* * *
Шоуин Портир вглядывался в свою двойную трубу, ожидая... ожидая....
Странно, как медленно могут тянуться секунды в такое время, — размышлял уголок его мозга, глаза были прикованы к зелено-золотому флагу, который служил таким удобным ориентиром. Ожидание действительно было не таким уж долгим, но казалось намного дольше. — Всегда было время задаться вопросом, правильно ли они все сделали, сколько это будет стоить, независимо от того, правильно это или нет...
Молния приземлилась, и Портир оскалил зубы. Ответы, казалось, были утвердительными, и не намного.
— Пятьдесят вправо и сто ближе! — крикнул он, не опуская своей двойной трубы, и услышал, как его связисты в подтверждение прокричали поправку.
* * *
— Пятьдесят вправо и сто ближе, — крикнул сержант Фариа, и команда капрала Халпипэра слегка двинула орудие, используя стойки, в то время как сам капрал повернул ручку, регулирующую угол возвышения.
— Пятьдесят вправо, сто ближе и... готово! — крикнул он в подтверждение, и Фариа кивнул.
— Огонь!
* * *
Это был разрывной снаряд? Нет. Это просто смешно! Как это могло быть?
Вокруг площади Сноу-Дрэгон начали открываться двери. Даже через оконное стекло полковник Сандирс слышал, как часовые кричали тревогу, а на ступеньках дома напротив Сандирса внезапно появился епископ Квентин. Должно быть, он собирался покинуть свою штаб-квартиру для инспекции, — подумал Сандирс, — потому что на нем уже были его тяжелая шинель и перчатки, и у него не могло быть время надеть их в ответ на взрыв. Но...
Вторая молния ударила сверху. Она приземлилась на дальней стороне небольшого, заснеженного круга декоративных деревьев и замерзших клумб в центре площади, почти на вершине одной из каменных скамеек, на которых жители площади привыкли сидеть в теплую погоду... и менее чем в пятидесяти футах от епископа Квентина Прескита.
Окно столовой разлетелось вдребезги от ударной волны взрыва, сосульки и ромбовидные стекла разлетелись, как лезвия стеклянного топора. Одно из этих лезвий, как бритва, рассекло правую щеку Бастика Сандирса, но он этого почти не заметил. Его уши были наполнены громом и сдавленным криком боли Лоринка Хала... И его разум был наполнен осознанием того, что он только что стал командиром дивизии "Сент-Фрейдир".
* * *
— Да! — крикнул капрал Портир. На самом деле он не мог глядеть вниз, на площадь Сноу-Дрэгон, даже со своего насеста, но он мог видеть достаточно хорошо, чтобы знать, что второй снаряд приземлился внутри нее. Он посмотрел вниз на рядового у подножия своего дерева. — Идеально. Скажи лейтенанту, что это было прекрасно!
Еще одиннадцать минометов М97 дублировали настройки прицела капрала Халпипэра. Были вызваны подтверждения. И затем...
— Огонь! — рявкнул лейтенант Азхат.
* * *
Кинт Кларик стоял, склонив голову набок, прислушиваясь к глубокому горловому кашлю минометов. Его глаза были полузакрыты, выражение лица сосредоточено, но он не просто слушал минометы, что бы ни думали его офицеры. Нет, он наблюдал через снарки, как их бомбы падали по всему аббатству Эстир, и, в отличие от капрала Портира, он мог видеть городские площади и переулки.
Он лично выбрал площадь Сноу-Дрэгон в качестве цели для тяжелого взвода поддержки Азхата. Официально он выбрал ее, потому что она была близка к центру города и представляла собой легко идентифицируемую цель. Обе эти причины были верны, но он также выбрал это место, потому что знал, где находится штаб-квартира Прескита. Хаос и неразбериха в рядах врага были двумя самыми смертоносными видами оружия в арсенале любого солдата, и если бы он мог обезглавить весь гарнизон....
