Говорящий Бог, Палачи

«Привет, — сказал Флек. "Как самочувствие сегодня?"

Мама не подняла глаз.

«Я принес тебе лакрицу, мама», — сказал Флек. Он протянул мешок.

«Положи ее туда на кровать», — сказала мама. Иногда мама говорила нормально, но иногда ей требовалось время, чтобы сформировать слова — дело противостояния неукротимой воли непокорной, поврежденной инсультом нервной системы. Флек ждал, вспоминая. Он вспомнил, как мама говорила. Он вспомнил, какой была мама. Тогда она расправилась бы с Толстяком.

"У тебя сегодня все хорошо, мама?" он спросил. "Что-нибудь я могу сделать для вас?"

Мама все еще не смотрела на него. Она смотрела на съемочную площадку, где женщина кричала на хорошо одетого мужчину в плохо притворном гневе. «Да, — наконец сказала мама. — Люди продолжают приходить и беспокоить меня. "

«Думаю, я мог бы положить этому конец», — сказал Флек.

Мама повернулась и посмотрела на него совершенно без выражения в глазах. Ему пришло в голову, что, возможно, она имела в виду его. Он изучал ее, гадая, узнала ли она его. Если да, то не было никаких признаков этого. В последние годы она делала это редко. Что ж, он все равно останется и навещает. Просто составь ей компанию. Всю свою жизнь, сколько Флек помнил свое детство, у мамы было очень мало этого.

"Эта девушка в красивом платье, — сказал Флек. — Я имею в виду ту, что по телевизору".

Мама проигнорировала его. «Бедная женщина, — подумал Флек. Бедная, жалкая старуха. Он стоял у открытой двери, рассматривая ее профиль. Когда-то она была крупной женщиной — около 140 фунтов или около того. Сильная, быстрая и умныая. Теперь она была худая как перила и застряла в инвалидной коляске. Она почти не могла говорить, и ее разум не работал.

"Как насчет того, чтобы я тебя подтолкнул?" — спросил Флек. «Хочешь прокатиться? Снаружи идет дождь, но я могу толкать тебя внутри здани".

Мама по-прежнему смотрела в телевизор. Рассерженная женщина из «Молодых и беспокойных» ушла, захлопнув за собой дверь. Теперь мужчина разговаривал по телефону. Мама подалась вперед на стуле. «Однажды у меня был мальчик, у которого был четырехдверный бьюик», — сказала она чистым голосом, который казался на удивление молодым. «Темно-синий и бархатная обивка сидений. На этом он отвез меня в Мемфис».

«Это была машина Дельмара, — сказал Флек. — Она была хороша». Мама говорила об этом раньше, но Флек никогда ее не видел. Дельмар, должно быть, купил ее, пока Флек проводил свое время в Джолиете.

«Хорошо, его зовут Дельмар», — сказала мама. «Арабы взяли его в заложники в Иерусалиме или еще где-нибудь. Иначе он пришел бы ко мне, Дельмар. Он «позаботился бы обо мне как следует. Он был настоящим мужчиной».

«Я знаю, что он им будет», — сказал Флек. «Дельмар — хороший человек».

«Дельмар был настоящим мужчиной», — сказала мама, все еще глядя в телевизор. «Он не позволит никому обращаться с ним как с негром. Сделай дело с Делмаром, и он сразу же вернет тебя. Он заставит тебя уважать его. Вы можете рассчитывать на это. Это единственное, что ты всегда должен делать, — это отыграться. Если ты этого не сделаешь, они будут обращаться с тобой как с проклятым животным. Наступят прямо тебе на шею. Дельмар не позволил бы никому обращаться с ним неправильно.

«Нет, мама, он не позволит», — сказал Флек. На самом деле, насколько он помнил, Дельмар был не особо склонен к дракам. Он был за то, чтобы держаться подальше от неприятностей.

Мама посмотрела на него враждебно. «Вы говорите так, как будто знаете Делмара».

