Эадор. Книга третья. Чужие воспоминания

— Ну, мальчик? — жрец вопросительно поднял густые брови.

Я молча кивнул.

— Что ты украл?

— Пирожки.

— Сколько?

— Десяток, может, больше.

— Много больше, ваше святейшество! — снова заныла старуха.

Священник строго на неё посмотрел.

— Ты раскаиваешься? — спросил жрец.

Я задумался, гадая, что ответить. Священник не выглядел злобным, но откровенничать с ним мне не хотелось. Разумеется, никаких угрызений совести я не испытывал. Мне хотелось кушать, а денег не было. Я же не виноват в том, что Марфа требует того, чего у меня нет. С другой стороны, жрец, кажется, хотел услышать слова покаяния. Ну, если ему так нравится, то почему бы и нет? Хоть от обвинений в ереси отмажусь, и с чистой душой, а, может, и благословением, пойду на виселицу.

— Каюсь, ваше святейшество, — произнес я, — всей душой каюсь. Изнываю от стыда. Перед очами Владыки Светлого впал в грех воровства и чревоугодия. Простите, о святейший!

Жрец улыбнулся.

— Бойкий мальчишка! — заметил он. — Складно говорит. Жаль, неискренне.

У меня внутри всё похолодело.

— Всё правда, ваше святейшество! — запротестовал я.

— Уверен, сейчас ты действительно так считаешь, — рассмеялся жрец, — ладно, пока ты не начал призывать в свидетели Светлого Владыку, и не скатился до прямого богохульства, будет лучше закрыть тему.

Подумав, священник протянул старухе серебряную монету.

— Вот, думаю, это покроет ваш убыток, добрая женщина, — сказал он.

Глаза Марфы заблестели от жадности. За серебро ничего не стоило скупить всё содержимое её ларька, с больной внучкой и ей самой в придачу! Старуха жадно выхватила монету и, прежде чем сообразила, что делает, попробовала металл на зуб.

— Сомневаетесь в моей честности, добрая женщина? — невинно поинтересовался жрец.

Старуха поперхнулась. От неожиданности она прикусила монету чуть сильнее, чем дозволяли её стертые от старости зубы.

-Уууууу! — завыла от боли Марфа.

— Жадность — тяжкий порок, — наставительно произнес жрец, — желаете целительную молитву?

Старуха отрицательно замотала головой. Молитвы жреца ей не по карману. Разумеется, услуги "наместников Светлого Владыки" считались бесплатными, но за потраченные на молитву волшебные кристаллы надлежало заплатить, а заработать даже на один фиолетовый камушек старуха не сумеет и за год, даже если её лоток установить в самом центре рыночной площади. Вдобавок, плату священники, разумеется, не брали, но жертвоприношения на церковные нужды принимали охотно, и без щедрой помощи "на дела Божьи" об исцелении не стоило и заикаться.

Священник пожал плечами.

— Что же, тогда, я надеюсь, спор улажен! Пойдем, мальчик.

Священник махнул рукой, приказав мне подняться. Жрец внес за меня оплату! Он спас меня — никчемного грязного беспризорника — от верной смерти. Зачем? Неужели Светлый Владыка и впрямь решил помочь? Но почему? Я ведь не жил праведно и не сделал ничего, за что Бог Орел мог мною гордиться.

Вне себя от счастья и избавления, я поцеловал подол мантии жреца.

— Благодарю! Благодарю! — сказал я.

К несчастью, вмешался стражник.

— Прошу прощения, ваше святейшество, — сказал верзила, — но мальчишка всё же совершил преступление. Он вор, и его надлежит передать в руки правосудия.

— То есть? — спросил жрец.

— Моя обязанность — конвоировать пойманного вора к городскому судье, — сказал стражник, — помощь вашего святейшества бесценна, но мальчишке надлежит ответить не только перед духовной, но и светской властью.

У меня внутри снова всё похолодело. Городской судья? Можно подумать, он станет тратить время на беспризорника? Фыркнет, плюнет и укажет рукой на виселицу! Вот и весь суд!

