
— Двоих.
Хармон вспомнил Доксета и Вихря, решил не лукавить:
— Четверых.
Вспомнил Джоакина и добавил:
— Возможно, пятерых.
— И что Сфера дала тебе?
Очень странный вопрос. Хармон удивился.
— Как — что? Это же чудо, творение богов!
— И сколько добра ты сделал с ее помощью? Накормил голодного? Исцелил хворого? Выкупил невольника?
Выкупил тебя, — хотел сказать Хармон, но Сфера-то здесь не при чем.
— Как я мог что-то сделать, если держал ее в тайне? Сама подумай!
— Значит, ты положил в пыль пять человек ради бесполезной вещи.
— Но это же Священный Предмет!
— Ты никому не принес ни капли добра. Этот Предмет — только пища для твоей гордыни.
Низа сунула ладонь в мерцающую сферу, и кольцо остановилось, ударившись о девичьи пальцы.
— Я ошиблась: ты больше Гетт, чем Оллай.
И Низа ушла. Хармон спохватился, крикнул вслед:
— Я не хотел никого убивать! Это вышло случайно!
Слова не остановили ее, а Хармон не нашел смелости догнать и задержать. Час спустя Низы не было в поместье.
* * *
Хармон спал очень плохо и потому услышал карету.
Не было Рико, Гортензия, слуг — никого. Особенно остро — не было Низы. Пустота большого здания давила и пугала, Хармон вертелся в постели, покрывался холодным потом, дрожал, мерз. Думал: зря я показал Сферу Низе. Все ведь хорошо было. Сказала: беспомощный, но зато сказала: добрый. Может, она любит таких. У нее на Западе все сильные и злые. А я показал Сферу, еще и сказал про убийства — конечно, стал хуже Гетта из той сказки. Дурачина. И слуг отпустил зря — одному страшно. Из них, конечно, слабая защита, это не Джоакин Ив Ханна. А все ж не один, какая-то опора. Завтра пойду в гостиницу или в гости к бургомистру. Надоело бояться, тьма сожри. Как бы научиться так жить, чтобы не бояться? Может, надо пить много? Или быть молодым-дурным, как Джоакин? Или нанять хорошую охрану? Второе не получится, третье пробовал — добра не вышло. А первое можно. Завтра и начну. Прямо у бургомистра или в гостинице. Потом, когда договорюсь со Вторым из Пяти, точно заведу винный погреб. Буду пить каждый день. Нет, не каждый, я ж не Доксет. Буду пить всякий раз, когда страшно. Едва чуть страшновато стало — сразу хлоп винца. Ни один страх ко мне не подступится! Завтра точно пойду в гостиницу. Или к бургомистру...
Перед рассветом он все-таки задремал, а потом сквозь тонкую пелену тревожного сна услышал карету. Протер глаза, встал, отдернул шторы. Удивился тому, что светлее не стало. Хлопнул себя по лбу: ставни! Открыл их и тогда увидел экипаж. Взмыленные лошади, белая карета, двое возниц на козлах, а из кабины как раз выходит Онорико-Мейсор, архитектор счастья.
Первым делом Хармон обрадовался: быстро же Рико поспел! Потом разгневался: какого черта он приехал сюда, если должен был — ко Второму в Пентаго?! Может, с женой таки не поладил? Следом за Рико из кабины вышла Ванесса-Лилит, а с нею и дети. Тут Хармон озлился не на шутку. Высунувшись в окно, закричал:
— Объясни мне, Рико, что ты здесь забыл?! Я сказал ехать в Пентаго, а ты явился сюда, еще и с детьми! Будто на прогулку собрался!
Рико поднял голову — лицо его было каким-то странным.
Оба возницы спрыгнули с козел, и в их руках что-то неприятно блеснуло. Из кабины вышли еще два парня, а один, прежде не замеченный Хармоном, соскочил с запяток. Торговец похолодел, когда понял, что — на самом деле — он видит.
— Славный купец Хорам Паулина? — слащавым голосом спросил самый короткий из парней. — Будь так любезен, приятель, спустись-ка вниз и отопри дверь. Ну, чтобы не пришлось ломать замок, выбивать окна...
Хармон сглотнул.
— У меня есть предложение для вашего хозяина. Рико должен был объяснить в дороге.
— Да, дружок, он все объяснил, подробненько расписал. Спускайся, обсудим.
Хармон собрал всю твердость, какую имел.
— Имейте в виду: я спрятал небесный корабль. Он в надежном тайнике, а если со мной что-то случится — мои люди его уничтожат!
Рико попытался что-то сказать, но издал лишь мычание: во рту у него сидел кляп. Кстати, руки его были связаны, как и руки Ванессы.
— Да, да, — кивнул слащавый, — я прекрасно понимаю. У тебя все схвачено, ага. Но мы же не будем обсуждать это через окно, правда?
Скрепя сердце, Хармон надел халат и побрел вниз. Колени дрожали, желудок крутило. Но бежать не было смысла: рано или поздно этот разговор должен случиться, так уж лучше сейчас. Скажу им все, пускай передадут Второму. Может, сегодня получу ответ — и всем страхам придет конец.
Он отпер дверь. В ту же секунду здоровяк схватил его за шкирки, протащил вглубь холла и бросил в кресло, сам встал за спиной. Кинжал здоровяка повис над самым ухом Хармона. Остальные парни ввалились в дом: трое верзил, один слащавый коротышка, один худой в широкополой шляпе. Верзилы ввели Рико с женой и детьми, заперли за собою дверь. Вся компания оказалась в доме.
— Есть еще кто-то, кроме тебя? — спросил слащавый.
Не дожидаясь ответа Хармона, кивнул паре своих людей, и те разбежались проверять поместье. Хармон пригляделся внимательней и заметил кое-что очень скверное: следы побоев имелись на лицах Рико, его сына и даже Ванессы-Лилит! Ладно Рико, но Ванесса — дворянка! Как мог Второй приказать такое?
