Раненый мир - Книга Холмов

— Я притворялся, луковый человек, — застенчиво объяснил староста и утер платком запачканный кашей лоб. — Ну куда мне под ее-то власть, в моем-то возрасте?

Дверь слетела с петель, Беррик с четвертой попытки выбил ее сильным плечом. Два мужика вломились в раскуроченную горницу, но, выполнив роль тарана, расступились и пропустили Марет. Девушка вошла по-хозяйски. На лице ее, как ни странно, не было и следа гнева, лишь удовольствие и живой интерес к происходящему.

— Кто это у нас, что за крикливые пташки? — спросила она.

— Мы не пташки, мы Лисы, — хмуро и с вызовом бросила Анна.

— И сейчас мы тебя вышвырнем из девчонки обратно под Холм, — пообещал Кел, указывая Алейне, чтобы молилась об изгнании.

— Да неужели, — расхохоталась юная красавица, — вот прямо вышвырнете?

— Чуждое миру, мерзкое телу, враждебное духу, изыди! — воскликнула Алейна. — Возвращайся в родную грань, покидай наш мир!

Демоница выпятила грудь, подставляясь под изгнание, но гневный и яркий луч света прошел сквозь нее и исчез.

— Ой, что такое? — изумилась девушка. — Не сработала молитва, может, твоя богиня не согласна, лиска? Не хочет меня из девицы гнать? В конце-концов, богиня жизни, а страсть и есть жизнь, цветок алеет, пора окунуться в любовь по самое горло, как же давно я не имела куски этой похотливой человечьей плоти, не утоляла судорогами горящую жажду НУТРАААААА.

Лицо ее деформировалось при этих словах, сквозь нежную кожу проступили резкие, нечеловеческие черты, отпечаток столь явных похоти, злобы и наслаждения собой и своей силой, что Лисы вздрогнули. Им доселе не приходилось встречаться с высшим демоном, а Ареана, даже пронзенная обелиском и заточенная под толщей Холма, даже в теле жертвы, пусть в десять раз слабее — оставалась сильна. Голос ее раздвоился, зазвучал отвратным, бурлящим грудным стоном.

Не говоря ни слова, Лисы бросились на нее. Жмякнуть тварь по нежной девичьей головке, вырубить. Связь одержимой с низвергом не прервется, но хотя бы делать она ничего не сможет, без сознания-то.

— ПАДИ! — хлестнула Марет таким голосом, от которого все фибры души, все связки внутренностей сжались в кромешном ужасе, и Лисы, как один, жестко попадали на пол, закрывая руками головы.

Легкий, издевательский смешок зазвенел, как колокольчик.

— Ах, как давно не было этих простых, милых сердцу утех, — сказала Марет таким невинным голосом, каким обычная девочка радуется сладости, красивому цветку. — Ну-ка, потискай меня, здоровяк.

Краткий всплеск парализующего ужаса быстро прошел. Лисы, чертыхаясь, пытались встать с пола, но если их воля сопротивлялась приказу Ареаны пасть и не подниматься, то вот ноги дрожали, бессильно разъезжались, словно испугались крепко и надолго...

Юница тем временем смаковала глубокий, долгий поцелуй от Беррика, сладко постанывая от удовольствия. Шершавая ладонь земляка мяла нежную девичью спину, вторая накрыла грудь, а преклоненный Бородач благоговейно целовал ее идеальную ступню.

— А ты чего прячешься, мышонок, выползай из норки, — промурлыкала Марет, отыскав взглядом выпучившего глаза золтыса и глядя на него, как на таракана, забавно склонив голову слегка на бок. — Что в тебе сильнее, отеческая забота о юном чаде своего племени, или жажда водрузить ручонки на податливую грудь, раздвинуть слабеющие ножки и втиснуть себя в узкое горлышко наслаждения?.. — она бесстыдно подставляла Беррику все более нежные округлости и все более жаркие изгибы своего, то есть, совершенно не своего тела.

— Оставь девчонку, дрянь, — побагровевший Кел сумел одолеть волю демоницы, нарушил ее приказ и встал, пошатываясь на слабых ногах. Вслед за ним поднялись и остальные Лисы.

