Ваше Величество?! 2. Ютон

— Что в нём?

— Обезболивающее. Рецепт есть, состав можно уточнить у целителя Академии.

— Обязательно уточним. Где вы были второго дня?

Я призадумалась, вспоминая.

— Сначала в Академии, затем в "Берёзке", потом пошли на набережную, оттуда, вроде, на центральную площадь, потом остальные пошли кутить дальше, а я в Академию.

— Кто был с вами?

Я перечислила имена, кого вспомнила.

— А что всё-таки случилось?

— Потом узнаете. Всё записал? — следователь спросил писца, торопливо водящего пером по бумаге. Тот, дописывая последнее предложение. кивнул.

— Тогда уведите, — распорядился стражам следователь. — И давайте следующего. Как там его? — он сверился со списком. — Альтею Вонс.

Меня отвели этажом ниже и заперли в крохотной одиночной камере. Вполне цивилизованной, даже с подключенным к канализации унитазом и чистым бельём на узкой жёсткой койке.

Два дня прошло в полной изоляции. Еду подавали через окошко в двери и также забирали посуду. Разговаривать и отвечать на вопросы стража категорически отказывалась.

Утром третьего дня заскрежетали засовы и в камеру впустили Рихарда, куратора моей группы.

— У меня очень мало времени, — с порога сообщил он, не тратя времени на приветствие. — В день гулянки после сессии сын губернатора Ютона получил передозировку синей пыли и едва не помер. Свидетели говорят, что его видели с нашими студентами. Сам он ничего не помнит. Сейчас под арестом осталось вместе с вами трое, и, кажется, всё очень плохо. Что-нибудь можете сказать?

Я ответила сразу, так как за прошедшие дни успела обдумать множество вариантов.

— Я тут ни при чём. Но, на всякий случай, заберите деньги на взятки. Тайники на шкафу, половица под кроватью, подклад кольчуги и в нише под подоконником. Должно быть около сотни имперских. Ещё с двадцать, если при обыске не присвоили, в шкафу и в столе. Если не хватит, тратьте сколько сможете, Империя возместит всё. Если что, напишите де Графу. Адрес Анремар, столица, Белый замок.

Дверь камеры с неприятным скрипом отворилась. На пороге встал стражник.

— Время кончилось, — заявил он, нервно оглядываясь.

И снова дни одиночного заключения без каких-либо новостей. Ни посещений, ни допросов. По этому поводу я не волновалась, вспомнив своё знакомство с тюрьмой Анремара, где судью даже по самым пустяковым делам ждали по полгода. А денег, что лежат в тайниках, должно хватить на откуп десятка маньяков-убийц, не то, что на одного студента, с которым, возможно, кутил потерпевший. Так что, когда за мной, наконец, явились, я пошла спокойно и уверенно.

Однако, привели не на допрос, и уж тем более, не выпустили на свободу. Суд произошёл в скромной компании, без свидетелей и посторонних, потому зал казался огромным и пустым. Тройка стражников, судья, губернатор и писарь никак не могли заполнить пространство, рассчитанное на присутствие минимум в десять раз большего числа народу.

Сам суд походил на совсем не отрепетированный фарс, где актёры увидели текст за полчаса до представления. Мне предъявили обвинение, вызвавшее глубочайшее изумление. По тому, что успел сказать Рихард-дей, я не ожидала ничего серьёзного. Может, попытку обвинения в непреднамеренном покушении на убийство. Но никак не организацию изготовления и сбыта синей пыли. Даже не участие в этом деле, а именно создание сети, которая и занималась нарко-потоком.

— У вас есть, что сказать? — окончив зачитывать обвинение, спросил судья ленивым тоном.

— Вину не признаю, обвинение считаю голословным и бездоказательным, — чистая формальность, но заявить надо.

— Кто бы сомневался, — проворчал судья. — Что-нибудь ещё?

В голове один за другим проскакивали варианты ответов, одновременно с вспоминанием ютонских и международных законов. Судя по закрытости заседания, всё сказанное в оправдание будет если не проигнорировано, то отклонено за отсутствием доказательств. Оставался один вариант, который игнорировать просто не смогут.

— Я требую права монаршей неприкосновенности, — твёрдо глядя на судью озвучила своё решение.

— Что?! Какой ещё неприкосновенности? — губернатор от возмущения даже вскочил. Судья потянул его за рукав, усаживая на место и зашептал на ухо, объясняя, что именно я потребовала. Собственно, ничего особенного. Любой правитель страны, король, император, хан, великий вождь и тому подобное, находясь на территории другого, не враждебного, государства, обладает правом быть неподсудным по любому обвинению. Однако, если оно доказано и не искуплено, то его нахождение в этом государстве может расцениваться как акт агрессии, при этом все дружеские договора, пакты и прочее со стороной-агрессором, автоматически разрываются. Но, если обвинение оказывается ложным, то страна-обвинитель выплачивает серьёзную контрибуцию.

— Прошу представиться полным титулом, — судья закончил объяснение губернатору и продолжил заседание. За то, что моё заявление вычеркнут из протокола, я не боялась — писарь использовал особую бумагу-артефакт, препятствующую внесению изменений.

