Третий шаг. Книга 1. Магия Мериты

Сопровождающий кибер услужливо распахнул дверь лифта. Мне он сразу не понравился, и я постарался слепить инцидент. Словно предчувствуя нависшую опасность, он вплющился в стенку, и я, как ни старался, не коснулся его. Жаль. Дверь закрылась, и лифт медленно поплыл вверх. На каждом этаже остановка и проставление специальной отметки в пропуске. Этажей много. Над Серым более трех километров скальных пород, не один десяток бронированных перекрытий.

Не люблю я здесь бывать. Круглый кабинет Серого пробуждает воспоминания, от которых я бегу много лет. Каждый раз я так раздражаюсь, что готов растерзать кого угодно. Хотя бы этого суетливого сопровождающего.

Серый боится меня. За меня он тоже боится. Я ценный работник. В моем присутствии он вынужден отключать часть своих охранных систем, дабы их топорная автоматика преждевременно не пустила меня в распыл. Мои мозговые импульсы настолько агрессивны, что предохранительные системы срабатывают, даже если я не задумываю чего-либо конструктивного. Серый воображает, что разговаривает с бочкой пороха, и боится. Я его тоже боюсь. Ненавижу и боюсь, потому что его манера говорить, его стол, весь его круглый кабинет напоминают мне Пачника.

Пачник, будь он проклят на веки веков и на вечные времена, — мой родной дядя. Имя у него, конечно, другое. Но я никогда его не произнесу. Нет для меня этого слова.

Тогда, после неудачного штурма Резиденции, Пачник затребовал меня к себе. Пытался выведать, кто отключил сигнализацию. Бесконечные "кто" и издевательское "дорогой племянничек" завертели нескончаемый хоровод. Чтоб ненароком или случайно не навести на истинный след, я указал на себя. Каким образом? Как это каким? Я ведь нусит, я могу все. Вот, сижу себе больше часа, накачанный по горлышко вашей химией — и ничего вы от меня не добились. Я бы и далее молчал, да надоело.

Пачник, как и его тупоголовые подручные, ничего, кроме обывательских слухов, про психодинамику не знал. Он поверил. И, вероятно, только из-за своей исключительной дотошности, на всякий случай решил удостовериться. Выяснив, что на всей планете нет нужной аппаратуры, второпях обратился за помощью в инспекторскую группу, честно пытающуюся разобраться в сложившейся на Риве ситуации. Потом он горько сожалел о своем необдуманном шаге. Это оказалось его фатальной ошибкой. Так кошка, играя, не душит мышонка, на ее возню обращают внимание люди и отбирают, жалея, законную добычу.

Я с пеленок знал, что я нусит. И все ближайшие родственники знали. Но не придавали этому особого значения. Мы, Искатели, любили культивировать необычные таланты, полагая, что каждый человек обязан чем-то отличаться от остальных. Кто знает, чем удивит Лес, и самый редкий, казалось бы совсем ненужный навык может оказаться полезным.

Ты можешь отличаться от остальных, но как развить в себе индивидуальность — твое личное дело. На то и талант, чтобы никто не пытался регламентировать каждый твой шаг. Совершенствуйся, как сумеешь. Родители мои, конечно, подметили ту необычность, которая сопровождала меня всюду. Постарались помочь. Но в плане психодинамических способностей были они абсолютно обыкновенными людьми. Да и особым упорством не отличались. Вот почему после нескольких безуспешных попыток разобраться в возникших со мной проблемах они отступили. Не до того им было — огромное хозяйство, старшие дети заканчивают школу. А тут еще родственнички начали активно обихаживать, вовлекать в бурную общественную жизнь. Одним словом, побились они со мной, своим младшеньким, натерпелись и решили впредь преодолевать мою особость наиболее радикальными методами.

