Черный рыцарь Белой королевы

Коли верно мнение, что кабинет является отражением характера его хозяина, до душа Дэлери представлялась манящим и интригующим лабиринтом, в темных углах и закоулках которого неосторожного посетителя подстерегали жуткие чудища, с которыми лучше не знакомиться. А апартаменты Локано заставляли предположить, что его мысли прямолинейны и чисты как луч света, а все поступки подчинены строгой логике и лишены какого-либо скрытого смысла. И что никакие темные страсти не способны нарушить эту строгую гармонию.

Однако Верховная Жрица прекрасно знала, что на самом деле все обстоит совсем иначе.

Дэлери остановилась в нескольких шагах от Локано и, развернув последнее в ряду кресло спинкой к себе, облокотилась на него. Ее кроваво-красный костюм, темные, разметавшиеся по плечам волосы, и узорчатая правая рука образовывали с дорогой черной кожей обивки сногсшибательный ансамбль. Как и всегда.

— Не гневи судьбу, Ивар! Тебе, на самом деле, крупно повезло, что Бекташ не имеет скверной привычки злорадно зубоскалить, наблюдая за чьим-то падением. Он, к счастью, не настолько злопамятен, как ты.

— Прошу прощения, но боюсь, что не понимаю…

— Думаешь, мне неизвестна твоя легендарная фраза о том, как ты будешь «стоять рядом и улыбаться»? Ее слышали тогда многие, и, хоть прошло уже немало лет с тех пор, кое-кто еще помнит. Думаешь, я не догадываюсь, зачем ты послал меня в тот раз за полотенцами, когда за спиной у тебя лежала их целая стопка? — Жрица фыркнула. — Да не смотри ты на меня так, подслушивать под дверями туалета не в моем вкусе. Я просто сложила два и два, а по твоей кислой мине теперь вижу, что не ошиблась.

— Госпожа, — Локано сплел пальцы перед собой, — я имею право думать то, что хочу, и говорить то, что думаю. Если мои слова содержали непозволительную дерзость, я отвечу за нее, но не перед вами, тем более, что в данном случае в моих действиях не присутствовало ничего подсудного.

— Пусть так, но твоя проблема в том, что ты вечно не знаешь, когда следует остановиться. Жажда мести и сладость ее утоления ослепили тебя, и ты снова и снова напоминал Бекту, где его место, выдумывая новые способы уколоть его побольнее. Но с ним, как я уже сказала, тебе повезло, а вот потом чувство меры тебе окончательно изменило, так что на мне твое везение заканчивается.

— Ха! Это вы-то, легендарная Виан Дэлери говорите мне о чувстве меры? Да вы на себя посмотрите — за свою жизнь вы затащили в свою постель любовников больше, чем звезд на небе! Не пора ли и вам самой остановиться?

— Совершенно незачем рассматривать под микроскопом мою личную жизнь, тем более, если ее подробности так тебя задевают, — огрызнулась Жрица. — Или тебе нравится подкармливать старые юношеские обиды? Столько лет прошло, а все забыть не можешь?

— Забыть? Как я ползал перед вами на коленях, посвящал вам стихи, крался ночами по дворцовым коридорам к вашим покоям? И все ради чего? Чтобы оказаться отвергнутым, отброшенным прочь как выпитый до дна бумажный стаканчик? Чтобы сквозь слезы видеть, как вы, буквально на следующий день, напрочь позабыв обо мне, милуетесь с этой тощей Кьюси? Нет, я этого не забыл, и забывать не собираюсь!

— Раз у тебя, Ивар, есть право думать, говорить и… делать то, что ты хочешь, почему ты отказываешь в подобном праве мне? Я общаюсь с тем, с кем хочу, и так, как хочу! Если ты не способен отличить серьезные отношения от мимолетного увлечения, то это, в конце концов, твои проблемы. В общении с мужчинами я всегда предельно четко провожу линию, за которую не следует заступать, и как только я вижу, как кто-то нарушает установленную границу, начинает воспринимать наши отношения как нечто личное, то немедленно прерываю любые контакты, — Дэлери тряхнула головой. — Но ты оказался чересчур настырным и отказался прислушиваться к моим советам. Для твоего же блага мне пришлось оттолкнуть тебя, и я обошлась с тобой довольно резко, согласна, но другого выхода не оставалось. Однако было уже поздно, ты сделал меня своей целью, которой решил добиться, во что бы то ни стало. Это тебя и сгубило.