Юная красавица глянула на них восхищенно и весело, и показала розовый язычок. От ее беззаботного и дружелюбного лица в голове происходил полный диссонанс, Лисы тяжело дышали, пытаясь преодолеть очарования владычицы, собраться с мыслями и предпринять хоть что-нибудь! Марет отвернулась от них с торжествующей улыбкой, и строго глянула на старосту.

— Чего молчишь? В твоем, с позволения сказать, теле, хоть что-то отозвалось при виде моих красот?

— Без сомненья, госпожа! — затараторил староста. — Твоя краса затмила мне очи, разожгла, ммм, желанье в членах... Твой лебяжий... стан...

— Лжец неверный! — глаза девушки вспыхнули, сузились, она отстранила ласкавших ее холмичей и окинула морщинистое лицо золтыса презрительным взором. — Мой вид не пробудил в тебе желания?! Старость не помеха страстному огню. Изо всех сил стисни чресла, почувствуй огонь в них и вспомни, был ли ты мужчиной хоть в молодости?!

— Не особо! — почти фальцетом выкрикнул совсем испуганный староста и на карачках ломанулся вон из горницы, в светлицу, под защиту спрятавшихся там матрон.

А вот Беррик и Бородач стояли к девушке вплотную, тяжело дыша, буравя ее фигурку тяжелыми взорами, словно готовые сорваться с поводков псы. Да и у Ричарда, внезапно заметила Анна, лицо покраснело, а на висках блестели бисеринки пота. Кел смотрел на все это в смятении, а Винсент с испуганной брезгливостью.

— Марет, моя жемчужинка в глубине земляцкой навозной кучи, — мурлыкала девушка, тонкими пальцами поглаживая свои роскошные светлые волосы. — Мы вдоволь наиграемся с этими пташками, которые мнят себя хитрыми лисами.

Алейна усмирила стучащие зубы и выкрикнула молитву изгнания снова, но и второй яркий луч прошил девушку насквозь.

— А вы настырные. Раскидали моих подданных, — с чувством произнесла красавица. — Что вы вообще себе позволяете?!

— Хмм, может у тебя крыша поехала, за триста пятьдесят лет под Холмом? — хрипло предположил Кел, растягивая секунды, чтоб остальные пришли в себя и сообразили, чего теперь делать. — Бабуся, ты правда считаешь, что тут Лендорф и местные землекопы твои верноподданные? Это Мэннивей, детка.

— Еще и сквернословишь, смерд, — она сладко улыбнулась. — Последний шанс, на колени и смиренно вымаливай, то есть, вылизывай прощение. Иначе умрешь в муках. Хотя, муки-то будут в любом случае, — девушка медленно провела языком по пухлой нижней губе.

— Размечталась, старая грымза, — не моргнув глазом, отпарировал Кел. — Я со старухами не сплю. Надела новое платье, думаешь, оно скроет, какая ты древняя?

— А платьице и правда хорошо, — ответила Марет. — Пора показать его во всей красе.

И медленно потянулась, выгнулась, демонстрируя свое тело, облокотившись о косяк. Легкая ночная сорочка, заранее развязанная и уже примятая усердным Берриком, скользнула с ее плеч на пол, и девушка осталась только в рушнике, обернутом вокруг бедер и едва прикрывавшем самые тайные и желанные ее места. Она стыдливо спрятала нежные грудки, сомкнув перед ними локотки, и смотрела на мужчин круглыми голубыми глазами, будучи настолько беззащитной и невинной, насколько это возможно. Взгляд ее говорил извечное: "Вы же не сделаете мне плохого, сильный господин?"

Марет была как раз в том возрасте, когда стройная фигурка уже налилась женственностью, но еще избавлена от малейших излишеств в точеных чертах, как дитя мрамора, с которого отсекли все лишнее. Когда взгляд, скользящий по ее линиям, разгорается от восхищения. Но когда любой разумный человек сразу понимает: яблоко еще не поспело, грех будет его сорвать.