Лишь много лет спустя я понял, почему, например, мои детские игрушки были тривиальны до безобразия — вершиной сложности была резиновая фигурка со свистком в боку какого-то забавного земного животного. Объяснение оказалось очевидным: дабы младенец по неразумению своему не мог их поломать. А самые-самые первые мои игрушки, роботизированные, как у всех нормальных детишек, были тихо-мирно выброшены на свалку. Как правило, оказывалось достаточно одного моего любопытствующего взгляда, чтобы они, мягко говоря, начинали вести себя неадекватно.

В школе я пробовал разобраться в своих способностях, но в одиночку мало преуспел. А у окружающих хватало более важных дел. Так что результаты обследования моих талантов, проведенного представителями Инспекции, оказались неожиданными для всех. Выяснилось, что я представляю собой редчайший феномен и по соответствующему федеральному закону являюсь номенклатурой всего Содружества. Галактика научилась не разбрасываться такими талантами.

Пачник не мог ссориться с Инспекцией. Перебесившись, он решил отпустить меня.

Я отказался покинуть Риву, заявив, что должен разделить судьбу своих друзей. Переговоры длились долго. В конце концов, Пачник уступил и отпустил на инспекторском звездолете всю нашу группу. Всех Волков, а заодно с нами — вообще всех желающих.

Помню тот последний вечер на Риве. Костоломы Пачника сняли плотный мешок с моей головы прямо у трапа планетолета и грубо толкнули в спину. Поднявшись на несколько ступенек, я оглянулся. Чистое синее небо, — такого нет больше ни на одной планете Содружества — а горизонт со всех сторон очерчивает притихший, пока еще не вырубленный Лес. Я хотел задержаться подольше, сказать что-нибудь подходящее моменту, но предательский комок застрял в горле. Так и вошел в чужую посудину молча.

Я полагал, что покидаю Риву на несколько месяцев, оказалось — навсегда. Содружество поддержало Пачника, и он удержал власть.

Некоторые из нас, тоскуя по родине, вернулись назад, принеся Пачнику клятву лояльности. Другие, гордость которых не позволяла поступаться усвоенными с детства принципами и просить прощения у убийцы своих родных и близких, образовали колонию на Ривереде. Со временем из всей Стаи, ушедшей в изгнание, не осевшим остался я один. Брожу, где хочу. Делаю, что могу. Лишь бы не задумываться о глобальных проблемах. Я человек действия. Много думать мне вредно.

Лифт вынесся на поверхность, и солнечные блики заплясали в зеркалах кабины. Сопровождающий распахнул двери. Если б он был человеком, то наверняка испытывал бы огромную радость от расставания со мной. Только на нем мог я сейчас получить разрядку и ловил удобный повод. Усердствуя сверх меры у выхода, он неосторожно коснулся меня манипулятором. Ну как я мог спустить сие оскорбление?

Отвлекая его внимание взмахом левой руки, справа разрубил ребром ладони самое чувствительное место — фотопанель. Блоку координации движения при этом тоже досталось, и кибер, потеряв ориентировку, закрутился на месте. Я добил его двумя ударами ноги. Эти механизмы стали делать из прочных сплавов, и чтоб быстро закончить благое дело, я старался бить посильнее. Переусердствовал и вначале не мог идти от боли. Вахтер выпучил глаза и спрятался за пультом. Его ужас успокоил меня, и я не стал крушить турникет.

Пока я хромал по площади, весть об уничтожении кибера дошла до Серого. Он вызвал меня по колсу. Не включая экран, я посоветовал давать мне в следующий раз более расторопного и услужливого сопровождающего. Что еще я мог сказать? Серый уверен, что попади он мне под горячую руку, с ним будет то же самое. В последнее время злость часто захлестывает меня. Так что дразнить не рекомендую.

Когда добрался до лита, боль в ноге почти прошла. Ничего: кости целы — ушибы пройдут. Не впервой. После всех тех передряг, что выпали на мою долю, у меня места нетронутого на теле почти не осталось. Кабы не чудеса медицины, давно бы сгнил где-нибудь в кустах, зализывая раны.

Куда себя деть? Здесь, на Центральной, у меня много явок. Как убить время — единственное, о чем я думаю с удовольствием. Поразмыслив, решил заглянуть к Брайану.

