Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Далавар побледнел: сморщенное костистое лицо стало светлее серебристой бороды.

— Не надо, Тингор.

— О да, Тингор, вождь клана Белой горы, — молодой агх вдруг засмеялся — и что-то жуткое было в этом коротком хохотке. Толмо отвернулся, сокрушённо качая головой. — Так меня зовут, волшебник, можешь запомнить. И выбрали же в вожди сумасшедшего, шута, дурачка — совсем как у вас, правда? Короли людей ведь частенько сходят с ума?..

— Тингор, прошу тебя... — голос Далавара, рисующий мельчайшие оттенки, теперь исходил мольбой. Но Тингор, и вправду похожий на юродивого, только стал говорить ещё громче, а его пальцы зашевелились с устрашающей быстротой; Альен ощутил дурноту — вряд ли только от голода.

— Но тогда они ещё не знали, что всё так будет, просто не знали, — весело тараторил он, уставившись в пустоту. — И я не знал, что тени пожрут меня — меня вместе с отцом и матерью, и с женой, моей кроткой вышивальщицей, и с Кадмутом — Кадмут, Кадмут, сын Далавара, ох и славный был воин... Жених Кетхи. Помнишь Кетху, Бадвагур? Помнишь мою сестру — и как она отвергла тебя, жалкого неудачника? — опять засмеявшись, он швырнул об пол то, что вертел, и Альен скорее почувствовал, чем увидел, как вздрогнул Бадвагур — будто его пырнули в открытую рану. — И то, как Кадмут погиб на твоих глазах — возле твоих бессильных рук?.. Что, так и вырезаешь свои шкатулки и статуэтки, бесполезные женские игрушки? Такими ли были ваятели древности? Неудивительно, что сейчас мужи могут только плевать на ремесло резчика... Конечно, Далавар и Толмо так мудры, кого ещё они могли отправить за этим чудищем, как не тебя — такого же, как он...

— Замолчи, Тингор! — не выдержал Толмо. — Замолчи — или, клянусь Хребтом...

— Что, ударишь меня? Правильно, бей — только больнее, чтобы я почувствовал... Но я всё равно буду кричать до последнего: такого же! Такого же! Вы только взгляните на них: я вижу одинаковые печати на их лбах — печати тех, кого тени помилуют... О да, а этот некромант ещё и красив — у зла всегда густые волосы, а пальцы длинные, как у мастера, и руки белые, точно у лорда — ах, ты же и есть лорд, некромант, я и забыл!.. — и он зашёлся в истерическом хохоте, откидываясь назад, захлёбываясь слюной. Альен отступил на полшага, вздрогнув от отвращения.

— Уходи, Бадвагур, — глухо сказал Далавар, рассеянно попирая носком обуви осколки вещи, брошенной Тингором. Приглядевшись, Альен понял, что это разбитая каменная роза тончайшей работы — казалось, что шипы и чёрные лепестки, если дотронуться, будут влажны от росы. Эту работу он узнал бы всегда — почерк Бадвагура, который всё стоял рядом, стиснув зубы и глядя в землю. — Отведи господина волшебника в наше святое место, чтобы он принёс клятву мира. А потом он может отдохнуть там, где пожелает, и приняться за своё колдовство. Дорога наверняка измучила вас.

— Отдохнуть я могу где угодно, — заверил Альен, которому не терпелось уйти отсюда. — Хоть на улице.

— Я почту за честь пригласить его в свой дом, — с лёгким вызовом сказал Бадвагур, вновь опускаясь на одно колено. — Если позволишь, вождь — в дом моего отца.

* * *

"Святое место" оказалось чем-то вроде храма или святилища и находилось ещё тремя ярусами выше. Оно было вырублено в скале, видимо, в глубочайшей древности — это ощущалось во всём, вплоть до застывшего пыльного воздуха и примитивной резьбы на стенах. Альен вспомнил богатое убранство храмов Кезорре, уют и теплоту храмов Феорна — и подивился здешней аскетичной простоте. В центральном зале святилища агхов не было вообще ничего, кроме грубо высеченного алтаря и статуи агха, которая поражала скорее не изяществом, а гигантскими размерами и разноцветьем: борода, доспехи, щит были ярко раскрашены, а на месте глаз поблёскивала чудная бирюза — мечта любого богача-человека.