Жрец неодобрительно посмотрел на стражника.

— Сын мой, неужели ты думаешь, что казнь мальчишки сделает мир и город лучше? — спросил он.

Стражник замялся, но вскоре припомнил так полюбившуюся его своре фразочку.

— Закон есть закон, ваше святейшество, — сказал он, — вор должен понести наказание.

Жрец поморщился.

— Ты не прав, сын мой. Добрая женщина простила мальчишку, стало быть, и пострадавших нет. Если не ошибаюсь, в юрисдикции Великого Королевства существует правило о примирении сторон.

Я понятия не имел, что обозначает мудреное слово — "юрисдикция", но, судя по тупому выражению лица, верзила о нём тоже первый раз в жизни слышал. Стражников подбирали по силе и наглости, а уж никак не по знанию законов. От них требовалось лишь следить за порядком и в случае чего звать офицера; последнего, к счастью для меня, поблизости не было. Обычно "элита" королевской стражи весь день протирала штаны в кабаках. Патрулирование грязных улиц они считали ниже своего достоинства. Единственное — благородные господа с завидной регулярностью устраивали облавы на городской публичный дом. Правда, рискнуть закрыть столь доходное заведение городской комендант решился лишь один раз. В ту же ночь по улицам Алиссии потекли реки крови. Чудом стражникам удалось отбить атаку Гильдии Воров. Коменданта едва-едва спасли, доставив его к светлым братьям уже на последнем вздохе. Наутро глава стражи четким строевым шагом направился в префектуру, где его немедленно освободил от должности спешно собравшийся городской совет. Чиновники оказались жутко недовольны последствиями уличных боев и домашним отдыхом, проведенным в компании своих законных жён.

— Ваше святейшество, Алиссия — вольный город, — осторожно заметил верзила.

Жрец нахмурился. Стражник не соврал. Алиссия, несмотря на огромный товарооборот, действительно не входит в состав Великого Королевства. Откровенно говоря, именно поэтому мелкий рыбацкий посёлок превратился в один крупнейших городов Эрмса. Жадные купцы просто искали свободное от налогов место невдалеке от крупных торговых путей.

— Я уверен, что и в юрисдикции славной Алиссии действует правило добровольного примирения сторон, — заявил жрец, — в конце концов, купцы Торговой Лиги — предприимчивый народ, далеко не все свои споры они доводят до суда, предпочитая решать дела полюбовно.

Стражник замялся. Ни о каких правилах, кроме: "половину от взятки следует отдавать офицеру", он не слышал. Старшины поблизости нет, а подвергать сомнению слова высокопоставленного жреца — страшно.

— К тому же, — продолжил священник, — ваши товарищи и командиры наверняка посмеются, когда вы под видом опасного вора притащите к судье грязного десятилетнего мальчишку!

Это решило дело.

— Я забыл, что есть такое правило, — соврал верзила, вытянувшись по стойке "смирно", — простите меня, ваше святейшество.

— Ничего, сын мой. Опасен и труден долг твой. Ступай с миром. Благословляю тебя.

Вытянувшись, жрец распростер руки над головою стражника. Его святейшеству пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться. Лицо верзилы засветилось неподдельным счастьем, как будто жрец дал ему взятку в размере годового жалования. Выкатив грудь колесом, стражник отсалютовал священнику и бодро замаршировал вперед. Спустя три шага верзила уткнулся носом в каменную стену. Немного смутившись, страж развернулся и направился восвояси. Судя по гордой осанке и орлиному взору, всем бандитам и ворам Алиссии надлежало немедленно забиться в самые глубокие норы города.

— Пойдем, мальчик, — сказал священник, поманив рукой.

Я испуганно посмотрел на жреца. Злым он, разумеется, не выглядел, но что влиятельному церковному иерарху могло понадобиться от бездомного сироты? О бескорыстии священники любили только рассуждать, предпочтительно перед толпой прихожан. Смысл напыщенной проповеди, как правило, сводился к "скромной" просьбе пожертвовать на нужды церкви часть своего достатка. Помогать бедным и больным дело тоже Богоугодное, но грязный нищий хоть и будет искренне благодарен, зато не сможет оплатить свои многочисленные прегрешения перед Светлым Владыкой.