— Влада де Самон. Сорок второй Император Анремара и тринадцатый призванный, — как давно я представлялась самостоятельно! И редко. И каждый раз это приносило неприятности.

— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?

— На Ютоне — нет, — Часси окончил Академию и уехал домой ещё год назад, а остальных в известность так и не поставили. — Можно написать запрос в императорский замок Анремара.

— И ждать три, а то и четыре месяца ответ, — проворчал судья.

— Можно сравнить печать, если есть какие-либо официальные документы, — подсказал писарь. Я про печать на родовом кольце совсем забыла.

— Есть один старый договор, — скривился губернатор. Он написал что-то на бумажке и передал её одному из стражников. Тот поспешил покинуть зал.

— Пока он ходит за договором, прошу поставить вашу печать здесь, — судья протянул пустой лист. Знаю я эти подставы. Распишешься где попало, а потом банку кредит и ипотеку выплачивай. Не обращая внимания на недовольные лица, сначала написала на листе, что данная печать поставлена для подтверждения личности, и только потом приложила кольцо. Симпатичный дракончик вольготно разлёгся в окружении вязи букв давно устаревшего алфавита.

Вскоре вернулся стражник, посланный за образцом. Губернатор и судья азартно склонились над обеими бумагами в поисках отличий. Они нашлись сразу же.

— Вот! Узор вокруг различается! — губернатор торжествующе тыкал в печать пальцем. Я лишь вздохнула.

— Естественно, различается. Тем более, что это не узор, а надпись. Здесь, — я указала на свою печать, — устаревшим шрифтом написано "сорок второй император", а здесь, — указала на то же место в печати на договоре, — "тридцать девятый".

— И положение дракона несколько иное, — добавил судья. Опять пришлось объяснять, как для детей.

— За четыре правителя и около трёхсот лет разницы, было бы странно, если бы различий совсем не нашлось. У Первого так даже крылья сложены и дракон стоит.

— Замечательная подделка, весьма искусная, — судья будто не услышал мои слова. Кажется, сравнивай они с моей собственной печатью, тоже бы признали подделкой. — Что ж, мне кажется, можно выносить приговор. Влада де Самон, по совокупности деяний вы приговариваетесь к отчуждению всего имущества в пользу Ютона, — губернатор при этом чуть ли не довольно потирал руки. — И пожизненным каторжным работам. Также, за попытку обмануть суд и присвоение чужого титула, назначается тридцать плетей. Уведите, — это уже стражникам.

С наказанием здесь тоже не тянули. Во дворике дюжий мужик, выслушав стражника, деловито указал на лавку под навесом.

— Сымай сюртюк, задирай рубаху, да ложись.

Желания получить порку не было, но пришлось подчиниться грубой силе стражников. Мимо прошёл судья.

— Император, как же, — он увидел исполосованную характерными старыми шрамами спину. — А ведь чуть было не поверил.

Палач особо не усердствовал, но всё равно пришлось дважды отливать ледяной водой, когда теряла сознание. После краткой передышки порка продолжалась. В самом начале в зубы сунули кусок кожаного ремня, по окончании экзекуции ставшем изжёванной тряпкой. Находясь в полубессознательном состоянии, я не смогла даже приподняться, и стражникам пришлось меня тащить. Только не в прежнюю одиночку, а в подвал, в общую камеру с личностями, слабо дружащими с законом. Причём сидели без разделения по полам — среди полутора десятка заключённых было и две явно женщины.

Долго отлежаться и познакомиться с сокамерниками не дали. Среди ночи стражники вывели всех во двор и попарно, кого за правую руку, кого за левую, приковали к длинной цепи, свисающей с возка. Меня, всё ещё не способную передвигаться, забросили в маленькую клетку на этом возке, и вереница будущих каторжников отправилась в путь.

— Дали бы выспаться, изверги! — возмутился один из прикованных. — Чего по ночи ноги бить?

— Молчи, Кривой, — стражник пригрозил дубинкой, — на каторге выспишься, нечего смущать честных граждан вашими бандитскими рожами!

К концу дня к нам присоединилось ещё несколько телег с продуктами. Зачем везти их из такой дали, я так и не поняла, ведь караван находился в пути без малого две недели. Людей не отпускали с цепи ни на минуту, справедливо опасаясь побега. Вот доберутся до места, сдадут каторжников распорядителю, и пусть делают, что хотят. А пока даже простые разговоры быстро пресекались палками и хлыстами стражей. И в туалет люди ходили там же, где стояли, не выходя их общего строя. Моё положение тоже не давало преимуществ, только раз или два в сутки, если дежурный не ленился, угол клетки окатывали ведром воды, смывая всё на землю.

Я всё это время пролежала и просидела в своей клетке, почти ни на что не реагируя и не испытывая желания присоединиться к колонне пеших. Покрытые бурой, жёлтой и серой дорожной пылью, клубами вздымающейся из-под повозок, копыт коней и собственных ног, они едва успевали за заданным старшим стражником темпом.

