Почему и нет? Часть первая.

И еще одно новшество, замок я переделал. Не сам конечно, толковый оружейник занимался по наводке Мироныча, и теперь имею капсюльный замочек и коробку с капсюлями собственного изготовления. Идею содрал у американца Шоу, уж не знаю, запатентовал он уже свой капсюль или нет. Так я же не в промышленных масштабах, а для себя родного. А то уж больно ненадежные нынешние бумажные пистоны выходят.

Капсюльное оружие в это время было уже достаточно распространено, правда, только как охотничье.

Почему в армиях не вводили? Да кто их знает...

Может, хотели расходовать заготовленный запас кремней, может, не доверяли солдатским, грубым пальцам такую мелочь как капсюль, из высоких соображений. Не справятся-де, тупицы, и потеряют, а вещи денег стоят. Короче, нефиг. Так и будут солдатики еще лет двадцать, а то и тридцать себе морды порохом обжигать, и при дожде и ветре осечки получать.

Под такие размышления заряжаю винтовку и снаряжаю под пули Минье двадцать патронов. Тридцать четыре заряда в два отделения патронной сумки как раз войдут.

Взял сумку, вытряхнул старые заряды и мешочек-ладанку, о котором позабыл напрочь. Это же надо. Совсем со службой закрутился.

Интересно. И что у нас тут?

Тяжеленький, на ощупь что-то круглое металлическое и бумаги.

Развязал горловину и выложил на стол содержимое.

Тяжелое и круглое оказалось золотой медалью с выбитым на ней двуглавым орлом под двумя коронами и с надписью по кругу славянской буквицей: 'Милостью Божей Царь и Великий Князь Иван Васильевич'. А на обратной стороне — единорог и вторая надпись: 'Всея Руси Владимирский Московский Новгородский Государь'.

На печать похоже.

Историческая вещица, однако, внушает. Самого Ивана Грозного печать.

Теперь глянем бумаги.

Одно письмо, похоже, на французском языке. Адресовано 'Дорогому другу' и подписано латинской буквой 'R'. Почерк отвратительный и слова незнакомые. Только 'cher Ami' и разобрал. Шифровка, что ли? Пока отложим. Вторая бумага — непонятная вообще. Буквы и цифры. Похоже на список. Тоже отложим. Третья бумага — вексель Государственного коммерческого банка, неименной. На предъявителя, выходит.

Так, а сумма? Десять тысяч рублей.

Кто бы сомневался, опять деньги и опять десять тысяч. Это -жжж явно не к добру. Ну что за примета, как подерусь, так бабки и падают. Вроде радоваться надо, а на душе беспокойно. Уж слишком оно...

Не, я конечно за повышение благосостояния, но как-то уж больно странно выходит. Поцапался с Фролиными — срубил копеечку. Подрался с Зарембой — был одарен князем Мирским. Пострелял в каторжан — нате вам, вексель на очень круглую сумму. Или это своеобразные шутки Фортуны, или одно из двух... Кажется именно так в старом мультике Колобки-следователи говорили когда попадали в тупик. М-дя...

Вообще, я по жизни был не особо везучим, но никогда не унывал. Падать и подниматься — обычное дело, как Ванька-Встанька. А тут — удача впереди меня бежит и дорогу показывает. Как шпагу приобрел, так с тех пор и пруха. Вроде как талисман, подаренный капризной Фортуной под ее хорошее настроение.

Хотя может, Серега, ты просто пересек огромную черную полосу в своей жизни и теперь пересекаешь белую. Ну, бывает так. Надеюсь, по крайней мере.

И, кстати, о шпаге, беру ее с собой. Это — не строевой смотр, а дорога. Васильев чего-то опасается, ведь приказал вооружиться не напрасно. А с моей способностью влипать, так драка будет обязательно.

Все, заботы откладываем в сторону, нужно отдохнуть. Тут сна осталось пару часов. Печать, бумаги — в ладанку. Ладанку в ..., нет, оставлять не будем, вешаем на шею и берем с собой. Выспаться перед дорогой — дело святое. Подушка — привет.