— Это я-то сделал вас целью?! — Локано нервно рассмеялся. — А разве не вы называете выпускные балы «Охотой»? Нет? Разве не ваше имя стояло в нескольких десятках предсмертных записок? Разве не с вашей персоной связывают рост числа разводов в Конфедерации?

— Тебя послушать — так я прямо исчадие ада какое-то.

— А разве нет? Я же вас раскусил, госпожа. Вы ведь не человек, Верховная, не женщина, которой пытаетесь казаться. Вы — зверь, хищник! Вы не ведаете любви, жалости или сострадания. У вас осталось одно-единственное чувство, ведомое хищникам — Голод! И, утоляя его, вы бесконечно пожираете страдания окружающих вас людей. Вы сеете в их душах смятение, трепет и… страх, а потом питаетесь ими, пожиная богатый урожай и выедая человека изнутри, иногда вместе с несчастной душой, отбрасывая прочь пустую бесполезную шкурку. И аппетит ваш никогда невозможно насытить.

Локано распалялся все сильней, его щеки раскраснелись, и он не замечал, как застыло лицо Верховной Жрицы, и как ее губы сжались в тонкую полоску.

— На язык упорно просится слово «шлюха», но это не про вас, нет, — продолжал Советник. — Они делают это ради денег. Вы же терзаете людей ради удовольствия. Но не ради того, животного наслаждения, нет! Только ради упоения властью над покоренным вами человеком, превращая его в послушную марионетку, куклу, лишенную последних остатков гордости и самоуважения, пресмыкающуюся перед вами, с жадностью ловящую каждый ваш жест или взгляд. И ладно бы вы расправлялись таким образом только с теми, кто сам жаждет подобной участи. Просто взять то, что само падает к вашим ногам — это неинтересно, скучно. Вы ведь такая… спортивная! Куда увлекательнее заманить в свои сети того, кто пытается сопротивляться! Ваш азарт ослепляет, для вас нет разницы, кто ваша жертва — молодой кадет-идеалист или свежепосвященная, еще неиспорченная Жрица. Вы всеядная нимфоманка, оставляющая за спиной груды растоптанных сердец и исковерканных судеб!

Дэлери ответила не сразу. Она слегка покрутила головой, словно разминая затекшую от напряжения шею, а когда заговорила, голос ее звенел, как во время транса.

— Образы, рисуемые твоим воспаленным воображением — это твоя и только твоя проблема. Ты сам загнал себя в ловушку собственных горячечных фантазий. Но я вовсе не обязана соответствовать идеалистическим ожиданиям и эротическим грезам экзальтированных юнцов. Я — такая, какая есть, — черная кожа кресла скрипнула под пальцами Жрицы. — Да, я не образец добродетели. Я прекрасно знаю, чего стою, и не ограничиваю себя в потакании своим капризам. Я заработала право на это. Но и демонизировать меня не надо, я никогда никого не обманывала и всегда была предельно честна со своими любовниками. Я не дарила им несбыточных надежд и заранее оговаривала отсутствие каких-либо взаимных обязательств. В отличие от тебя я не получаю удовольствия от созерцания чужих страданий и никогда не мучаю людей ради забавы, хотя для тебя и могу сделать исключение.

— То есть меня в свое время вы терзали исключительно по долгу службы, так, что ли?

— Как бы то ни было, за свои терзания ты расплатился со мной сполна. Ты от души порезвился со своим трофеем, приятных воспоминаний мне теперь до могилы хватит.

— Я всего лишь продемонстрировал вам, каково это — быть беспомощной игрушкой в чужих руках…

С оглушительным грохотом отброшенное черное кресло врезалось в стену, и Дэлери оказалась прямо напротив Локано. Ее татуированная рука схватила Советника за шиворот и буквально выдернула с места. Бумаги и карандаши полетели на пол.

— Еще никогда, ни один человек меня так не унижал!!! — закричала она с искаженным от ярости лицом. — Никто и никогда так со мной не обращался, не использовал меня, как… как кусок мяса, как… вещь!!!

