Собственно, он пока присутствовал здесь только наполовину. Нижней, так сказать, своей частью. Но в бесформенной туче, занявший уже половину двора, уже можно было различить очертания нескольких... трех вроде... когтистых лап, каждая из которых легко могла бы смять в кулаке мою любимую башню; бочкообразное туловище с уродливыми наростами на бронированной шкуре; короткий, будто нарочно обрубленный, хвост, больше похожий на самостоятельную конечность; торчащие во все стороны шипы... или рога? Кто их там разберет? Затем, наконец, из портала показалась толстая короткая шея, усыпанная бородавками, как главнокомандующий — орденами. За ней — вытянутый звериный подбородок, который буквально на глазах начал наливаться красками и жизнью; клыкастая пасть; покрытая шипастыми буграми морда, принадлежащая помеси древнего, давненько вымершего крокозавра и качественно сделанного упыря... после чего демон раздраженно рыкнул, мотнул коротким хвостом, уперся обретшими плоть лапами в края воронки и, отчаянно рванувшись вниз всем телом, с натужным хрипом вывалился из неприлично чавкнувшего портала, как покрытая зеленовато-черной слизью, плотная, бугристая и мерзко воняющая...

Словом, зрелище было не очень.

Однако еще до того, как эта тварь рухнула на содрогнувшиеся в последний раз плиты двора, я сдернул с левого запястья промокшую тряпицу и, надрезав кожу заново, завершил-таки Круг. Замкнув последнюю линию за секунду до того, как задние лапы демона коснулись земли.

Круг изгнания вспыхнул так, что стало больно глазам. Сперва налилось кроваво-красным светом внешнее кольцо, затем к нему добавились мрачные серые отсветы загоревшихся рун, вспыхнуло неприятными темными огнями внутренняя окружность, заставив ошеломленную тварь вздрогнуть и шарахнуться прочь. Но, как только она сдвинулась на шаг, активизировалась уже сама звезда — семь ослепительно-белых "светлых" лучей, окруживших демона подобно прутьям прочнейшей решетки и сдавивших со всех сторон так, что он, вынужденно поднявшись на задние лапы, бешено взревел.

Как он орал в тот момент... как красиво орал...

Я бы блаженно зажмурился, готовый слушать эти ласкающие слух вопли вечно, да только не до радости теперь стало — напоенный кровью Круг жадно пожирал мои силы, словно дорвавшая до трапезы нежить, просидевшая без еды добрых полсотни лет. Если бы не алтарь, я бы, наверное, вовсе не справился — слишком уж сильной была отдача. А так — ничего. Затошнило только, да слабость в теле поселилась такая, что мне показалось — еще чуть-чуть и рухну на колени. Словно восторженный почитатель мечущейся в Кругу твари, которой в этот момент стало крайне неуютно. И которая внезапно уставилась на меня опасно прищуренными глазами так, будто точно знала, кто я такой.

К моему огромному сожалению, он опомнился слишком быстро — подобрав лапы и хвост, ужался, как джинн в бутылке, глухо заурчал, словно раздумывая, что делать дальше... а потом вдруг резко вытянул лапы наверх и со всей дури рванул на себя края воронки, превращая ее в одну большую дыру.

Не успел я. Признаю. Не в моих силах было перекрыть ему доступ к порталу.

Я лишь печально вздохнул, когда из порванного пространства сплошной серой массой вынырнула стая рвачей, и на секунду пожалел, что у меня больше не осталось ограждающих амулетов. А потом вздохнул еще раз и, кинув быстрый взгляд на недвижимо лежащего под стеной насма с перебитыми ногами, тихо, почти неслышно велел:

— Бой!

