— Втроем, что ли? — удивился Ромка.
Эль-Марко хмыкнул.
— Ну, Мйару можно зажать струну и пустить бегом, но я не уверен, что...
— У тебя там, по соседству, прокат мопедов есть, я видел, — напомнил я, отнюдь не обрадованный перспективой легонькой пробежки в пятьдесят километров. — Так что разберемся, если что.
Человеколюбие Камориль иссякало сразу же, как он выходил из поезда. Но от мизантропии он тем не менее не страдал. Он вообще не страдал от сильных чувств, коих ощущал в себе недостаток, а потому наслаждался ими. Кроме разве что нелюбви к своей семье.
— Я не собирался тебя как-то радовать или разочаровывать, — произнес он бесстрастно. — Но раз уж ты... прислала за мной свое мясцо... хотя я говорил тебе не единожды, чтобы ты прекратила все это. Но ты все равно пытаешься. И теперь ты захотела убить меня! Да, я пришел, Эррата, теперь уже я не мог не прийти.
— Все верно, — с улыбкой ответила молодая женщина пышных форм, возлежащая на синей софе. — Так и есть, Йер. Ты пришел. Именно это мне и было нужно. Ты иначе бы не пришел.
Камориль брезгливо поморщился. Он все еще стоял в дверях, придерживая рукой синюю занавесь, и теперь молча рассматривал, во что превратилась гостиная в 'чутких' руках Эрраты.
Наконец он решил, что сесть на стул возле запыленного рояля более-менее можно. В конце концов, обивка его на вид чиста, пятен крови вроде бы нет. Уже хорошо. Опустившись на синий бархат, он вздохнул:
— Проклятье, Эррата, что ты творишь, сумасшедшая? Как ты можешь тут жить? Что ты делаешь вообще?
Эррата, потянувшись, села на софе. С нее соскользнули полупрозрачные черно-красные кружева, прикрывавшие до этого ее прелести, и исправлять это обстоятельство она никак не собиралась. Она улыбнулась Камориль, проведя рукой по левой груди и вниз, по плоскому бледному животу до пупка.
— Как же это мерзко, — произнес Тар-Йер. — Как можно было до такого докатиться, Эррата!..
Она встала с софы и сделала два шага вперед так, чтобы встать в узкой полоске света, пробивающейся из-за не плотно задернутых штор. Свет рельефно выделил ее неестественно худую талию, покатые бедра и большие тугие груди, блеснул на носках ее высоких лаковых сапог.
— А что тебе не нравится, Камориль? — спросила она нежным, почти детским голосом.
Камориль закрыл лицо рукой. Ладно, гостиная. Ладно, эта несусветная вонь. Да, некроманты работают с неживым, мертвым и с пограничными состояниями между жизнью и смертью. Да, у каждой профессии есть издержки. Но есть же и какие-то границы у всего. Есть же этика, в конце концов, есть эстетика.
Был бы тут Мйар, его бы точно стошнило, причем сразу же. С его-то чутким носом.
Камориль отнял руку от лица, чтобы обнаружить Эррату прямо напротив себя, нерешительно теребящую наманикюренными пальцами последнее, что спасало ее от полной наготы — латексную юбку-ленту-пояс. Он отвернулся от нее. Бесстрастно оглядел гостиную еще раз, подсчитывая количество мертвецов. Итак, двое под софой, самые свежие, не стабилизированы ни разу, но еще не протухли. Выпороты посмертно. Трое в прозрачных аквариумах, лирически плавают в формальдегиде. Пять-шесть свалено бесформенной кучей в углу, но они высушены напрочь. Так что же это так воняет?.. А вот, видимо, и источник 'благоухания' — сшитые боками безголовые тела мальчиков, нанизанные на железные пруты. Эррата не потрудилась кинуть на них консервацию разложения, и в прошлом прекрасные тела представляли собой по меньшей мере отвратительное зрелище, по большей — мерзкий перевод материала.
Эррата глянула в ту сторону, куда смотрел Камориль.
— А, это... — она поджала пухлые губы. — Я, знаешь, все пытаюсь понять... какова связь между братьями... Какова она на самом деле. Или какой может быть.
— Ты живешь здесь? — еще раз спросил Камориль.