Горы, сначала маячившие где-то вдалеке, постепенно и неумолимо приближались, нависнув над головами. Стражники усилили бдительность. В такой близи от конечного пункта стоит ждать самых отчаянных попыток побега. И вскоре их бдительность принесла плоды. Ночью один из каторжников, тот самый Кривой, что вечно всем возмущался и был недоволен, всё же сбежал. Все предыдущие ночи он расшатывал и ослаблял одно из звеньев цепи, которой был прикован к общей пуповине, и, наконец, его усилия увенчались успехом. Выждав, пока пройдёт половина смены ночной стражи, он снял цепь и тихо, стараясь не разбудить других каторжан и охранников, метнулся в редкий лесок.

Но не одна я следила за его действиями. Стражники только притворялись спящими и азартно кинулись в погоню, дав беглецу небольшую фору. Кривой недолго пробыл на свободе. Всего через четверть часа его, изрядно побитого, вернули на место и снова приковали к цепи. Стражники весело переругивались, споря, кому достанется выигрыш — один ставил на то, что Кривой рискнёт только завтра, другой ожидал его побег ещё прошлой ночью.

Ещё через день показался рудник, где предстояло бессрочно трудиться по распоряжению Ютонского правосудия. Расположен он в небольшой долине, полностью окружённой горами. Пока спускались в неё по единственной дороге, успела рассмотреть будущее место жительства. Условно рудник можно разделить на три части. Сам рудник, представленный зевами входов в шахты, разбросанные почти по всей горе и второй горой отвала пустой породы рядом. Каторжный посёлок — несколько низких длинных бараков, обнесённых высоким забором. И что-то вроде деревеньки неподалёку. Наверно, там живут надсмотрщики и вольнонаёмные. Я слышала, что иные сами идут в рудокопы, оставаясь после срока, так как больше идти некуда, сами ничего не знают и не умеют, а в "вольные" шахты и, тем более, на приличную работу бывших каторжников не всегда берут.

В сам посёлок нас не пустили. Во дворике перед входом управляющий по списку принял новых рабочих. Он подходил к каждому и, не глядя в сопроводительные документы, пытался угадать за что и на какой срок сослали. В большинстве случаев угадывал достаточно точно.

— Что ж ты, дурень, бежать-то вздумал? — управляющий обратился к побитому Кривому. — Был у тебя всего год, а теперь ещё пять сверху будет. Да в железе, — и распорядился уже своей, каторжной охране. — В ножные его, как бегучего.

Остальным управляющий особого внимания не уделил. Их освобождали от цепи и отводили в сторону. Перед двумя женщинами, сосланными наравне с мужчинами, он приостановился, оценивая внешность. Сплюнул.

— Бабы... Опять волнения начнутся. И откуда только силы находят? Небось отравили кого? — он сверился с бумагами. — Точно. Отравила мужа и поджог дома. Советую сразу найти себе мужика посерьёзней, лучше из бригадиров. Самим легче будет. Повезёт, если старшому глянетесь.

Возле моей клетки, оставленной напоследок, управляющий замер надолго.

— Он что, за служанками в бане подглядывал? — он в недоумении повернулся к начальнику каравана.

— Эта девка, — с довольным выражением поправил тот. Впервые на его памяти управляющий даже близко не смог угадать преступление, и, к тому же, перепутал пол. Хотя последнее было нетрудно.

— Девка, — повторил управляющий, рассматривая меня, как диковинную зверушку. — К полюбовнику, что ли сбегла? Али от жениха тикала. Дак ведь вроде рано ещё невеститься.

Он достал лист с моим делом и с изумлением переводил взгляд с него на меня.

— По совокупности? Пожизненное? — вид молоденького, едва отошедшего после порки студентика, никак не соответствовал его представлению о столь закоренелом преступнике. — Это что же такое успела сотворить-то?

— Не ответит, — вместо меня ответил караванщик. — Она за весь путь ни слова не сказала.

— Её право. По мне, лишь бы проблем не доставляла, — управляющий жестом подозвал охранника и указал на меня. — В железо по кругу, без цепей. Потом всех по баракам разведёте. А мы пойдём, откроем бутылочку, — он обратился уже к караванщику, сразу потеряв интерес к новоприбывшим. — Расскажешь новости, а то я здесь скоро совсем одичаю.

"Железо по кругу" означало тяжёлые металлические оковы с ушками для цепей на ноги и руки и такой же ошейник. Изготовленные на взрослого мужчину. на мне они болтались, и, подозреваю, в скором времени натрут кожу. Но, всё равно, я считала, что мне повезло чуть больше, чем Кривому — ему цепь на ногах не давала идти полным шагом, только семенить.

Закончив с кузнечными делами, нас всей толпой завели в барачный посёлок, где уже ждали "купцы" — заключённые, ответственные за бараки, или, как их тут называли, старшИе. Женщин охрана увела отдельно, меня почему-то поставили в общий строй. Критично осмотрев грязных и усталых с дороги новоприбывших, старшие принялись отбирать рабочих в свои бараки. За некоторых спорили и торговались. У рослого крестьянина едва не подрались, вовремя остановленные охраной. Мелкая я у них совсем не котировалась и пошла довеском к ещё одному крупному детине. Разведя всех по баракам, охрана удалилась.