В тот же миг возле меня выросло сразу три громадные тени — неестественно тощие, с угрожающе выпирающими ребрами и бешено горящими глазами на уродливых мордах, при виде которых даже Нич, полагаю, не сдержал бы нервной дрожи. Широкие пасти, в которых легко поместилась бы моя голова, жарко дыхнули, обдав меня едва уловимым запахом тлена. Туго обтянутые кожей черепа, смутно напоминающие собачьи, жутковато оскалились... как улыбнулись. Костлявые, выгнутые крутой дугой спины с вызывающе торчащими позвонками дрогнули. Облезлые хвосты едва заметно качнулись вправо-влево, приветствуя и одновременно признавая. Грудные клетки совершили привычный, но уже ненужный вздох. По кажущимися одинаково серыми и плешивыми, словно побитыми молью, шкурам пробежала мгновенная дрожь. Синие глаза опасно вспыхнули...

А затем мои трансформировавшиеся псы, на каждого из которых я потратил по целому месяцу своей жизни, грозно рыкнули, дружно задрали морды кверху и, зло оскалившись, метнулись навстречу быстро приближающимся рвачам.

Одновременно с этим со стен с громким карканьем снялась стая горгулий и, не раздумывая, кинулась в самую гущу схватки, разрывая чужаков острыми когтями, уворачиваясь от ответных ударов, вырывая из неподатливых тел огромные куски и, не успев прожевать, тут же кидаясь на следующих, чтобы зацепить как можно больше. До того, как кто-то доберется до них самих. И обрушились на рвачей так слаженно и мощно, что свора демона оказалась мгновенно прижата к земле, где в нее с такой же яростью вгрызлись высоко подпрыгивающие псы.

В небе над Кругом тут же образовалась огромная свалка. Пришлые твари орали, плевались, стегали по воздуху своими многочисленными отростками и метались по двору, будто взбесившиеся летучие мыши, на которых напала стая оголодавших ястребов. И, на свою беду, так увлеклись крылатыми противниками, что не обратили внимания, как на ближайшей к насму стене появилось еще несколько созданий — помельче, чем Гавкач, тоже хвостатые, клыкастые и грозно шипящие. Однако намного более легкие, гибкие и не лишившиеся своего роскошного меха, в котором даже теперь можно было признать белоснежную шкуру преобразившейся Мявки или рыжие подпалины Мурлыки.

В отличие от тяжелых, массивных псов, они не охотились на земле — мои кошечки всегда любили изящные решения. И вместо лобовой атаки ринулись вниз прямо по стене, на ходу подрезая когтями тех рвачей, до кого успевали дотянуться. Затем резко изменили направление, разделились на две команды, одна из которых перепрыгнула на соседнюю стену, а вторая, работая загонщиками, умело и быстро отсекла от основной стаи попавшихся в поле зрения тварей. Перебив их, они вновь рассыпались, но теперь изменили тактику и, мечась по стенам, словно заправские акробаты, сбивали хвостами и лапами тяжело взлетающих тварей, которым уже досталось от горгулий и псов. Кого могли, тут же разрывали на части, если не получалось — сбрасывали вниз, на когти радостно оскалившегося Гавкача. Пару раз, прицепившись к горгульям, взмывали вместе с ними в небеса и обрушивались на особенно крупных рвачей всем своим весом, заставляя неистово колотящих по воздуху отростками тварей снижаться до тех пор, пока те не попадались на клыки собакам...

К воротам прорвались лишь единицы — самые шустрые или же умные, до которых быстрее всего дошло, как освободить демона. Однако до решетки ни одна из тварей не долетела — всякий раз, когда рядом раздавался торжествующий вой или появлялось склизкое щупальце, возвышающаяся над воротами толстая "колонна" внезапно оживала и выстреливала громадной змеиной головой, ловя излишне умную нежить гулко хлопающей пастью. А если змея все-таки промахивалась, то на помощь ей приходил лохматый, миленький с виду, хоть и разжиревший до безобразия кроль с совсем не кроличьими зубами. Который большую часть времени нагло отсиживался в тени и лишь изредка, если твари подлетали совсем близко, совершал ленивые, тяжелые, но достаточно быстрые прыжки. И, как правило, не оставался без добычи.