Впрочем, Альен не мог толком сосредоточиться на новых впечатлениях: он думал о Бадвагуре, который безмолвно шагал рядом с ним с непроницаемым выражением лица. Судя по словам того юродивого, тут разыгралась целая трагедия — почему же он так спокоен, причём совершенно не наигранно? Почему не возненавидел мир, почему не корчился от постоянной вины? Почему видел смысл во всём, что делает?.. Наверное, какие-то особые, исключительно гномьи тайны доступны ему — или Альен просто не способен на такую стойкость.

С отвращением он задумался о собственной слабости. Профессор математики из Академии как-то в сердцах сравнил ум Альена со стеклом — ясным и острым, но до обидного хрупким. "Вы далеко пойдёте, юноша, — прогнусавил он тогда, протирая вечно погнутое пенсне, — если будете поменьше сверкать и побольше тяжестей выдерживать. Иногда нужно твёрже стоять на земле".

По сути дела, Альен не спорил — он и сам понимал это, уже тогда. Но заставить себя стоять на земле просто не мог. Никогда не мог. Нитлот, Кэр, его мать и десятки других видели в этом порочность; Алисия, Бадвагур, какой-нибудь Соуш — талант и духовность, достойную восхищения. Один Фиенни различил правду — и унёс её с собой, в урну с собственным прахом.

Альен не решился приставать к Бадвагуру с вопросами и послушно сделал всё, как тот ему велел: встав на колени, приложился лбом к алтарю, а потом — к толстым ногам статуи агха (как объяснил Бадвагур, это было одно из воплощений Катхагана, сделанное ещё строителями Гха'а).

— Клянусь, что пришёл к детям гор с миром, — монотонно повторил он ритуальную формулу, — и не причиню им вреда мечом или заклятием, словом или делом. Пусть силы недр покарают меня, если нарушу клятву... Всё?

— Да, — кивнул агх со своей обычной усмешкой. — Ты бы хоть для виду сделал почтительное лицо, волшебник.

— Я и так слишком долго его удерживал, — отряхивая колени от каменной крошки, Альен невольно зевнул. — А теперь, ради всех богов, духов и алтарей, отведи меня куда-нибудь, где можно уснуть. Боюсь, от моей магии сейчас мало проку. А ваш безумный обычай с поединком выкачал всё, что во мне оставалось.

Бадвагур поглядел на него сочувственно.

— Ничего. Стряпня моей матери и наши настойки быстро вернут тебя к жизни.

* * *

Дом семьи Бадвагура был маленьким, в две комнаты, и чистым, но не очень уютным — возможно, из-за обилия камня и железа, к которому Альен пока не мог привыкнуть. Его, впрочем, немного скрашивали круглые окна с весёлыми витражными стёклами — такие разрисовывали тусклое внутреннее убранство многих строений Гха'а.

Отец Бадвагура — крепкий, суровый агх с проседью в бороде — вернулся позже и, сняв кузнечный кожаный фартук, холодно обнял сына. При этом он мало изменился в лице — лишь на плечи словно надавила ещё большая усталость. Его старший сын не явился вообще — как объяснили Альену, нёс караул "на поверхности".

Пока Бадвагур за ужином отвечал на многословные расспросы матери, отец молчал, тщательно пережёвывая жёсткую, обильно политую каким-то жирным соусом козлятину. Мать — первая женщина из народа агхов, встреченная Альеном, — вроде бы и обрадовалась возвращению резчика, но её настроение несколько раз за вечер совершило бешеные скачки, не стесняясь присутствия постороннего. Низкорослая, с широкой грудью, изуродованными работой руками и присущим агхам квадратным лицом, она, тем не менее, когда-то явно была по-своему красива. Отливала тёмным золотом её тяжёлая коса, уложенная в замысловатую причёску, а густая тень от ресниц набегала на глаза с необычным разрезом — точно таким, как у Бадвагура.