Брайан мой старый приятель. В свое время мы оказались в одной команде и много чего поделили на двоих. Наши пути разошлись после Диснейды. И он, и я законтрактовались тогда инструкторами к Зеленым. Сразу по прибытию я понял, что дела плохи. Мои предчувствия, как всегда, оправдались. Еле ушли. Брайан тогда месяц провел в одиночестве в спасательной шлюпке, пока его случайно не подобрал планетолет-мусорщик. С тех пор он решил завязать с флибустьерством и научиться просто радоваться жизни.

Я слышал, что и раньше искатели приключений под старость становились владельцами баров. Подлечив тело и душу, Брайан основал здесь, в Зоне, ночной клуб. Мимо него каждый день — точнее, каждую ночь — проходят десятки, сотни людей. И он находит, что сказать каждому. Удивительный человек. Высшая человеческая ценность — общение. Наиболее удобное место для этого — клуб. Заведение Брайана — образец в этом плане.

Знакомая обстановка, в которой нет места даже для тени Серого. Общий зал, искусно растекающийся помещениями с игровыми кабинками, кулинарными автоматами и разными аттракционами, танцплощадками, костюмерно-атлетическими рингами и так далее. Темные уголки, малые залы с плотно закрытыми дверьми... — всего не перечислишь. Гул, как в улье. Говорят, пчелы разговаривают танцем. Интересно было бы понаблюдать за порханьем Брайановских гостей. Понять, насколько отличаются они от пчел. Полно их как никогда. Есть завсегдатаи. Некоторые узнают меня. Отвечая на приветствия, прохожу к стойке. Это хозяйское место, и Брайан, как всегда, здесь. Увидев меня, бросает парочку, которой что-то назидательно объяснял. Мы обнимаемся.

Мне всегда приятно видеть его. Привет, Кот, говорит он, подмигивая. Кот — это я. Фамилию свою и имя, данное мне при рождении, я стараюсь забыть. Точно так же зовут Пачника, а я не желаю быть хоть в чем-то на него похожим. И не желаю, чтобы что-то мне постоянно напоминало о нем. Кот короче и проще.

Когда-то я был Волком. Сейчас Кот. Это из-за того, наверное, что всегда... ну, почти всегда делаю только то, что хочу.

Брайан рассказывает новости. Не ту слащавую подборку, что несется с каждого экрана. То, что он говорит, не услышишь больше нигде. Проверить трудно, но никогда в них не было еще ни капли лжи. Брайан дорожит своей репутацией.

Держится, правда, он своеобразно. Все пытается встать к каждому своему собеседнику, даже ко мне, левым боком. Это он стесняется. Тогда, на Диснейде, он потерял руку. Врачи отрастили новую, но она почему-то получилась непохожей на прежнюю. Одна его рука, правая, — мощная, с пергаментной темной кожей, покрытой густыми черными волосами. Вторая рука кажется легкой. Кожа на ней бледно-розовая, с золотистым пушком. Женщинам и все своим новым знакомым он пытается показывать только новую руку, считая ее красивее старой.

В глубине души я знаю, что мне жаль его. Поменял Брайан боевой задор на желание понравиться, услужить... Мелко как-то это все, недостойно настоящего бойца. В кошмарных снах порой мне снится: год-два — и я так же раскланиваюсь с совершенно незнакомыми людьми, ничего иного и не ждущими от меня...

Приходят новые посетители. Мне становится неудобно за Брайана, который не обращает на них никакого внимания. Это может подорвать популярность его заведения. Спрашиваю, как ребята. Оказывается, они здесь. Но к ним пристал какой-то странный тип. Вроде бы Умника ищет. Брайан пожалел его и подвел к нашим. Сказав это, с волнением посмотрел на меня, ожидая моей оценки. Правильно ли сделано? Я лишь улыбаюсь на невысказанный вопрос: мол, дружище, никогда еще Умниковские знакомые не портили нам обедню. Во всем, что касается человеческих взаимоотношений, на Брайана можно смело положиться. Улыбнувшись в ответ, Брайан сообщает номер зала, в котором на сей раз собралась наша компания. Обещает зайти, как только станет спокойнее. Да еще одна новость у него есть, но рассказать ее можно только, как говорится, тет-а-тет, без случайных свидетелей.

