Вошь на гребешке

— Что ты городишь? — громче спросил Саша, он уже повернул с широкой дороги на более узкую и извилистую, сбросил скорость. — Что это за язык?

— Тот, кто поставил восток на якоря, обманул всех! Самонадеянные вальзы перегрызлись за право на коронь, как их анги — за место у престола зенита. — Милена прикрыла глаза, ощущая, как на коже выступает испарина. Она резко рассмеялась и добавила с проснувшейся злостью: — Бесподобная и непогрешимая Тэра Ариана — та еще лгунья. Прорицатели, ненавижу этот род дара. Жажду — и презираю. Вся власть сосредоточена в несбывшемся, мир перевернуть им одним по силе. Но в реальности жалкая тварюшка вроде Ружаны способна зарезать её всемогущество Тэру, потому что не содержит значимых мировых переменных. В большой игре она — менее, чем блоха, для прорицания так мала, что блики на поверхности шара судеб её застят... Но почему я здесь и случайно ли это? Она выгнала меня так кстати, при Черне и Бэле, при всех. Она знала, что я постараюсь вернуться и полезу в бой.

— Милена!

Вздрогнув, Милена отвлеклась от рассуждений и обратила внимание на Маришку. Та уже покинула машину и даже осмелилась прикрикнуть. Сейчас тихоня как раз краснела от смущения и запиналась, уговаривая не сердиться и понять: неудобно заставлять ждать себя, тем более так долго.

Новое место оказалось весьма приятным. Мягкие изгибы дорожек, свободно растущие деревья, пушистая хвоя, сохранившая всю свежесть и прелесть даже поздней осенью. Дом вроде бы в два яруса, деревянный, с красиво скошенной неравноплечей крышей. На застекленной веранде теплый свет желто-розового оттенка, тени масляные — густые, охристые. Свет пестрой попоной накрывает вторую машину, высокую и большую. В салоне сидит миниатюрная женщина — и ругает несчастного Сашу, который, бедолага, оказался без вины виноват.

— Это что? Это конкурс красоты прошел в Сызрани? Или новая надежда чухонского баскетбола гоняет шары под кофточкой? Как ты мог, зная все, среди ночи поднять нас и заставить нестись сюда без малейшей причины! На что-то надеяться, спешить...

Маришка уже бочком подбиралась к веранде, чтобы начать отстаивать почти незнакомого Сашу и неизбежно огрести шишки от обеих сторон вполне обыденного семейного скандала.

На заднем сиденье большой машины устроились два пацана, старший был совсем худеньким и длинным, Милена сразу подумала: он как переросток краснобыльника: вздумал дотянуться до неба и не рассчитал сил. Младший, крепко сбитый и круглоголовый, расти вверх не спешил, зато буквально светился настоящим, полноценным здоровьем тела и духа. Сейчас он успешно игнорировал перебранку родителей, вынуждающую брата бледнеть и прислушиваться. Круглоголовый помахал рукой незнакомым тетям и дернул брата за руку, предлагая поиграть в машинки.

— Ты мог бы стать славным вальзом, — улыбнулась Милена, бесцеремонно забираясь на заднее сиденье и принимая у младшего из пацанов машинку. — Я ехала и думала: если все так плохо, как я увидела, отчего мальчик еще жив? Сделано без жалости, на смерть. Но ты его держишь и ты сильный, пока что справляешься. Вот разгадка.

— Я буду машинным директором, — круглоголовый ничуть не желал делаться непонятным вальзом, — буду строить красивые машины.

— Такие? — уточнила Милена, рассматривая ту, что получила на время.

— Красивее, — 'р' выговаривалась нехотя, но слова с этой буквой вроде бы нравились пацану, и он сознательно рычал громко и длинно. — Водородные. Летающие. И чтобы всем было весело.

— Когда брату грустно, ты даешь ему самую яркую и сидишь рядом, да?

— Эта, — пацан перешел к особо важным пояснениям, подвинувшись ближе и заподозрив готовность слушать. — Реактивная. Самая прикольная. Тут сопло, тут, тут. Вертикальный взлет. Ключ на старт!