Агха не особенно вникала в то, кто такой Альен и зачем вообще её сын искал его. Она лишь посматривала на него с эдаким доброжелательным презрением и лёгким любопытством, зато задала уйму вопросов о жизни на равнинах (на своём языке, пользуясь переводом сына: она не знала ни ти'аргского, ни дорелийского). Правда ли, что колдовству учат люди с одинаковыми глазами, "эти странные зеркальщики"? Что дома из камня в человеческих поселениях — знак достатка? Что где-то далеко на юге есть степное королевство, жители которого чуть ли не всё время проводят в седле? Это ведь так опасно, лошади — "твари с норовом"...

Альен, как мог, терпеливо рассказывал ей о целебных источниках и ярмарках Дорелии, крестьянских бунтах и рыцарских турнирах, культах четырёх богов и Прародителя... Кузнец уже давно задремал, свесив на грудь громоздкую голову, а он всё говорил, поражаясь выдержке этой женщины. Вопросы, действительно важные в данный момент (о порождениях Хаоса в горах, о возможной войне Альсунга с Ти'аргом), её при этом будто не занимали.

Однако, когда она добралась до некромантии и обрядов с восковыми куколками, Бадвагур намекнул, что Альен устал с дороги и пора бы ему поспать. Намекнул мягко и с уважением (мать для любого агха всегда оставалась святыней и непререкаемым авторитетом), но решительно. Она не засуетилась смущённо, как повела бы себя людская женщина простой крови, но принялась застилать постель с ироничным и спокойным достоинством — точно дамочка-Отражение. Бадвагур с готовностью лёг на полу; Альен воспротивился было, но довольно вяло — в голове у него мутилось, словно после снадобий. Он уснул почти сразу и провалился в тяжёлый сон без сновидений.

* * *

Когда на следующее утро Бадвагур повёл Альена к той пещере, где всё случилось, они пошли мимо складов с зерном и оружием — по нижним, нежилым ярусам Гха'а. Здесь было значительно темнее и холоднее; от нутра горы словно отпочковывались вытянутые, приземистые строения с плоскими крышами и щелями-вентиляциями вместо окон. Скала была изрыта ходами и пещерами, как кожа прокажённого — язвами; из-за них она бугрилась и вздувалась изнутри.

Город агхов звенел и гудел над головой Альена, а он брёл — снова рядом с Бадвагуром, — глядя в землю и мысленно прощупывая пространство вокруг. Зеркало на поясе нагрелось и жгло даже сквозь ткань рубашки, алчной пиявкой прижимаясь к телу, напитываясь магией. Магию Альен чувствовал — в воздухе, камнях и железе; всё вокруг просто сочилось ею. Она пульсировала в нём с каждым вдохом, вызывая лихорадочную лёгкость и знакомое головокружение. Особенно много её было где-то внизу — далеко под ногами, под сотнями пластов скальной породы. Там, в потаённых недрах земли, где клокотало древнее пламя, он видел самые яркие следы присутствия Хаоса — мерцающие всполохи, опасные и манящие.

И всё же что-то настораживало его. Как только Бадвагур кивнул на один из чёрных провалов, глухо уронив "Здесь", Альен понял, что именно.

Следов, конечно, было много: существа из миров Хаоса основательно порезвились здесь, породив смерти, беспорядок, тревожные сны и порочные мысли. Но — только следов: даже в самой глуби, не говоря уже об этой, вполне заурядной, пещерке, он не видел источника заразы. Не было разрыва, портала, ворот — ничего похожего. Альен знал, что и при желании не мог бы его пропустить: такая концентрация магии притягивала бы его, как огонь — мотылька, и так же лишала бы сил.

Но в пещере не было ничего подобного. И в Гха'а вообще. И — наскоро проведя всё необходимое, он убедился в этом — в Старых горах. Это открытие неприятно удивило Альена; но почти сразу он признался себе: с самого начала ему не верилось, что вся эта история так просто и скоро закончится. В Долине его учили, что волшебству свойственно отражаться: как преломленные лучи, оно может распространяться по миру (и мирам), игнорируя любые границы и закономерности. Так и последствия сломанного барьера, видимо, повлеклись сюда и сбили их с Нитлотом с толку. Ядро беды находилось не здесь; а где — ещё предстояло выяснить.