— Нет, хороший мой, я здесь только последние несколько дней, до этого я редко навещала наш дом, только для проведения экспериментов.
— Тупая ты курица, — тихо проговорил Камориль. — Ты бездарность, Эррата. Как же ты мне отвратительна.
Она рухнула перед ним на колени, схватилась за лодыжку и прижалась к ней, дрожа.
Камориль опустил взгляд на заплетенные в десятки спутанных косиц волосы Эрраты. Они были выкрашены в зеленый, синий, фиолетовый и платиновый цвета. Камориль взял ее за волосы и заставил посмотреть себе в глаза. Она смотрела на него с улыбкой, смотрела темными страшными глазами, ежевично-фиолетоватыми, и разрез их был знаком и привычен до боли, до ужаса, до отвращения.
— Чего ты хочешь, заблудшее ты дитя?.. Чего ты хочешь от меня? — спросил Камориль все так же тихо.
— Я хочу быть вместе с тобой, — Эррата отпустила его лодыжку, положив ладони ему на колени. Подалась вперед. — Ты нужен мне, Йер, я без тебя схожу с ума. Я хочу быть снова с тобой.
Всей его относительной безнравственности не хватало, чтобы принять ее, как есть. Впрочем, Камориль и не хотел ее принимать хотя бы потому, что не мог.
Эррата скользнула руками по его бедрам.
— Камориль, ты ведь тоже хочешь быть со мной. Ты хочешь меня. Давай станем одним. Давай снова станем одним целым.
Камориль нахмурил брови, сжал губы и резко встал, отбросив от себя Эррату. Он едва сдерживался, чтобы не взорваться. Стал ходить по комнате. Остановился, обернулся к девушке. Она лежала на полу, бесстыдно расставив ноги, и руки ее скользили по ее же бедрам, животу и обнаженным грудям.
— Что ты сделал со мной? — произнес Камориль. — Чем я так не нравлюсь тебе, Эррата?
Девушка села.
— Я люблю тебя, Камориль, — сказала она. — Больше, чем кто-либо еще. Больше, чем кто-либо когда-либо будет любить тебя.
Камориль шагнул к ней, тоже опустился на колени, взял ее правую руку в свою. Ладонь Эрраты была довольно крупной. Того же размера, что и у Камориль.
— Но тогда зачем, скажи, ты послала ко мне своего полуживого с отцовским 'парабеллумом'? — спросил он.
— Все просто, — улыбнулась Эррата, отняв свою руку у Камориль и начав расстегивать пуговицы его рубашки. — Я люблю тебя. И она это знает. Она пришла ко мне во сне и сказала, что нужно делать, чтобы ты стал моим. И — как видишь — она не ошиблась. Ты — мой. Ты пришел ко мне.
— Кто такая 'она'? — спросил Камориль, стараясь не выказывать своего отвращения ни единым жестом.
— Она... Богиня, — Эррата запечатлела на шее Камориль поцелуй. Он остался недвижен. — Она сказала, что ты принадлежишь мне. И что мертвым ты станешь моим навсегда. Что тебя нужно убить, — Эррата добралась до уха некроманта и слегка прикусила его. — Ха-ха, она знает, что мне нужно, но мертвых игрушек у меня много, а ты... ты — другое... И я подумала, что раз она хочет тебя убить, то лучше уж ты будешь моим по-моему. Чтобы живой, и чтобы как раньше, — Эррата спустилась ниже, к груди, и сейчас смотрела на Камориль снизу вверх. — Но знаешь, братец, я пробовала соединять двойняшек, но что-то у них не срослось... Потому, я думаю, мы можем соединяться иначе, как это делают мужчины и женщины время от времени...
Камориль лихорадочно соображал. Итак, 'Богиня'. Богиня, которая переоценила сумасшествие Эрраты и недооценила ее 'любовь'. Или поняла то и то неверно, превратно, в меру своего собственного безумия. И эта Богиня хотела его смерти. Камориль опустил взгляд вниз, на макушку Эрраты, самозабвенно облизывавшей его сосок.
— А я могу поговорить с этой Богиней? — спросил он.
Эррата отстранилась, скуксившись.