Девушка словно светилась, замершая в дверном проеме, ее абрис был настолько четкий и ясный, настолько близкий к совершенству, что все уставились, не в силах отвести взгляд. Каждый из мужчин увидел ту самую женщину-мечту, что в юности вспыхнула в его душе и навсегда осталась тлеть там, в сокровенной, закрытой от всех и часто от самого себя, глубине. Возмужав, они успели позабыть ту мечту, но теперь внезапно она стояла напротив, на расстоянии вытянутой руки, практически обнаженная. Чистая прелесть, но и воплощенная желанность, при виде которой жадный взгляд никак не может насмотреться, а руки сами собой тянутся ощутить, ощупать, удостовериться, что она существует — и уже никогда не отпускать.

Кел сглотнул и резко отступил назад, пытаясь сбросить наваждение, но споткнулся о сопящего мастерового и свалился спиной за опрокинутую лавку. Ричард остолбенело присвистнул, Винсент замер с полуоткрытым ртом, Беррик и бородач смотрели на хозяйку с собачьим обожанием и словно прислушивались к голосу в своих головах. Щеки Алейны заалели от гнева, не от стыда, а Анна поймала себя на том, что несмотря на неприкрытую очевидность манипуляции, ей хочется поверить в образ слабой, беззащитной девушки, дрожащей перед сильными господами. В образ чистой и прекрасной девы, которая вместе с тем желанная и жаркая. Все разом позабыли недавний ужас, искаженные черты, мерзкий голос и сказанные слова — все это ушло на задворки сознания, а впереди стояла, сияя, ее желанная красота.

Чары действовали даже на разгоряченные боем головы. А может, на разгоряченные как раз сильнее? Тогда понятно, зачем демоница бросила мужиков в безнадежную атаку — то был всего лишь разогрев зрителей перед грядущим спектаклем.

Винсент поспешно провел рукой сверху-вниз по лицу, серая маска соткалась из мглы и скрыла его; капюшон опустился чуть ли не по самый подбородок. Все чтобы никто не увидел, как густо он покраснел!

— Дик, — взволнованно позвала Марет, то есть, Ареана, делая маленький шажок вперед, грудь ее вздымалась под слабой защитой дрожащих локотков, — как я ждала тебя!

И хотя сила ее обольстительного голоса, взывающего к самому мужскому естеству, была направлена на Ричарда, остальные тоже ощутили, как от этих слов вибрирует в солнечном сплетении и туманится в глазах. Рейджер сильно вздохнул, подался вперед, замер, словно в сомнении или в борьбе с самим собой.

В воздухе плыл неуловимый запах ванили и шафрана, еще чего-то знакомого и незнакомого, он мешал думать. Хотелось поймать его и вдыхать, вдыхать, не вспоминая больше ни о чем.

"Что вообще происходит?" пронеслось в голове у Анны, но слабо и где-то далеко, она по-прежнему не могла оторвать глаза от девушки, завороженная совершенством ее красоты.

Кел попытался встать, но как на зло, поскользнулся в потеках супа и пятнах каши. Да на него никто и внимания не обратил.

— О, Дик, пожалуйста! — вымолвила девушка, вздрогнув от кстати раздавшегося грохота. — Не оставляй меня, защити... — руки ее разошлись, небольшие, упругие груди умоляюще дрогнули. Вся поза была настолько искусно выдержана, что кричала Ричарду: хватай меня прямо сейчас, иначе будет поздно, я твоя, хватай и неси отсюда!

И Анна поняла, что сейчас так и случится, Дик потеряет голову окончательно, схватит девчонку и потащит ее вниз, забыв обо всем. Беррик с бородачом прикроют их отход, а дальше демоница имеет все шансы сбежать в сопровождении отныне преданного ей охотника, оставив Лисов без проводника по Древней Земле. Но все эти мысли пронеслись в голове у Анны замедленно, как-бы отдельно от тела. Тело думало о другом.