Дюжина тридцатитрехфунтовых снарядов пронеслась по небу, окутывая площадь Сноу-Дрэгон взрывами, срывая крыши с домов, вызывая пожары. Они были начинены только порохом, а не разрывающими плоть осколочными зарядами противопехотных снарядов, но они обрушились на город огнем и взрывами, и войска гарнизона — совершенно застигнутые врасплох, без предупреждения о том, что враг находится в радиусе ста миль — отреагировали со всей неразберихой, о которой только мог мечтать Кларик.
Взрывы разрушали крыши и стены, и люди, которые сгрудились вокруг каминов, или чинили изношенное оборудование, или спали в своих одеялах под кучами соломы, спотыкаясь, поднялись на ноги, когда арктический холод пронесся по пятам за разрушениями. И не только на площади Сноу-Дрэгон. Еще больше минометов было установлено по всему восточному и южному периметру города. Большинство из них были М95, но их более легкие бомбы были вполне подходящими, и их было гораздо больше. Они были нацелены на самые дальние дома и сараи, которые были превращены в казармы, под руководством корректировщиков, размещенных среди снайперов-разведчиков и передовых рот 8-й бригады. Крыши разрушались, стекла и ставни вылетали наружу, когда бомбы взрывались внутри домов, загорелось сено, которое в самом сердце зимы в Северном Хэйвене было дороже золота, и повсюду раздавались крики шока и боли. Люди, пошатываясь, выбирались из внезапного ада на пронизывающий холод, многие были полуодеты, а треть М95 стреляла противопехотными бомбами, рассчитанными на взрывы в воздухе, которые посылали циклоны шрапнели по их истекающим кровью рядам.
У каждого взвода поддержки были свои заранее определенные цели, и минометные расчеты прокладывали себе путь к окраинам города, методично разрушая его здания. Несмотря на кровавую бойню, офицерам и сержантам гарнизона удалось восстановить какое-то подобие дисциплины и порядка. Сержанты в кожаных доспехах выкрикивали приказы, отправляя людей на назначенные им позиции в окопах, вырубленных в ледяной земле. Другие сержанты и офицеры — те, у кого был самый быстрый ум, те, кто понял, что даже если они переживут атаку, им все равно придется столкнуться с зимой, — отправили часть своих людей обратно тушить пожары и спасать любую зимнюю одежду и припасы, которые они могли захватить из огня.
На восточной стороне пехота, мчавшаяся к передовым траншеям — в основном из 3-го полка дивизии "Сент-Фрейдир", — внезапно попала под точный шквальный ружейный огонь. Две разведывательно-снайперские роты майора Дайэсейила проникли на расстояние тридцати ярдов от траншей под прикрытием русла речки и маскировочного эффекта их белых снежных комбинезонов. Они терпеливо пролежали в снегу несколько часов, беззвучно ожидая, пока не прозвучали первые минометные выстрелы. Затем они поднялись на ноги с градом ручных гранат, примкнув штыки к своим выбеленным винтовкам М96.
Укрепления были более примитивными, чем что-либо допустимое для ИЧА. Во-первых, потому, что было так трудно вырубать их в мерзлой земле, а во-вторых — и это еще хуже — потому, что никто на самом деле не ожидал, что они понадобятся до весны. Было бы достаточно времени, чтобы углубить траншеи, построить повыше мелкие брустверы, прежде чем еретики смогли бы продвинуться так далеко. Больше усилий было затрачено на блиндажи, расположенные вдоль траншей, но это было главным образом потому, что они также служили более уютными, лучше изолированными казармами для пехотных рот, назначенных для их укомплектования. И уж точно не потому, что кто-то ожидал настоящего нападения, а у испуганных часовых, чьи умы были отуплены как рутиной, так и холодом и голодом, не было ни единого шанса. Они были сметены в первом порыве, прежде чем большинство из них даже осознали, что подверглись нападению, и пехотные взводы, укрывшиеся в этих блиндажах для тепла, получили лишь небольшое дополнительное предупреждение. Они только начали выбегать из них, когда снайперы-разведчики прибыли к ним с градом пуль и штыков. Люди, которые обычно стояли бы на своем перед лицом самого яростного нападения, уступили, поддавшись панике, порожденной неожиданностью, а не трусостью. Десятки людей пали под огнем снайперов-разведчиков, другие с криками падали, когда в них вонзались штыки, и даже когда они умирали, ужасный дождь минометных снарядов удваивался и умножался в ярости позади них.