«Да, мама. Я знаю. Я Лерой. Я брат Дельмара.

Мама фыркнула. "Нет, ты не его брат" У Дельмара был только один брат. Он оказался чертовым уголовником ".

В комнате пахло затхлым. Он почувствовал запах испорченной пищи, пыли и кислый запах засохшей мочи. «Бедная старушка, — подумал он. Он моргнул, потер глаза тыльной стороной ладони.

«Я думаю, было бы неплохо, если бы ты вышла хотя бы в коридор. Выйди немного из этой комнаты. Посмотри на что-нибудь другое, только для разнообразия».

«Меня бы здесь вообще не было, если бы арабы не добрались до Дельмара. Он бы меня устроил в каком-нибудь хорошем месте».

«Я знаю, что он устроит», — сказал Флек. «Я знаю, что он пришел бы навестить тебя, если бы мог».

«На самом деле у меня было два мальчика», — сказала мама. «Но другой он оказался тюремщиком. Никогда не было такого дерьма».

Именно тогда Лерой Флек услышал полицейского. Он не мог разобрать слов, но узнал тон. Он напрягся, чтобы прислушаться.

Но мама все еще говорила. «Они сказали, что он фея там в тюрьме. Он позволил им использовать себя как девочку».

Лерой Флек высунулся в коридор, отчасти чтобы посмотреть, действительно ли голос, похожий на копа, был копом. Это было. Он стоял рядом с секретаршей, а она указывала в коридор. Она указывала прямо на Лероя Флека.

Элкинс всегда говорил ему, что он от природы быстр. Он мог быстро думать и двигаться как молния. «Это частично в вашем уме, а частично в ваших рефлексах», — сказал ему Элкинс. «Мы можем накачать ваши мускулы, накачать железом вашу силу. Но любой может это сделать. Эта быстрота, это то, с чем вы должны родиться. Вот где у вас есть преимущество, если вы знаете, как его использовать.

Он использовал это сейчас. Он сразу понял, что не может позволить себя арестовать. Точно нет. Может, они прояснили дело Сантильянеса. Скорее всего, нет. Иначе почему его преследовали эти два полицейских, похожих на индейцев? Но даже если они не застали его на этом, как только они сопоставили его отпечатки, они могли застукать его на чем-то другом. Он работал на Элкинса на слишком многих работах и ​​рыскал в слишком многих аэропортах и ​​ночных клубах, чтобы когда-либо позволить себя арестовать. Он выжил только потому, что был осторожен, чтобы остаться в живых. Но теперь Толстяк, этот толстый ублюдок, положил этому конец. Ему придется поквитаться с Толстяком. Но сейчас не было времени думать об этом. За оставшуюся часть той же секунды Флек решил, как ему выбраться из этой ситуации. Помогло бы, что Толстяка здесь не было, чтобы настаивать на своем деле. Секретарша, очевидно, имела приказ вызывать полицию в любое время, когда он появлялся, но она была помощницей с минимальной заработной платой. Ей было все равно, что произойдет дальше.

Флек вернулся в комнату и сел на кровать. «Мама, — мягко сказал он, — через минуту у тебя будет еще компания». Это полицейский. Я хочу попросить вас сохранять спокойствие и быть вежливым.

«Полицейский», — сказала мама. Она плюнула на пол у телевизора.

«Это важно для меня, мама, — сказал Флек. — Это очень важно».

А потом в дверях заглянул полицейский.

"Вы, Дик Пфафф?"

Флеку понадобилось мгновение, чтобы вспомнить это имя, которое он использовал, когда регистрировал здесь маму.

Флек встал. «Да, сэр», — сказал он. «А это моя мама».

Полицейский был молод. У него была гладкая бледная кожа и коротко остриженные светлые усы. Он кивнул маме. Она смотрела на него. Где был его партнер? — подумал Флек. Он был бы старым помощником в этой команде. Если Флеку повезет, напарник будет отдыхать в патрульной машине, позволяя новичку разбираться с этой мочой, ничего особенного. Если бы они думали, что существует хоть какой-то серьезный риск, они оба были бы здесь. Фактически, Флек подозревал, что этого, вероятно, требовали полицейские правила. Кто-то дурачился.