Все происходило одновременно: вслух Ареана обращалась к Дику, а в мыслях шептала на уши остальным. Призрачные, сладострастные стоны неведомых женщин и мужчин доносились со всех сторон, ухо едва различало их — но тело с готовностью внимало каждому. Невесомые голоса кружились по горнице, проникая в головы, будоража воображение, Анна слышала слова, которые обычно произносятся в сумраке спальни, и эти слова помимо воли вызывали в ней привычный отклик. Черноволосая внезапно поняла, что внутри нее все дрожит от желания сомкнуться с горячим и сильным мужским телом, здесь и сейчас.

Алейна во все глаза уставилась на Беррика, шагнувшего к ней навстречу, словно впервые его увидела. На его молодое, заботливое лицо, сильные руки; внутри нее шептало "Какой хороший и несчастный, одинокий, как его любят дети, ему можно доверить, он не подведет, спаси его от одиночества, ему так нужна помощь, посмотри в его печальные глаза", девчонка смотрела, и внутри нее колебались отзывчивость и приязнь, ведь старший над юнцами ей сразу понравился, а у Ареаны глаз меткий.

У Беррика с ног до головы стучало в крови: "Она красивее всех, кого ты видел, а как на тебя смотрит, как смотрит!, такой шанс выпадает раз в жизни, ты будешь не муж, а пес шелудивый, если упустишь ее, ах, хороша, какие ножки, какое лицо, блаженство, а если зарыться в эти рыжие локоны..."

Демоница играючи заменила в сердце земляка образ одной девушки на другую, светлая головка уступила место рыжей, в конце концов, все женщины похожи, правда? Да и жрица, как парализованная, забыла о своем Дике, соблазненном другой, ведь образ мужчины в ее глазах внезапно заполонил хозяин над юнцами...

Бородач, приземистый и плотный, по мановению мизинца Марет уже оказался рядом с Анной, которая отвлеклась на плывущий в воздухе аромат и против воли прикрыла глаза. Глубоко вдохнула его. "Бери ее, видишь, она готова, бери, сожми покрепче, не убежит, ах, как изгибается, какая шея, какой упрямый рот!" Бородач как во сне погладил черноволосую мозолистой рукой по плечу, словно пытаясь понять, реальна ли она.

— Мой милый, милый, — прошептала Марет с такой благодарностью, с таким чувством, обвивая шею Ричарда. Ведь он уже держал ее в руках. Кончик носа девушки почти касался сурового, нахмуренного лица рейнжера.

Анна открыла глаза, увидела это и хотела, честно, хотела броситься вперед, но встретилась взглядом с замершим перед ней бородачом, который смотрел ей в глаза потрясенно, словно увидел свою единственную любовь и не мог тому поверить. Прямой взгляд глаза в глаза всегда силен, а сегодня до дрожи. Стоны и сладкие вдохи кружились вокруг, а голоса шептали: "Какой трудяга, не скажет лишнего, пусть в него въелась грязь, ты же всегда хотела грязного, незнакомого мужика, на одну только ночь, и потом прочь отсюда, один палец кривой, наверное, смело дрался, вот и зубы выбиты, заячья губа, ты никогда не пробовала, родимое пятно с бородавкой, такое умильное, подбитый глаз так и манит, а его борода, она такая, такая..."

— ЧТО?!! — возопила Анна, как-то разом выходя из ванильного дурмана и, задохнувшись от гнева, выдыхая весь чёртов шафран. Желание и морок схлынули с нее, а осталась только опустошение, брезгливость и желание кому-нибудь хорошенько вломить. Ополоумевший крестьянин еще пытался заграбастать черноволосую своими кривыми граблями, отчаянно выпучив глаза, но Анна вывернулась и дала ему смачный поджопник, от которого бородач встретил макушкой бревенчатую стену и осел, что-то растеряно бормоча.

Алейна тем временем уже потерялась и нашлась в руках Беррика. Их лица склонялись друг к другу, взгляды были неразрывны, а губы раскрывались навстречу губам, как два цветка — грубый и нежный. Но прежде, чем Анна успела кинуться туда и высвободить девчонку из цепких лап наваждения, в горницу ворвалась Ханка.

Увидев Беррика в объятиях у юной жрицы, землячка взвизгнула от злобы и, подскочив к ним, закричала:

— Совесть в Холмах оставили?! Разврат загнули средь дня-бела!