В очередной раз проводив исчезающую в пасти Жраки тварь, я усмехнулся, а затем все-таки опустился на одно колено. Тяжело мне было... слишком тяжело. Проклятый Круг...

Но я все рассчитал. Практически все, за исключением, быть может, момента, когда эти расчеты могут понадобиться. Тогда как попавшийся в ловушку демон слишком поздно понял, почему раненые рвачи так быстро потеряли прыть и свою псевдо-жизнь. Сообразил-таки, что я — не мастер, а нечто совсем иное. Дотумкал, наконец, что МОЯ нежить — это часть меня. Самая надежная опора и одновременно — мои разумные, способные себя защитить внешние "резервы", которым я разрешил сегодня беззастенчиво забирать чужую энергию. А поскольку с каждым из них я был прочно связан, то...

Из глотки демона вырвался невольный стон, когда в Круг изгнания волной, вся разом, хлынула заимствованная у рвачей и тщательно сдерживаемая до этого момента сила. А потом уже завыл в голос, потому что семь лучей напоенной до предела энергией гептаграммы, поддерживаемой внутренним кругом и моей кровью, стали резать его в буквальном смысле слова — на части.

Такой напор ни одному созданию Иного не выдержать — уж я-то знаю. Поэтому демон был обречен. И, кажется, прекрасно это понимал. В последние мгновения своего пребывания в нашем мире он уже даже не рычал — просто сдавленно шипел, безуспешно пытаясь сопротивляться. Вяло трепыхался, будучи не в силах превозмочь защитные руны. Стонал, хрипел, сверлил меня бешено горящими глазами, будто еще надеясь на чудо или мое милосердие...

Но вот гептаграмма в последний раз вспыхнула, ее лучи разгорелись с такой силой, что их свет уже не просто ослеплял, а буквально обжигал. Причем даже сквозь плотно сомкнутые веки. Затем раздался тихий стон, отвратительный звук, как если бы в Круге сейчас резко порвали надвое мокрое полотно, дружный крик чудом уцелевших рвачей, которых в этот миг испепелило на месте...

А затем все неожиданно стихло.

Спустя пару секунд я осторожно приоткрыл один глаз и бегло оглядел окрестности.

Так, все стены, разумеется, в трещинах, на полу опять куча трупов и целое море вонючей слизи, от решетки почему-то вьется сизый дымок, воронка в Иное закрылась, демон исчез, повсюду витают хлопья пепла, из-за которых моя рыжая шевелюра скоро станет серой, рука болит, ноги едва держат, голова раскалывается... зато вплавленные в камни накопители аж дымятся от напряжения, а спрятанный в подземелье алтарь...

На моих губах появилась усталая улыбка.

Конечно, Глюк был прав: одному человеку не под силу сотворить такое — ни у кого из живых просто не хватит резервов. Но мои резервы теперь всегда со мной — вон, зубами щелкают и жадно оглядываются по сторонам в поисках еще одной капли чистейшей, свежайшей и "наитемнейшей" энергии, которую иным путем я бы никогда не добыл в таком количестве. Довольно облизывающиеся Мурка, Мявка, Мурлыка и три ее котенка, успевшие за эту ночь немного подрасти, заметно округлившиеся и переставшие сверкать ребрами Гавкач, Рев и Гром, Жрака; сыто икающий Ползун, смотрящий на меня с колонны осоловевшими глазами, шумно отдувающийся Бескрылый, выбежавшая на шум Зубища... до чего же все-таки важно в жизни мэтра число тринадцать. Всегда его любил и, как видите, не без причины.

Ведь теперь мои возможности больше ничем не ограничены.

Глава 13

"Да, я — честный, справедливый, незлобивый человек... поэтому убиваю с легкой душой и с чистой совестью".

Гираш.