Демонстрируя данные машинки, он отобрал игрушку, установил на диванную подушку, зарычал и подбросил вверх так, что потолок чувствительно спружинил.

— Ты не забыл взять у мамы ключ? — усмехнулась Милена и посмотрела на старшего мальчика. — Пошли в дом. Я поговорю с Маришей, а потом мы все вместе поиграем в машинки.

— Он не ходит, — вмешалась в разговор ненадолго смолкшая мама обоих мальчиков. — Тоже мне — гадалка!

— Но я-то хожу, — хмыкнула Милена, разобравшись с креплением кресла и отстегнув его.

Не слушая более никого, она прошла по ступенькам, плечом оттолкнула дверь, миновала коридор. Устроила пацана и его кресло на приглянувшемся месте. Поманила Маришку, жестом предложила родителям занять диван и сразу исключила их из сферы внимания.

— Как ты создала серебро?

— О чем ты твердишь снова и снова? Нет у меня серебра, понимаешь? Нет! — кажется, Маришка все же попробовала ругаться.

— Ты шептала там, в машине, когда пришли кэччи. Что за слова? Ладно, не отвечай. Надо не слова, надо настроение. Чего ты пожелала мне? Сначала ты боялась умереть, потом просила спасти сына. Позже много иного, вполне бесполезного.

— Пожелала осилить, — шепнула Маришка, удивленно хмурясь и шепотом, нехотя, припоминая важное.

— Вот. Пожелай ему — осилить. Всей душой пожелай и ничего не бойся, я и так управлюсь, но хотелось бы без сложнований... осложнений.

Вопреки ожиданиям самой Милены пришлось ох как повозиться с 'проколом', как на здешнем языке было названо вмешательство исподья в здоровье. Вслепую, трудно и медленно, сплеталась настройка на ребенка.

Плоскость ничуть не желала отзываться и помогать, как это делал живой лес. Родители тоже не помогали, скорее наоборот. Рита то и дело шипела невнятные слова презрения и отрицания, Саша настороженно молчал, не веря ни в хорошее, ни в плохое. Одна Маришка исправно исполняла обещанное, зажмурившись и непрестанно шепча без звука, одними губами, длинную повторяющуюся фразу.

— Иголка! — громко сообщил будущий 'машинный директор'. Он уже утомился ждать, когда взрослые закончат играть в непонятную и весьма скучную игру. — Мам, ну смотри — иголка. В ней смерть Кощея, мультик такой.

— Может и смерть, — с интересом предположила Милена. — Я видела в больнице. Капельница, так называется. Для исподников мы, люди, — капельница. Если им удается делать прокол, они насыщаются. Если успеть помочь, пока много жизни — хорошо. Если останется совсем мало, не спасти. Без псахов уж точно никак. У вас есть псахи? Пока я ни одного не видела. В больнице.

— Так, нам пора. Старалась, признаю, но вышло слабовато, не убеждает, — пришла к окончательному выводу Рита, встала и поправила костюм. — Шоу закончилось, мы уезжаем. Саша, хватит маяться благотворительной дурью, ты устал, тебе надо отоспаться.

— Сколько мы должны вам за прием? — спросил младший из мальчиков сухим тоном, наверняка скопированным с речи матери.

— Трудное было дело, — нахмурилась Милена. — Машина, не меньше.

— Что? — поразилась Рита, замирая на пороге.

— Вертикальный взлет, три дюзы, — пацан первым понял, куда смотрит Милена. Вздохнул и чуть поколебавшись, отдал на протянутой руке. — Самая прикольная...

— Она не в себе, — пряча смятение, громко сообщила пустой улице Рита и хлопнула дверью.

— Три дня, девочки. — Голос Саши звучал чуть смущенно. — И поосторожнее тут. Клуб раньше был модным, сейчас не сезон, да и звездочки пооблупились. Откровенная шваль приезжает, ночами гудят... Ну, понимаете. Я внес стандартный лимит на мелкие расходы, покушать сможете без проблем. И... и как дальше лечить его?