ГЛАВА 12

Ну, вот и опять дорога.

Брр, какой же мерзкий колотун. Морета со мной полностью согласна, но как дисциплинированная драгунская лошадь бодро перестукивает копытами. Служба есть служба.

Васильев — впереди на полкорпуса на своем голштинском мерине. Увидев мой арсенал, одобрительно хмыкнул. Кстати, вооружен он тоже неслабо. Оба пистолета находятся в кобурах, драгунский палаш приторочен к седлу. Я знаю, у него есть еще один пистолет. Маленький, но с двумя стволами. Носит скрытно под мундиром, как я свой ТТ. За седлом приторочены две кожаные сумки и дорожный тубус-чемодан.

Выехали в сторону Витебска. Грязь с ночи подмерзла, двигаемся довольно быстро. Через три версты свернули направо и стали по сельским проселкам огибать Смоленск. Я, конечно, не эксперт, но если мне нужно было скинуть погоню, поступил бы именно так. Интересно, кому мы так нужны и куда путь держим? Васильев молчит как партизан на допросе, значит, просто едем вслед. Время придет — все и узнаем.

Я хорошо ориентируюсь в лесу. Это врожденное чувство направления со мной всегда, с самого детства. Мы уже полдня кружим по лесным дорогам и вырубкам, но спроси меня, где Смоленск — укажу сразу. Васильев все так же насторожен, путает следы. Правая рука капитана свободна и, практически, лежит на седельной кобуре. Иногда мы останавливаемся и слушаем предзимнюю лесную тишину.

Примерно во втором часу дня выехали к охотничьему домику, скрытому под сенью могучих вековых деревьев. Сейчас, когда почти облетела листва, можно рассмотреть и домик, и баньку, и небольшой сарайчик. Летом, наверное, домик можно заметить, только подобравшись, вплотную. Народа — ни души.

Васильев спешился, знаком показав мне последовать его примеру.

— Горский, приготовь ружье, будь у лошадей и поглядывай. Если начну палить, поможешь. Если все в порядке — махну рукой. Тогда заведешь лошадей в сарай. Не расседлывай, только подпругу ослабь да корм задай. Сам — в секрет, затаись и гляди. Будет кто-то ехать — предупредишь. Гляди внимательно. Тут могут ждать как друзья, так и враги. Ну и подъезжать тоже, всякие могут. Понял?

— Сделаю, ваше благородие.

— Если со мной, избави Бог, случится тяжелая рана, или чего похуже, приказываю — не помогать. Хоть наизнанку вывернись, а сумки доставь обратно в Смоленск и найди способ передать губернатору. Но только так, чтоб никто не видел. Если совсем край выйдет — содержимое сжечь, но лучше до этого не доводить. Не доверять никому, только губернатору. Ну, все — с Богом.

Инструкции получены. Все ясно? Ни фига не ясно, но исполнять будем.

Ждем. Смотрим.

Васильев с пистолетом за поясом отправился к домику. Скрипнула дверь, вошел внутрь. Нет уже минуты три. Начинает колотить внутреннее напряжение. Вышел. Машет рукой, значит — порядок. Фух...

Беру лошадок в повод, веду к сараюшке. Голштинец явно тут уже бывал, сам тянет в тепло и под крышу.

Устроил лошадей, устроился сам, чтобы и обзор был, и минимальный комфорт. Прямо в стожке сена у сарайчика. Через открытую дверь поглядываю на лошадей. В лесу много не увидишь, его надо слушать, а у лошади слух куда лучше человеческого. На любой посторонний звук уши стрелочкой ставят, вот тебе и сигнал — будь внимателен.

Ружье держу в одной руке, во второй — кусок вяленого мяса. Жую потихоньку, а то уже живот подвело, и наблюдаю. Из трубы домика появился дымок, топят, стало быть. Интересно, в доме есть еще кто-нибудь? Судя по отсутствию лошадей — нет, но с другой стороны за домиком кто-то приглядывать должен.

Вышел Васильев проверить как я. Оценил мою лежку и мой питательный процесс.

Нет, мне начинает нравиться его ироничная мимика, надо перенять. Ни слова не сказал, но явно одобрил.