— Нет, конечно, ты ведь теперь только мой, Камориль!
Некромант стиснул зубы на секунду. Что ж. Похоже, иного пути нет.
— Ты была очень плохой девочкой, — сказал он вкрадчиво и бархатно, как умел иногда, и опрокинул Эррату на пол. Ногтем провел ей от выемки ключиц до пупка. Эррата выгнулась дугой, застонав. — Скажи мне, кто такая эта Богиня, и я награжу тебя, наказав.
Эррата замерла, почуяв некую несостыковку. Камориль понял, что сказал что-то не то, и быстро добавил:
— Впрочем, я выпорю тебя в любом случае. Ну, кто такая Богиня? Почему она хотела, чтобы я умер?
Эррата обхватила его талию ногами, а руками притянула к себе голову и быстро, жарко зашептала:
— Она пришла во сне, и приходила не один, а много, много раз, пока я не поверила, что это не сон. И она сказала, что ты должен умереть. И что если я тебя убью, и убью себя, то она тебя возродит. Возродит вместе со мной как раньше, одним целым. Но я не поверила ей, хотя сказала, что поверила. Потому, что ей сложно противиться. И я сделала, как она велела, но тот полуживой никогда бы не убил тебя, ты же знаешь. И вот теперь мы вместе, и скоро станем одним целым, и для этого не нужно умирать.
Камориль заставил ее перевернуться на живот и нежно заломил ей руки. Ему нужно было немного подумать. Приметив невдалеке на полу наручники, он совсем не удивился находке, потянулся к ним, достал и зафиксировал на запястьях извивающейся Эрраты. Колдовать ей это, конечно, не помешает, но сейчас колдовать она не будет. 'Плохая девочка' смиренно ждала наказания.
Камориль встал, пододвинул стул ближе к Эррате. Сел и сложил на нее ноги. Так ей будет спокойней, пока он думает.
Да, Эррата больна. Более того, очевидно, что за те годы, что они не виделись, она двинулась еще более основательно. Она практически не контролирует себя. А эта ее идея провести 'Богиню'? Ну так, талант не пропьешь.
Камориль думал, что же ему делать теперь с этой непутевой родственницей. По-хорошему, ее бы надо бы убить. Прекратить, так сказать, эти напрасные страдания, слишком уж затянувшиеся. И берет же откуда-то деньги, и даже к какому-то целителю-нелегалу ходит... Да и самому Камориль морально стало б намного легче, знай он, что Эрраты больше нет. Но. Эррата состоит в гильдии. И Веритас не поймет. Веритас не простит, а он, хоть и дурак, но все равно дорог Камориль.
Некромант наконец принял решение.
Он встал и подошел к высушенным трупам в углу, коснулся их рукой и сотворил свое смертельное волшебство. Кости, вырвавшись из оков плоти, собрались в клеть. Камориль подошел к Эррате, поднял ее и почти за шкирку оттащил в клетку из костей. Эррата верещала и сопротивлялась. Но она все еще думала, что это игра, и что сейчас они 'соединятся', и что он ее 'накажет'. Камориль вытянул из трупов сухожилия, которыми привязал Эррату к кресту из тех же костей.
— Да, делай со мной все, что хочешь! — это было последнее, что она сказала перед тем, как Камориль заткнул ей рот черепом филина. Затем он наглухо запечатал костяную клеть еще несколькими чарами.
Наблюдая за тем, как начинает дергаться Эррата, понимая, что 'наказания' не будет, Камориль достал мобильный телефон, набрал номер и произнес:
— Здравствуйте. Это Камориль Тар-Йер, и я по поводу Эрраты Тар-Йер... Да, мы все же приняли решение. Мы согласны, что Эррате необходимо срочное и долговременное лечение. Можете забирать. Да, семья все оплатит. Я говорю как глава семьи. Приезжайте как можно скорее, и постарайтесь, чтобы... чтобы санитары были поопытней. Не менее шести человек. Записывайте адрес...
Он продиктовал, как добраться до заброшенного особняка.