— Поменьше врачей и побольше леса, — пожала плечами Милена, мягким движением поднимая кресло и вынося по короткой, в две ступени, лестнице. Уже закрепив его на прежнем месте в салоне большой машины, она прикрыла дверь, махнула еще раз круглоголовому непоседе. Тот обеими руками упирался в заднее стекло и во всю улыбался, когда Рита, не прощаясь, зло сорвала машину с места и укатила. — Саша, спасибо. Сегодня был длинный день. Я устала, не хочу даже быть... прикольной. Есть, чиститься и спать, вот мой предел.

Полноватый Саша долго усаживался на водительское место, сопел и косился на Маришку, которая как раз успела появиться у входа в бунгало. Определенно, мужчина собирался что-то спросить или сказать, но так и не выбрал тон и сам вопрос. Пожал плечами, хлопнул дверью и укатил. Красные огни угасли вдали, шум затих. Маришка, успевшая уложить Мишку и теперь довольно спокойная, вздохнула и осторожно тронула приятельницу за рукав.

— Невероятный день. Меня то убивают, то селят в пятизвездочном бунгало. Почему внутри у меня пусто, словно меня выкачали? И почему эти — Саша и Рита — сперва верили тебе без причины, а потом раз — и ушли?

— Я вальз. Мне верят независимо от смысла сказанного, если я трачу на то силы, — поморщилась Милена. — За это иной раз приходится платить: когда я отпускаю людей, они вовсе мне не верят. Но и это проходит... Знаешь, чего я боюсь сейчас?

— Они сочтут нас мошенницами и заявят в полицию, — предположила Маришка.

— Утром проверим, кто из нас боится правильно, — рассмеялась Милена. — Пошли жрать. Хавать. Давиться. Где тут рыгаловка? Готова заглотить какое угодно дерьмо, размазанное по тарелке, лишь бы было его до пуза. От пуза?

— В больнице учила язык? Теперь верю. Там вроде бы рыгаловка. Ресторан называется. Поздно, давай не пойдем. Саша ведь предупредил.

— Я истратила силы. Тебя выкачали до дна. Мне надо есть, тебе надо есть. Пойдем.

Маришка еще немного повздыхала и принялась старательно запирать бунгало. Убрала карточку-ключ в карман пальто, подергала дверь и догнала не пожелавшую ждать Милену. Та шагала бодро и заинтересованно осматривала белокожие деревья, рощицей столпившиеся у помпезно-величественного главного здания с мраморными лестницами, сияющими витринами огромных окон и шуршащими дорожками гранитной щебенки, огибающими пожухлый цветник.

Портье распахнул дверь, невозмутимо проигнорировав рваную рубаху Милены. Маришка виновато засопела, зачем-то показала карточку и назвала номер бунгало.

— Ты похожа на Белька, — хмыкнула Милена, начиная злиться. — Я иногда готова была раздавить вежливого дурака за его суетливость. Перед всеми извиниться, никому не помешать, заранее счесть себя лишним и удалиться до того, как я решила, что это уместно. Но женский вариант лучше. Моги обижаться: я сияю, ты фон. Годный фон.

— Не могу, на тебя почему-то не могу.

Ресторан Милене понравился. Пахло более чем обнадеживающе. Вдобавок на вошедших сразу обрушилось много света и шума: хотя заняты были лишь три сдвинутые воедино стола, в обширном зале бурлило и пенилось забродившее, неразумное веселье. Сам зал тоже смотрелся приятно, стены почти белые, есть большой камин. И пусть в нем не живой огонь, но и такой — тоже греет кожу и наполняет душу.

— Чо-то терли — все без лажи, пять звезд, как на коньяке, а тут типа дыра. Хавка дерьмовая и телки пригородные, без прикида, — проревели басом у самого бока Милены.

Пониже спины увесисто хлопнули, уважительно сообщили уточненную оценку: 'у-уу'. Маришка сжалась и попятилась. Милена томно вздохнула, поправила волосы и многообещающе улыбнулась огромному мужику, по-прежнему сидящему на своем месте, вцепившись в край рубахи первой ученицы Файена.

— Беру на ночь, у меня типа — все включено, полный люкс, — продолжил басить весельчак, наконец-то поднялся в рост и оказался чуть выше Милены и шире её неизмеримо.

— Утром приползешь извиняться. Иначе добью, я начинаю злиться, а это плохо, — внятно и достаточно громко предупредила бывшая первая ученица замка Файен.