— Ваше благородие, если что, то я голоса подавать не буду, слишком тихо в лесу. Комок земли в двери кину вроде сигнала.

— Соображаешь, унтер, не ошибся я в тебе. Ну, бди. Смены тебе не будет. Дотемна дежурить придется. Может и завтра тоже. Поглядим. — Когда капитан говорит по службе с нижними чинами, то всегда переходит на 'ты'.

Не пришлось. Где-то, через час лошади подняли головы, навострив уши. Вскоре и я расслышал звон железа и перестук копыт. Просигналил в дом, Васильев сразу вышел на крыльцо, вглядываясь в лесную чащу. Из-за деревьев выехали всадники. Двое, нет трое. Один — чуть в стороне. Капитан явно узнал прибывших, и был рад увидеть их. Пошел навстречу.

Двое, это вроде как начальник с сопровождающим, а третий — просто мужик, но с ружьем и с повадками лесовика. Мою лежку вычислил враз, потому и отделился от остальных. Похоже — лесник или смотритель домика. Пока команды отбой не было, держу его на мушке как самого опасного.

Васильев, подойдя к всадникам, вытянулся перед начальником и бросил два пальца к фуражке, явно приветствуя старшего по званию, хотя тот и был в гражданском платье.

Все равно, пока не ослабляю внимания.

Прибывшие спешились, двое отправились в дом, а мужик занялся лошадьми. Входя вслед за гостями, капитан махнул мне, мол, все путем, и только тогда я вышел из укрытия. Пошел помогать леснику с лошадками. Свою он завел в сарай, а двум остальным ослабил подпруги и устроил у коновязи с кормушкой и поилкой. Те с аппетитом захрупали овсом.

Мужичок, молча расседлав лошадку, закинул ружье за спину и почапал в лес, оставив меня в гордом одиночестве тащить службу дальше.

Через час гости вышли, сели на лошадей и отбыли, забрав сумки. Васильев дал команду расседлывать и до утра отдыхать. Наконец хоть согреюсь.

Пока хлопотал у печки, готовя нехитрый перекус из саломахи с чаем, Васильев сидел и читал какую-то книжицу, стихи вроде. Но читал рассеяно, часто отрываясь и устремляя задумчивый взгляд в пространство. Лицо его было усталым и расстроенным.

— Сергей Александрович, взгляните. — Перейдя на обращение по имени-отчеству, Васильев выложил на стол две ассигнации в десять рублей.

— Одна из них — фальшивая. Вы сможете определить какая?

Я рассмотрел, пощупал фактуру, глянул на просвет. Ну не спец я по этому делу, а так на глаз одинаковые вроде.

— Мы с вами, Сергей Александрович, везли две полные сумки таких фальшивок. Их изъяли у каторжан, что ловили месяц тому, а хранились они, как и золото у того самого, ограбленного и убитого помещика. Некоего Максима Фомича Ухова. Человека непубличного, скорее затворника, недавно приобретшего поместье, а до того проживавшего в Москве и из всех развлечений признававшего одну охоту.

До Государя поступали сведения о том, что в Париже печатают фальшивые деньги, после контрабандой доставляются в Россию, но доказательств сему факту, увы, не было. В числе прочих задач, негласных, более того, тайных, поставленных мне министерством финансов, входило и пресечение доставки контрабанды, выявление исполнителей и их арест.

Оказывается, разработана целая схема. Фальшивые деньги поступают в Россию и здесь обмениваются на золото, разумеется, не в пропорции один к одному. Империи наносился двойной вред — этими фальшивками и изъятием золота. Министерство финансов, взяв под контроль все движение крупных партий золотых монет, находилось в недоумении, чем контрабандисты расплачиваются за фальшивки. Оказывается, у них был такой, неучтенный источник — казна Сигизмунда, по крайней мере, ее часть.

Кто-то из деловых разбойных людей либо их тайных покровителей оказался в курсе подобных операций. Они опередили меня, быстрее нашли человека, который являлся основным передаточным звеном. Наискорейшим образом, организовав нападение на усадьбу Ухова, они отыскали и золото и фальшивки последней контрабандной партии, но вот уйти не смогли. Погубила жадность и геройство конюха, угнавшего лошадей.