— Пойдем же, — повторил священник.

Я неуверенно поднялся. Боль в колене тут же дала о себе знать.

— Сильно ушибся? — спросил жрец.

Я кивнул, а затем, вспомнив, как надлежит обращаться к иерарху, добавил:

— Ваше святейшество....

Получилось нелепо. Кивок и дурацкое: "ваше святейшество". Не выдержав, я покраснел.

Священник протянул ко мне руки, а затем закрыл глаза и пробормотал несколько странных фраз. Неожиданно я почувствовал, как внутри моего тела поднимается мощная целительная волна. Сначала пропала резкая боль, а спустя мгновенье от огромной красной ссадины не осталось и следа. Даже въевшаяся в кожу вековая грязь куда-то испарилась.

— Ваше святейшество потратили волшебный кристалл?! — ахнул я.

Жрец рассмеялся, а затем развернулся и направился вдоль по улице. Махнув рукой, он приказал мне следовать за ним. Я по-прежнему не понимал, что священнику нужно от нищего сироты, но ослушаться не посмел.

— И что же ты знаешь о предназначении магических кристаллов? — поинтересовался жрец, когда мы отошли от прилавка Марфы.

— Без кристаллов нет магии, и камни очень дорогие, ваше святейшество, — сказал я, — боюсь, у меня нет при себе жертвы, достаточной, чтобы отплатить вам за помощь.

Жрец недовольно поморщился.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался он. — Отказ от воровства стал бы вполне подходящей жертвой за потраченный кристалл.

Я почувствовал себя неуютно. Конечно, жрец не только исцелил мою рану, но и уберег меня от виселицы, но отказаться от уличного воровства.... Как тогда жить? Проклятый живот уже успел расправиться с пирожками Марфы и снова болезненно заурчал, требуя заполнить вечную пустоту. Проклятые собаки на свалках! Лучше бы городская стража охотилась за ними.

— Чего ты молчишь? — спросил жрец.

Мои уши и щёки залились густой краской.

— Простите, ваше святейшество, обещаю, что не буду воровать, — солгал я.

Священник рассмеялся. Похоже, он видел меня насквозь.

— И почему это я тебе не верю? — спросил он.

Наверное, по красноте лица меня сейчас можно было сравнить с вареным раком.

— Марфа — злая и вредная старуха! — неожиданно выпалил я. — Доброта ей чужда.

— Значит, украсть у неё не грех?

Я опустил голову. Нельзя же сказать священнику, что воровство вдруг стало благим делом.

Жрец верно истолковал моё молчание.

— Получается, что Марфа печет хлеб, но она старая, злая и противная, а ты весь такой хороший, но за всю жизнь не сделал ничего полезного, — произнес священник, — прости, но я не могу согласиться. Светлый Владыка благоволит труженикам, а не воришкам.

Неожиданно я почувствовал, что обливаюсь потом. Стало очень жарко. Неужто праведные лучи уже выжигают скверну из моей души? Подняв глаза к небу, я увидел на солнце несколько ярких бликов. Возможно, мне показалось, но что если сам Бог Орёл подмигнул мне с небес? Бредятина! Можно подумать, Светлому Владыке есть до меня хоть какое-то дело?

— Ну, если я — плохой, то почему вы потратили на мою рану дорогущий кристалл? — спросил я.

— Дорогущий? — удивился жрец. — Разве он дороже благого дела?

Не удержавшись, я насмешливо фыркнул. Что за странный священник?! Задает столь бестолковые вопросы.

— Конечно, дороже, — сказал я, — кристалл стоит больших денег, с их помощью колдуны колдунствуют ... А благие дела ничего не стоят. За них не взимается плата.

— Верно, — согласился жрец, — значит, ты согласен, что благое дело не имеет цены?

— Конечно.

— Получается, оно бесценно! Разве золото или волшебный кристалл могут сравниться с тем, что бесценно?