Защитники отступили. Они не просто "отступили", они были разбиты. Многие выбрасывали оружие, которое могло помешать их бегству. Другие бежали обратно в блиндажи, из которых они вышли, только для того, чтобы обнаружить ужасающую глубину своей ошибки, когда снайперы-разведчики забросали их гранатами и превратили их защиту в склепы. И пока один взвод в каждой разведывательно-снайперской роте решал эту проблему, три других рассредоточились по захваченным траншеям. Они нашли огневые позиции среди тел защитников, и большинство из них сняли внешние перчатки со своих правых рук, оставив только трикотажные перчаточные вкладыши, чтобы было удобнее управлять рукоятками затворов и спусковыми крючками.
У каждого человека было семьдесят патронов — один магазин на десять патронов уже был вставлен в его винтовку и шесть дополнительных снаряженных магазинов в подсумках для боеприпасов, прикрепленных к его снаряжению, — и по всей захваченной линии траншей снайперы-разведчики расстегивали свои подсумки с боеприпасами и проверяли, готовы ли эти дополнительные магазины. Позади них двинулись вперед, чтобы усилить их, четыре пехотные роты 2-го батальона майора Сетри Адимса 15-го пехотного полка. А позади 2-го батальона еще несколько отделений артиллерийской поддержки бросились вперед с берега речки, выдвигая свое оружие, установленное на санях, к дальней стороне окопов, где бруствер скрывал их от защитников, чтобы с близкого расстояния обеспечить огневую поддержку, которая была столь важной частью чарисийской тактики.
К тому времени, когда первые контратакующие роты 4-го полка полковника Сандирса появились из дыма, пыли и летящего снега бомбардировки, снайперы-разведчики были готовы. Впервые в истории Сэйфхолда казнозярядные винтовки с затвором вступили в бой с двух сторон, причем с одной стороны они были с магазинами, и результат был ужасающим. Первые яростные залпы достигли успеха прежде, чем цели снайперов-разведчиков поняли, что происходит, в то время как они все еще двигались вперед в колонне по приказу своих офицеров. Им потребовалась минута, чтобы понять, что происходит — осознать, что их убивают винтовочные пули, летящие прямо перед ними, а не шрапнель и взрывы сверху, — и они продолжали рваться вперед, к иллюзорной защите окопов, не зная, что они были заняты их врагами.
По меньшей мере десятая часть из них была убита или ранена, прежде чем они поняли, что происходит на самом деле. Хуже того, потери были непропорционально велики среди их сержантов и младших офицеров. Несмотря на это, большинство отреагировало тем, что легло ничком и рассредоточилось, чтобы стать более слабыми мишенями, а не просто развернулись и бросились назад тем путем, которым они пришли, в ужасе отступая. Многие из них действительно начали пробиваться назад, ползя на животах к внутренней из двух линий городских окопов, но 4-й полк был перевооружен Сент-Килманами. Две его роты нашли укрытие в складках земли или за тротуарами, клумбами, стенами, деревьями — всем, чем могли, — и открыли ответный огонь, отчаянно пытаясь прикрыть отступление своих товарищей.
Однозарядное казнозарядное оружие было далеко не таким, как М96 чарисийцев, но оно также было намного эффективнее, чем дульнозарядные ружья, и снайперы-разведчики начали сами нести потери, несмотря на свои защищенные позиции. Тем не менее, они несли гораздо меньше потерь, даже пропорционально, и минометы, которые подошли так близко позади них, начали осыпать защитников дождем шрапнели.
— Отступаем! Отступайте!