«У нас есть жалоба на то, что вы устроили здесь беспорядки», — сказал полицейский. «У нас есть заявление о том, что вы угрожали убить менеджера».

Флек издал самоуничижительный смех. «Мне стыдно за это. Это основная причина, по которой я пришел сегодня — извиниться за свое поведение. Сказав это, Флек узнал, что мама больше не смотрит телевизор. Мама смотрела на него.

"Это довольно серьезное преступление, — сказал офицер. — Сказать человеку, что вы собираетесь его убить".

«Сомневаюсь, что я действительно правильно сказал это», — сказал Флек. «Но вы заметили, как здесь пахнет? Моя мама здесь, ее не убирали должным образом. У нее были пролежни и все такое, и я просто вышел из себя. Я уже говорил ему об этом раньше ".

Очевидно, полицейский почувствовал запах. Флек мог сказать по его лицу, что он переключился с осторожно враждебного на слегка сочувствующее.

«Если он вернулся, я пойду и извинюсь перед ним. Прошу прощения за все, что я сказал. Просто стало больно из-за того, как здесь обращались с мамой ".

Полицейский кивнул. «Я все равно не думаю, что он здесь», — сказал он. «Эта женщина сказала, что он куда-то ушел. Я просто проверю у тебя оружие», — он усмехнулся Флеку. «Если бы ты не пришел сюда вооруженным, я бы сказал, что это будет довольно хороший аргумент на твоей стороне, поскольку он "примерно в четыре раза больше твоего".

«Да, сэр», — сказал Флек. Он сопротивлялся усвоенному в тюрьме инстинкту раздвинуть ноги и поднять руки. Полицейский никогда не найдет его финку, которая была в прорези, которую он сделал для нее внутри своего ботинка, но переход в стойку для обыска оповестил бы даже этого новичка, что он имел дело с бывшим заключенным.

"Что ты хочешь чтобы я сделал?" — спросил Флек.

«Просто повернись. А потом сомкни руки на затылке», —

«Ложись ...» начала мама. Затем он перешел в какое-то бессвязное заикание. Но она продолжала попытки заговорить, и Флек отвел взгляд от полицейского и посмотрел на нее. На ее лице было выражение такого яростного презрения, что Лерой Флек вернулся в детство.

«… и лизать его чертовы туфли», — сказала мама.

Он принял решение еще до того, как она его заставила. «А теперь, мама», — сказал он и, наклонившись, вытащил лезвие из ботинка в ладонь. Он схватил его плоской стороной по горизонтали и, шагая к полицейскому, сказал: «У мамы был удар…», и при слове «удар» лезвие пронзило форменную рубашку.

Он вонзился между ребрами полицейского, за спиной со всей силой мышц штангиста Флека. И там, на той ужасно уязвимой территории, которую Элкинс назвал "за костью", запястье штангиста Флека щелкнуло ею, и щелкнуло ею. Режущая артерию. Режущее сердце. Офицер открыл рот, обнажив белые ровные зубы под желтыми усами. Он издал какой-то звук, но не очень громкий, потому что шок уже убивал его. Это было едва слышно сквозь крик, который раздавался внутри " Молодые и беспокойные ".

Флек отпустил рукоятку ножа, схватил полицейского за плечи и опустил его на колени. Он вынул нож и вытер его о форменную рубашку. (Если вы все сделаете правильно, сказал бы Элкинс, кровотечение в основном внутри. Никакой крови на тебе.) Затем Флек позволил телу соскользнуть на пол. Лицом вниз. Он сунул нож в сапог и повернулся к маме. Он собирался что-то сказать, но не знал что. Его разум работал неправильно.

Мама посмотрела на полицейского, потом посмотрела на него. Ее рот был приоткрыт, словно она пыталась что-то сказать. Ничего не вышло, только какой-то странный звук. Писклявый звук. Ему пришло в голову, что мама боялась. Боится его.