— Простите за дерзость, ваше святейшество, — сказал я, — но, видимо, поэтому вы носите столь бедные одежды.

Священник пожал плечами.

— А чем плоха моя одежда?

Я молча обвёл глазами одеяние жреца. Только роскошный золотой амулет орла выдавал высокое положение иерарха. Его длинная серая мантия, пусть и выглядела удобной, опрятной и практичной, но смотрелась отнюдь не величественно. Все жрецы, что я видел, носили мантии из красного шёлка. Во всяком случае, главный иерарх Алиссии появлялся перед смиреной паствой только в таком виде, в сопровождении многочисленной охраны. Наместники Светлого Владыки на Земле стремились походить на Бога-Солнце, а потому одевались богато и величественно. В отличие от монахов и светлых братьев, исповедующих скромность и смирение.

— Мне кажется, ваше святейшество, — сказал я, — что благословенный Светлым Владыкой должен выглядеть ....эээ....

Я замялся. По счастью, жрец сам угадал мою мысль.

— Богатым? — спросил он.

Я кивнул. Священник засмеялся.

— Да разве в этом дело?

— Ну..., — я посмотрел на небо, а затем показал жрецу на Солнце, — Светлый Владыка же красив!

— Разумеется, — пожал плечами священник, — но разве основная задача Бога выглядеть богатым и роскошным?

— А что же ещё? — удивился я, — люди должны восхищаться великолепием Творца, так говорит городской иерарх.

Жрец скривился, похоже, главный священнослужитель Алиссии был ему неприятен.

— Думаешь, люди чтят Светлого Владыку за красоту? — спросил жрец.

— Мммм.... За красоту, богатство и могущество, ваше святейшество, — сказал я.

— Неужели?! А за тепло?

— Тепло?

— Тепло и свет, кои Светлый Владыка посылает нам со своими лучами, — сказал священник, — каждый, в том числе и Бог, имеет своё предназначение, Творец потому и стал Творцом, что не отвернулся от людей. Что такое золото? Разве стоило бы оно и вязанки дров, если бы светило не обогревало землю?

Очень, очень странный жрец! Он говорил просто невероятные вещи. Впрочем, мне — грех жаловаться. Сегодня я избежал петли на шею только благодаря его чудачеству.

— Ваше святейшество правы, — сказал я, — но мне всё равно непонятно....

Жрец, как-то уж совсем не духовно, фыркнул.

— Говоришь, что я прав, но при этом не понимаешь!

— Вы говорите, что у каждого есть своё предназначение.

— Верно!

— Но какое предназначение может быть у меня?

— Хороший вопрос. Похоже, ты потерял его.

— Потерял?

— Если человек делает то, что должен делать, в его жизнь приходит счастье.

Видимо, мне не удалось стереть с лица недоверчивое выражение.

— Конечно, предназначение откроется лишь тому, кто правильно понимает значение слова "счастье", — продолжил жрец, — вот, например, что есть счастье для тебя?

Этот вопрос, наверное, был самым легким из всех, что я за сегодня слышал.

— Счастье — это много вкусной еды, красивой одежды, золотых украшений, богатый дом и преданные слуги!

— Почему?

— Как это "почему", ваше святейшество? Все этого хотят.

— Ну, тогда понятно, почему в мире столь зла.

— Не понимаю, ваше святейшество.

— Зла не существует, — твердо сказал священник, — тьма всего лишь отсутствие света. Свет пропадает, когда люди принимают за смысл жизни жажду наживы. Главная сила тьмы — неуёмная алчность. Именно алчность толкает людей во зло, понуждая совершать великие злодеяния. У людей не остается ничего общего, каждый думает только о себе, мысля исключительно "моё" и "чужое". Земля, вода, даже воздух становятся предметами сначала дележа, а затем кровопролития, ибо алчность неуёмна. Алчный человек не может остановиться, удовлетвориться достигнутым. В итоге люди, которым на самом деле не так уж и много надо, хотят больше, чем Эадор может им предложить. Каждый начинает бороться за кусок пожирнее, невзирая на средства.