Никто никогда не узнает, кто первым выкрикнул эту команду, но это был правильный приказ. Разбитые церковные стрелки, пошатываясь, двинулись в тыл, передвигаясь короткими перебежками между неподходящими укрытиями. Их никогда не обучали тактике передвижения и ведения огня, которую обычно применяла ИЧА, но чистое, упорное упрямство не позволило их отступлению превратиться в бегство, несмотря на неразбериху, хаос и потери. Люди останавливались, чтобы снова и снова отстреливаться, эффективно прикрывая движение своих товарищей, даже если никто никогда не обучал их этому. Процент потерь был однозначно в пользу снайперов-разведчиков, но разница была ниже, чем могла бы быть. Почти половина из двухсот стрелков 4-го полка добралась живыми до второй линии траншей.
Они бросились на позиции, оглядываясь по сторонам, понимая, скольких товарищей они уже потеряли, слыша взрывы и резню, разрывающие город на части вокруг них, и их глаза были дикими. Среди них было мало трусов, но уверенность в конечном поражении глубоко вонзила свои клыки в их кости, и они могли видеть это на лицах друг друга.
— Перезарядить! — кричал выживший лейтенант. — Не высовывайтесь, перезаряжайте оружие и примкните штыки! На этот раз настанет их очередь выйти в открытую!
Люди четвертого полка повиновались; они больше ничего не могли сделать.
Прошло пять минут, потом десять. Пятнадцать.
Холод вгрызался в плохо одетые тела. Стоны, всхлипы и рыдания раненых быстро стихли в условиях ледяной температуры. Оглушительный минометный обстрел продолжался — прерываемый несколькими гораздо более мощными взрывами, когда падающие бомбы попадали на склады боеприпасов гарнизона, — затем прекратился. Трескучий рев, когда пламя пожирало убежище, которое говорило о выживании, был подобен дюжине доменных печей, а крики людей, запертых в аду, были голосами душ, приговоренных к собственному аду Шан-вей.
Двадцать минут. Тридцать... Затем в небеса взмыла еще одна сигнальная ракета чарисийцев, и, что было еще более ужасно из-за мучительного ожидания, на них с визгом обрушился ураган противопехотных бомб.
Клубящийся дым и пылающие обломки мешали видеть чарисийским корректировщикам, но они примерно знали, где была вырыта вторая линия окопов, и каждая бомба взрывалась в воздухе, разлетаясь шрапнелью по кругу диаметром в пятьдесят ярдов. Единственной защитой сверху были блиндажи, расположенные вдоль траншей через равные промежутки времени, и многие защитники отступили в них... что было именно тем, чего хотели их враги.
Возможности имперской чарисийской армии по передаче сигналов были лучше, чем у любой другой армии Сэйфхолда, но она оставалась почти полностью зависимой от визуальных сигналов. Свистки и горны можно было использовать для подкрепления гонцов — как и новые ракетницы, только что поступающие на вооружение, — на относительно небольшом расстоянии. Но звуковые сигналы слишком легко заглушались фоновым ревом битвы, и гонцы могли слишком легко заблудиться. Хотя поддерживающий огонь чарисийцев можно было координировать и контролировать с изощренностью, с которой никто другой не мог сравниться, сигналы с большей вероятностью сбивались с пути, чем достигали своих предполагаемых получателей, как только дым начинал скрывать поле боя. Первоначальные огневые задачи можно было спланировать заранее, но огонь "по вызову" был гораздо более сложным и гораздо более опасным, учитывая высокую вероятность инцидентов с дружественным огнем.
Никто не знал это лучше, чем Кинт Кларик, который потратил месяцы на разработку артиллерийской доктрины ИЧА. Он подчеркнул необходимость концентрации огня, осуществления максимально жесткого контроля, но при этом признал, что по-настоящему "жесткий" контроль будет невозможен, и артиллеристы предложили несколько подходов к этой проблеме. Насколько это было возможно, они распределили минометы по конкретным стрелковым ротам или даже взводам, готовые открыть огонь там, где этого требовали подразделения, которые было поручено поддерживать, но никогда не стреляли в поддержку других. Это может означать, что они проводили много времени в бездействии, но это также уменьшало вероятность попадания снарядов в дружественные войска, о существовании которых они не знали.