А Эррата пыталась кричать и дергалась. Дергалась и ее ненастоящая грудь, и нарощенные женские бедра. Камориль смотрел на свое изуродованное тело, измененное хирургией и магией до почти полной неузнаваемости. Эррата, как и Веритас, была его братом-близнецом. Единокровным братом-близнецом, с которым они втроем срослись воедино еще в утробе матери так, что имели каждый по позвоночному столбу, но один на всех изуродованный таз и еще пять кривеньких ног. Медицина и сейчас мало что смогла бы сделать с таким... ребенком, а в те времена, когда появились на свет братья Тар-Йер, им и вовсе не светило ничего, кроме скорой мучительной смерти. И тогда отец обратился к целителям. А эти ребята оказались не без смекалки. Они придумали, как разделить троих детей так, чтобы те остались живы. Нужно было всего-то добыть каждому некую замену двух его братьев. Этой заменой для Камориль стали паук и черный кот. Эррате достались кролик и кукушка. Веритасу — кабан и пес. Операция прошла успешно, но сущность животных, конечно же, наложила некий отпечаток на личности и тела братьев. И почему-то Камориль и Веритас лишились удушающей тоски по недостающим частям себя, а вот Эррата... с этим не справился.
Камориль еще подумал зачем-то, что, если бы Эррата не стал транссексуалом, — были бы они с ним похожи? Наверняка были бы, генотип-то один. Разве что растолстевший непомерно Веритас с этими своими бакенбардами, хоть и не делал с собой ничего дурного, совсем на Камориль не похож. Хотя, конечно, глаза...
— Давно нужно было это сделать, — проговорил Камориль, вставая. — Незачем было с тобой нянчиться. И да... спасибо, что решил не убивать. Ты, конечно, сейчас этого не поймешь, но потом, может быть, до тебя дойдет. Мы квиты. Лучше бы нам больше не встречаться, брат.
И Камориль ушел из дома, в котором он вырос, теперь уже навсегда.
ГЛАВА 10
Я с любовью смотрел на море, а морю до меня, кажется, не было никакого дела. Оно все еще было холодным, и, по правде говоря, у меня в голове не умещалось, отчего оно теплеет каждый год, и как это вообще возможно. Эта лазоревая толщь, чернильно-черная у дна, как будто бы тает на поверхности, как шоколадная глазурь на мороженном. И ты ступаешь по берегу, утопая в песке по щиколотку, а море слизывает твои следы, и так ты навсегда остаешься в нем, а оно — в тебе. В твоей душе, если быть наиболее точным.
— Эй, дядька Зубоскал, хорош втыкать, ехать пора! — окрикнул меня Роман, очень уж, на мой взгляд, не деликатно. Я вздохнул и поплелся по берегу назад, к повороту дороги, где и дожидался меня пацан.
— Иду-иду, — заверил его я. — Эх, люблю море.
— Мне тоже оно нравится, — согласился со мной Ромка.
Мы шли вверх по узкой улочке. Через несколько поворотов будет дом и гараж Эль-Марко.
— Я бы хотел, чтобы, если умру, мой пепел развеяли над морем, — очень серьезно сообщил мальчик. — Или сделали из меня драгоценный камень и бросили в море, знаешь, делают сейчас такое?
— До чего цивилизация докатилась, — покачал головой я. — Но что-то в этом определенно есть. Что-то такое пубертатно-романтическое... Но мне определенно нравится. Хотя чего это ты вдруг о смерти?
Роман смотрел на дорогу перед собой, держа руки в карманах. Полуденное солнце уже слегка припекало.
— Да я о Камориль думаю. Как он там?
— Хм... может, позвони ему?
Ромка покачал головой.
— Нет, не буду. Вдруг отвлеку от чего-то важного?
Я пожал плечами.
— Как хочешь.
Мы наконец подобрались к дому Эль-Марко. Гараж был открыт и смотрелся черными вратами в бездну из-за того, что там было темно, а все стены вокруг были белые и многократно отражали полуденное солнце.
Железный конь Эль-Марко, начищенный до блеска и без единой царапинки, отчаянно бликовал. Сам его хозяин возился с чем-то в гараже.
Я оглядел 'коня'. Понял, что он мне нравится. Понял, что не разбираюсь в марках мотоциклов и в мотоциклах вообще. Предположил, что втроем на этом агрегате нам будет... не слишком комфортно.