Правой рукой, основанием ладони, почти без замаха припечатала широченную грудину, проследила, как оседает туша и аккуратно поправила её за ворот пиджака, чтобы не промахнулась мимо огромного кресла.

— Быстро кушаем и идем чиститься, — напомнила планы Милена, плотно прихватила за локоть стонущую приятельницу и продолжила путь к избранному сразу столу, тому, что у камина. Не оглядываясь, она громко добавила: — Отнесите его, будет отдыхать до утра.

— Нас прибьют, — едва слышно выдохнула Маришка, падая в кресло и сжимаясь, чтобы стать как можно меньше. — Эти же... им все равно, они же...

— Носорога с одного удара, — вразнобой восхитились за сдвинутыми столами, созерцая бессознательную туша. — Пашку! Баба!

Официант затравленным зайцем заметался по залу, из-за двери показался солидный служащий в безупречном костюме, вмиг все углядел, оценил и счел вмешательство преждевременным. Жестом отменил вызов охраны, полиции и любых иных сил, от которых традиционно проблем больше, чем порядка.

— Чо замер, тащи девочкам выпивку! Пашку завалили!

Все, что ревели далее, Маришка слушала, часто моргая, багровея от смущения и старательно прячась за довольно низкой спинкой кресла. Милена наоборот, охотно орала в ответ, спрашивала, что в меню 'типа прокатит' и ощущала себя совершенно довольной и полностью, до кончиков обломанных ногтей — живой, телесной.

Только одно омрачало праздник живота: грядущее утро, от которого не стоило ждать ничего приятного и простого...

(72) Коронь срастается с вальзом и наделяет его особым даром понимать и развивать в себе силу любого луча. Нынешняя "королева", которая носит на шее медальон прежнего короля, обещала срастись с коронью, однако в её прическе присутствует лишь вырезанное из мертвого корня подобие корони, не более того. Об обмане, в общем-то, догадываются. Но вслух заявила о своих сомнениях лишь Тэра Ариана. Прочие промолчали: слова прорицательницы сочли притязанием на коронь. И устрашились...

(73) Вууд — в дословном переводе "подонки души". То, что есть в каждом, осадок со дна. Не обязательно он — зло, однако же, оставленный без контроля, он свободен от любых моральных тормозов и иных правил, законов мира людей. Вууд анга — чистая ярость и сильный союзник в бою. Вууд вальза порой — убийца этого самого вальза. Однажды Милена, отведав жабьей икры, слышала сонный шепот Тэры: старая прорицательница твердила, что Астэр мертв, а его вууд слишком похож на человека и носит личину первого вальза востока. Может статься, то был кошмар. А может, худшее из прозрений прошлого...

(74) Болотник — Второе наименование для рудников. Вернее, все искатели руды живут в болоте, но не все болотники готовы стать лекарями для корней мира.

(75) Псахи осуществляют взаимовыгодный обмен или бескорыстное лечение. Наиболее удобный для плоскости пример, позволяющий понять роль псаха — пиявка. Человеку польза, пиявке кровь. Одна из причин, почему подлинных псахов нет в плоскости — отсутствие псарей и договора. Ведь в плоскости лечение людей — неизбежная смерть для пиявки...

(76) Пророки, как было уже сказано, меняют реальность. Они выходят в тот слой мира, где допустимы разные варианты бытия, и пытаются избрать годный. Можете спросить у них, что эато значит — годный. Если застанете пророка в себе, а не в духе. Вот Тэра теперь именно в духе, безмерно далеко от тела, сознания, рассудка и прочего, вроде бы человечьего.

(77) Споры грибницы, если их сразу не обезвредить, меняют в самом широком смысле тело, которое заполучили. Норовят его сделать грибницей. Или, по крайности, деревом, поскольку зимуют они охотно в мертвом, теплом от собственного гниения, пне. Очевидно, Ружана не стала обезвреживать споры. И молодой травник едва ли знает сам, до какой степени тело Бэла теперь человеческое и не развивается ли далее процесс одеревенения. В лучшем случае он сделает Бэла лесником, но для этого надо покинуть замок немедленно.