Убедившись, что ничего страшного с замком не произошло, я доковылял до центра погасшей гептаграммы и, подняв один из накопителей, довольно хмыкнул — надо же, полнехонек! Энергии демона хватило на все. Правда, те амулеты, в которых я хранил "светлую" силу, теперь стали "темными", но зато их так много...

Услышав тихий шорох, я повернул голову и уставился на сидящего возле стены в луже крови насма — измученного, израненного, но следящего за мной все тем же насмешливым взглядом, в котором едва заметно проступала усталость.

— Доволен, Невзун? — едва слышно прошептал он, откинув голову назад. — Целого демона оприходовал за наш счет... замок не потерял, нежить свою накормил, резервы пополнил и не получил при этом ни царапины... что еще нужно некроманту для счастья?

— Ты прав, — хмыкнул я, подходя ближе и доставая из-за пазухи склянку, плотно закрытую пробкой. — Теперь мне будет намного проще разобраться в происходящем.

— Второй контракт я не потяну, — оскалился командир при виде зелья быстрого восстановления. — Даже не надейся.

Я присел возле него на корточки.

— Ты бы первый отработал как следует... не надумал, кстати, его закрыть?

— Нет, — выдохнул убийца, прикрыв на мгновение глаза, затем метнул быстрый взор в сторону моих трансформированных зверушек и качнул головой. — Я еще не понял до конца, что ты такое.

Выглядел он скверно — ноги, судя по всему, у него не работали: связки оказались порваны, кости поломаны, хорошо хоть, крупные сосуды не задеты, иначе он истек бы кровью за минуту. На груди тоже красовались длинные, рваные, хотя и неглубокие раны от чужих когтей, ножны на поясе были пусты, стальные заклепки оплавлены, словно побывали в плавильной печи. На лице поверх татуировки красовались неопрятные пятна сажи и корка из засохшей крови, но оба глаза смотрели живо, внимательно и со вполне оправданной настороженностью.

Я бесцеремонно всунул ему в руки пузырек, предварительно вытащив тугую пробку.

— Пей. Ты нужен мне здоровым.

— Вот так сразу? — еще больше насторожился убийца. — Никаких больше дополнительных условий?

— Ты свое условие сегодня выполнил, — спокойно отозвался я, открыто встречая его взгляд. — И пошел на верную смерть, хотя я, если помнишь, этого не приказывал. Только попросил.

На лбу наемника проступила глубокая морщинка, однако настороженность из глаз все же ушла.

— А... мои люди?

Я приподнял одну бровь.

— Ты уверен, что они согласятся принять помощь из рук некроманта?

На покрытом татуировками лице насма отразилась мимолетная работа мысли, а потом он сжал челюсти, посмотрел на заветную склянку у себя в руках и, одним махом опрокинув ее содержимое в рот, мрачно сказал:

— Не думаю, что они будут в состоянии возражать.

— Хороший подход, — одобрил я решение насма, после чего снова поднялся и отправился осматривать тела.

Насчет своих приятелей убийца оказался прав — звезду он практически потерял: два первых тела, которых горгульи оттащили в угол, до сих пор не подавали признаков жизни, третье исчезло где-то в недрах стога сена и пока никак не реагировало на сгустившуюся во дворе тишину, а четвертое, над которым уже с угрожающим оскалом стоял Гавкач, до сих пор каким-то чудом дышало, однако выглядело настолько плохо, что в исходе сомневаться не приходилось. На спине лежащего ничком насма не осталось живого места — вместо кожи висели неопрятные лохмотья, из-под них тут и там торчали осколки измочаленных... или разгрызенных?.. ребер; на обескровленных губах пузырилась алая пена; одна рука, согнутая под неестественным углом, была сломана в нескольких местах, два пальца, словно срезанные острой бритвой, на второй висели лишь на тонких кожных лоскутах, на левом бедре не хватало приличного куска плоти — его будто отхватили широкой пастью, однако кровь оттуда уже почти не сочилась: насм несомненно умирал.