Вполне резонно вы можете спросить, отчего это таким делом занимаюсь я, а не полиция. Вся причина в том, что есть подозрение и оно обосновано, что постыдным промыслом, коей следует приравнять к измене, занимаются именно полицейские чины, а также кое-кто из армейской службы снабжения.

Сейчас мы отправили фальшивки в столицу, а сами завтра выезжаем в Москву, где должны отработать все сведения про помещика Ухова. Он ведь не один этим промыслом занимался. Как вам, Горский, задача? Не претит ли вашей шляхетской чести? Вести расследование, дело — нелегкое и грязное, но для Отчизны нужное.

— Если нужно — будем вести. Только... Вениамин Андреевич, ведь если такие масштабы, то в этом, наверняка, кое-кто и из Общества замешан. Вы с таким заданием как между молотом и наковальней оказались.

— Мы, Горский, мы. Вы теперь тоже в этом деле завязаны.

Обалдеть, прям боевик и Голливуд. Одинокий рейнджер на тропе войны вместе с напарником. Вестерн. А в России, оказывается, и двести лет тому предавали и воровали, как и в родном времени.

С большим же запасом прочности рассчитана Господом эта страна. Ее с остервенением мордуют, грабят, предают свои же дети, рвут различные иноземные цивилизаторы, а она стоит. Потому что другие ее дети с не меньшим остервенением отстраивают, сохраняют и защищают. Россия, кто тебя поймет, да и нужно ли это, тебя понимать? Мне достаточно чувствовать, что ты есть.

Ладно, это все философия.

А Васильев — тот еще жук. Не зря, видно, племянника одного из лучших министров финансов России задействовали в этом деле. На финансовой кухне он — абсолютно свой человек. Интересно, история с дуэлью подстроена была или нет? Хотя, едва ли, в это время такими вещами не шутят, просто совпало.

Мы поужинали и стали готовиться ко сну. Но вот поспать не вышло.

У дверей кто-то завозился, раздался скрип навесов и в домик ввалился человек. Весь в крови. С трудом можно было узнать в рухнувшем на пол теле сопровождающего начальника, которого видели здесь, не более четырех часов тому. Весь в кровавых и грязных лохмотьях, обрывками которых наспех замотаны две раны: одна — на груди, вторая — на плече.

Мы бросились к нему.

— Валентин, что с тобой дружище? Что случилось? Где полковник? — вопросы из капитана выскакивали со скоростью пулемета, но человек только хрипел.

Я схватил глиняную кружку, набрал воды из ведра и осторожно прижал к губам раненого, поддерживая ему голову. Тот жадно выпил все до капли. Такая жажда бывает при сильной кровопотере. Он, наконец, смог говорить.

— Пахом сука, углядел как-то, что в сумах запрятано. Соблазнился и солдатиков из конвоя подбил троих. Остановился, вроде онучи перемотать, а сам из ружья в полковника... Один солдат в меня стрельнул, а двое других в своих товарищей, что в сговоре не были. Мне повезло, лошадь башкой на первый выстрел дернула, она у меня пуглива... Еще воды дайте.

Я подал в этот раз, добавив в воду раздавленные ягоды клюквы, которые лежали в плошке на подоконнике. Лесник был хозяйственным малым, хоть и сволочью оказался. Раненый продолжал:

— Пуля в шею лошади угодила, а после уж в меня. Порох дрянной в заряде оказался, за день видать отсырел, а может, не досыпал стервец. Пуля царапнула по ребру да на круп откинула. Лошадь раненая понесла, кровь хлещет, меня об ветки бьет, в темноте острый сук в плечо въехал. Меня и скинуло, а лошадь с разгону в болото ...

Тати подбежали меня добить, да, наверное, решили, что я в болоте, вместе с лошадью оказался. Рядом стояли — да Бог уберег, не увидели меня. А я вот слышал, они на заимку Пахомову подадутся, одежу сменят, а там — на Волгу махнуть хотят.