«Мама, — сказал Лерой Флек. «Я получил счет. Вы это видели? Я не позволила ему наступить на меня. Я не целовал ни одного сапога.

Он ждал. Не долго, но больше, чем он мог позволить себе в данных обстоятельствах, ожидая, пока мама выиграет ее борьбу за формулировку слов. Но ни слова не было, и Флек не мог прочитать в ее глазах абсолютно ничего, кроме страха. Он вышел за дверь, не взглянув на стойку администратора, по узкому коридору к заднему выходу и вышел на холодный серый дождь.

Глава девятнадцатая

Служба безопасности музея обнаружила доктора Хартмана, а доктор Хартман обнаружила возможные источники ловушки для рыбы. Вопрос заключался в том, чтобы решить, в какой части мира возникла ловушка (очевидно, в месте, где росли бамбук и крупная рыба), а затем узнать, как получить данные из компьютеризированной системы инвентаризации музея. Компьютер дал Их тридцать семь возможных бамбуковых ловушек для рыбы соответствующей древности. Доктор Хартман почти ничего не знала о рыбе и почти все о примитивных методах строительства и немало о ботанике. Таким образом, она смогла организовать охоту.

Она отодвинула стул от компьютерного терминала и убрала волосы со лба.

«Я собираюсь сказать, что это племя с острова Палаван — лучший выбор, а затем мы должны проверить, я бы сказал, эту прибрежную коллекцию Борнео, а затем, вероятно, Яву. Если ни в одной из этих коллекций нет ловушки для рыбы, то она Вернемся к чертежной доске. Это должно быть ловушка для рыбы Смитсоновского института, и если это так, то мы сможем узнать, где она хранилась ».

Она провела их по коридору, теперь уже группа из пяти человек, а также усталый на вид охранник музея. Ведя впереди Хартмана и Родни, они поспешили мимо того, что казалось Лиафорну пустыней ветвей коридоров, заполненных бесконечным количеством запертых контейнеров, сложенных высоко над уровнем головы. Они повернули направо, налево и снова налево и остановились, пока Хартман отпирал дверь. Над своей головой Лиафорн заметил то, что выглядело, но определенно не было одним из тех резных каменных шкатулок, в которых древние египтяне хоронили свои очень важные трупы. Он был покрыт листом тяжелого пластика, когда-то прозрачным, но теперь стал полупрозрачным с годами пыли.

«Я люблю замки», — говорила доктор Хартман. «Они никогда не хотят открываться для меня».

Липхорн подумал, не будет ли дурным тоном поднимать пластик, чтобы взглянуть. Он заметил, что Чи тоже смотрит.

«Похоже на один из тех ящиков с египетскими мумиями», — сказал Лиафорн. "Как вы их называете?" Но у них здесь не было бы мумии.

«Я думаю, что это так», — сказал Чи и поднял простыню.

«Ага, гроб мумии». Выражение его лица выразило отвращение. «Я тоже не могу вспомнить имя».

Доктор Хартман открыл замок. «Здесь», — сказала она и ввела их в

мрачную комнату, уставленную ряд за рядом металлическими стеллажами от пола до потолка. Насколько Лиафорн мог видеть во всех направлениях, казалось, что каждый фут полки чем-то занят — в основном чем-то вроде запертых канистр.

Доктор Хартман изучила свой список возможных мест расположения ловушек для рыбы, затем быстро прошла по центральному коридору, проверяя номера рядов.

«Одиннадцатый ряд», — сказала она и резко повернула налево. Она остановилась на третьем пути и проверила номера ящиков.

«Хорошо, вот и мы», — сказала она и вставила ключ в замок.

«Думаю, мне лучше с этим справиться», — сказал Родни, протягивая руку к ключу. «И это время напомнить всем, что нас могут заинтересовать здесь отпечатки пальцев. Так что не трогайте вещи».