Раздосадованный и даже немного смущённый, Альен отступил от стены пещеры, которую до этого бережно прощупывал кончиками пальцев, бормоча нужные формулы. Он задумался над тем, как объяснить Бадвагуру и остальным агхам, что поиски ни к чему не приведут. А ещё — как выбраться отсюда живым и что делать дальше.

— Нет?.. — понимающе спросил Бадвагур, стоявший ближе ко входу. Наверное, ему было не по себе проходить дальше в глубь пещеры, где на его глазах растерзали Кадмута, сына Далавара.

Альен молча покачал головой. Резчик вздохнул и задумался, опустив голову на грудь (её уже не прикрывали ненавистные ему тяжёлые доспехи). Альен ждал чего угодно — вопросов, презрительного плевка, вспышки типично гномьего гнева... Но Бадвагур, помолчав, просто осведомился:

— И что же теперь?

— Вы уже вне опасности, — поспешно заверил Альен: это он видел ясно. Это увидел бы и туго соображающий ученик. — Твари Хаоса покинули горы. Они вряд ли вернутся.

Хотя бы потому, что их хозяин этого не хочет... Видимо, ему достаточно приказать.

— Но тот разрыв, что ты искал, не здесь?

— Нет.

Ответ, возможно, прозвучал слишком резко, зато не оставлял места для сомнений. Категоричное "нет" Альена в своё время было постоянным предметом насмешек в Академии и Долине. Невольно он задумался над тем, какие бесчисленные возможности прячутся за этим коротким словом — прямо лесное распутье со множеством дорожек.

Всё-таки было холодно, словно в фамильном склепе лордов Тоури; Альен запахнулся в плащ, чувствуя, что совершенно не отдохнул, что тело и разум по-прежнему истощены магией.

Шагнув вперёд, он собрался продолжить объяснения, но тут от входа в пещеру прозвучало имя Бадвагура, произнесённое нежным девичьим голоском — на вкус Альена, даже слишком нежным, до слащавости. Впрочем, Бадвагур его явно таким не считал: подобное глуповато-ликующее выражение лица Альен видел у него только во время резьбы по камню.

— Кетха...

В тусклом свете, лившемся снаружи, появился тёмный женский силуэт — ширококостная, но изящная фигурка в платье из какой-то тяжёлой ткани. Бадвагур бросился к ней, но потом остановил себя, почтительно встал чуть поодаль и приложил ладони к глазам, а потом к сердцу. Девушка ответила тем же жестом и взволнованно заговорила что-то на языке агхов; Альен снова отступил в пещеру, чтобы им не мешать. Глупые и счастливые. Давно он таких не встречал — точно в каких-нибудь старых дорелийских поэмах или горько-сладких, как дикий мёд, песнях Кезорре.

Он ждал, пока они наговорятся. Длилось это, однако, недолго: девушка по-заячьи вздрагивала всем телом в ответ на каждый шорох и то и дело оборачивалась, будто опасаясь погони. Альен сильно подозревал, что в таком возрасте местным женщинам вообще нельзя покидать дом без отцовского разрешения — так к чему же, интересно, такой риск?.. В конце концов, она ушла — почти убежала, — с участием (а может — кто знает? — и с сожалением) коснувшись локтя резчика. Он же успел напоследок вложить ей в ладошку что-то маленькое; Альен различил знакомые шипы на хвосте, каменные крылья — и всё понял.

Что ж, дракон — достойная замена разбитой розе. Ниамор, например, наверняка предпочла бы дракона.

Вернулся Бадвагур с лицом мрачным и озабоченным, хотя и слегка покрасневшим. Подойдя к Альену, заглянул ему в глаза — снизу вверх.

— Кетха предупредила нас обоих, волшебник. Кланы затачивают на тебя ножи — особенно клан Белой горы. Ночью они собирались и обсуждали, что делать с тобой, если не поможешь нам... Они тебя ненавидят.