Проход в тот зал пролегает через один из новомодных аттракционов — так называемый "коридор монстров". Проходящих по этому коридору пугают страшные чудовища-фантомы, неожиданно возникающие из стен. Говорят, что при развитом воображении люди чувствуют даже их прикосновение. Я лишен этого удовольствия. Я нусит и чувствую не только и не столько самих фантомов, сколько те электромагнитные вихри, что их порождают. Как чувствую, чем? — а вы можете рассказать, как вы видите? И у меня нет нужных слов. Может, останься я подольше в Институте психодинамики, слова нашлись бы.

Вдоль потолка протянулись довольно сложные электрические машины, порождающие "чудеса". Кубометры микроэлектроники, километры кабелей, сверхмощные усилители и трансформаторы, а называется все это "фантом-иллюзионная аппаратура". Ее строение я тоже вижу сквозь полуметровое многослойное перекрытие. Как вижу? Прекрасно, могу точную схему нарисовать. Вон в одном месте слабый контакт — искрит. Я на ходу исправляю дефект. Как, каким образом? — не знаю. Вернее, знаю, сознательно действую, но не могу рассказать. Нет нужных слов. Чтобы они появились, необходимы собеседники, способные чувствовать и действовать так же, как я. А пока мне не с кем поговорить на эту тему. В общем, действую я примерно так же, как вижу то, что скрыто от обычных людей.

Друзья окружают меня. В сборе почти все. Рок и Шляпа подталкивают меня к столу. Шар сметает с него все, что там стояло, на пол. Фигурки и фишки, весело позвякивая, разлетаются по углам.

Брайановский разносчик бежал, оказывается, за мной, и Шляпа торжественно водружает на стол принесенный им бочонок. Мул выбивает крышку, и в стаканы по-королевски струится ремитское вино. Оно черное и густое, как застывающая кровь. Его состарили особым способом, сохранив тысячи тончайших переливающихся ароматов. Шар произносит заздравный тост. Жалеет, что Умник где-то застрял. На том официальная часть заканчивается.

Шляпа представляет гостя. Рыхлый, физически неразвитый мужчина маленького роста. Речь его так же малопонятна, как в свое время сентенции Шара. Он, видите ли, слышал, что в Зоне все получают второе имя, и претендовал на то, чтобы его величали Творцом. Не много ли чести? Какой он творец, коли не может даже четко выразить свои мысли? Шар нашел более подходящее — Толстяк. И это правильно.

Вместе с Толстяком, словно привязанный, неотступно следует какой-то юноша. Почти мальчик. Вероятно, самый его прилежный ученик. Имени его я не расслышал и потому решил называть Тенью.

Толстяк прилежно пьет вино, хотя до этого, кажется, даже не ведал о существовании алкогольных напитков. Он не понял пока, что такое благородное питье не для нас. Мы простые люди. Балуемся, играя в благопристойность. Но Толстяк хочет понравиться нам и пьет. И говорит, говорит.

Он, оказывается, великий деятель искусства. Организатор, Учитель, Критик. Больше теоретик, чем практик. Лишь изредка, в особо торжественных случаях нет-нет, да и блеснет мастерством, сотворив шедевр. Вот, только что закончил оформление некоторых помещений Дворца Содружества. Сейчас ждет ассамблеи. Собирается принять в ней личное участие, да заодно узнать, как делегаты оценят его творчество.

Генеральная ассамблея Содружества? Про нее я узнал от Серого. А вот почему Брайан мне ничего не сказал на эту тему? Впрочем, это не из его новостей. Он не верит в силу слов. Хотя нет, был у него какой-то пассаж по поводу вселенского сбора. Вроде бы скандал назревает. Про это Умник должен знать. Где он? Спрашиваю Шара. Он обстоятельно рассказывает.