То был не истеричный визг домохозяйки, не ор любительницы поскандалить, но оглушительный рык разъяренной львицы, парализующий волю и превращающий мышцы в студень. От него эхом зазвенели стекла шкафов и потолочные светильники. В нем сконцентрировалось все, что Верховной Жрице пришлось вытерпеть от Локано за последние месяцы. И синяки, из-за которых ей пришлось отменить посещения спортзала, и разодранную до крови кожу, когда она мочалкой яростно оттирала с нее воспоминания о прикосновениях его рук, и приступы рвоты, которая душила ее каждый раз, когда она вспоминала о том, что он с ней делал, и слезы, пролитые на плече Руорна. Дэлери припомнила ему все.

По ее лицу пробежала судорога. Мучительно медленно, будто сопротивляясь самой себе, Жрица разжала пальцы и отбросила Советника назад в кресло. Словно завороженный, тот, не отрываясь, следил за ее правой кистью, над которой заплясали бледные голубые сполохи. Скрюченные пальцы сжимались и разжимались, сражаясь с желанием его придушить. Явственно запахло озоном.

— Никто не смеет так обращаться с Верховной Жрицей!!! — Дэлери все же совладала с собой и, сжав руку в кулак, наставила на Локано указательный палец. — Слышишь, НИКТО!!!

Она выпрямилась. Глаза ее горели, лицо покрылось красными пятнами, грудь вздымалась как кузнечные меха. Протянув руку, она, не глядя, схватила со стола стоявшую рядом бутылку, выдернула пробку и наполнила один из бокалов на подставке. Горлышко пару раз отчетливо звякнуло о край. Затем она одним махом опрокинула его в рот.

Некоторое время Дэлери молча стояла, прикрыв глаза. Постепенно ее дыхание стало ровным, лицо разгладилось. Уже через несколько секунд о недавнем взрыве напоминали лишь слегка раскрасневшиеся щеки.

Воспользовавшись моментом, Локано вытер со лба покрывшие его крупные бисерины пота. Рубашка вся промокла и облепила тело. Он никак не мог отделаться от ощущения, что несколько секунд назад заглянул в самое пекло преисподней и только чудом остался жив. Такого страха он не испытывал, пожалуй, еще ни разу за всю свою жизнь.

Дэлери в последний раз глубоко вздохнула и открыла глаза. Подняв бутылку, она внимательно изучила этикетку и, неопределенно хмыкнув, наполнила бокал снова. После чего подняла его на вытянутой руке перед собой. Поверхность янтарной жидкости осталась недвижимой. Удовлетворившись полученным результатом, Верховная пододвинула себе другое кресло и грациозно опустилась в него, закинув ногу на ногу и поставив бокал рядом на стол. Она немного помолчала, потирая старый шрам на правой руке. Затем, положив руки на подлокотники, обратила взгляд на бледного как мел Локано.

— Так что, Ивар, — голос ее вновь обрел привычную холодность и отстраненность, — пощады от меня не жди и извинений тоже. Как, впрочем, я не жду их и от тебя.

— Что вы задумали? — хрипло поинтересовался Локано. В отличие от Жрицы, он все никак не мог прийти в себя.

— Всему свое время, мой дорогой, — Дэлери сделала еще один глоток. — Торопиться некуда, месть — это блюдо, которое, как известно, следует подавать холодным. Ты же свое явно передержал, но я этой ошибки не повторю.

— Сиарна не допустит убийства своего Служителя!

— Помилуй! Зачем мне тебя убивать?! — Жрица громко рассмеялась, и от ее смеха Локано вдруг стало совсем жутко. — Напротив, ты мне нужен живым и здоровым. Тело твое мне без надобности. Меня куда больше интересуют твой разум и твоя душа. Я ведь ими питаюсь, не так ли? — она прикрыла глаза и запрокинула голову, словно предвкушая, смакуя предстоящее пиршество. — М-м-м! Я тебе тоже кое-что продемонстрирую. Ты у меня еще узнаешь, что такое настоящее, глубокое и безысходное страдание.

Опрокинув в рот остатки вина, Дэлери поднялась с кресла и оправила блузку.

— Засим я тебя оставлю, — она слегка наклонила голову, — меня еще дела ждут. Можешь не провожать.

Верховная Жрица развернулась и уже хотела направиться к двери, но остановилась и, метнув быстрый взгляд на Советника, быстро провела правой рукой над пустым бокалом с каплей вина на дне и еле заметными следами губной помады на ободке. С легким хлопком внутри бокала вспыхнул шар бледного лилового пламени. Пометавшись между стенками пару секунд, он беззвучно исчез, оставив после себя мерцающее в раскаленном мареве идеально чистое стекло.

Дверь за Верховной захлопнулась с негромким щелчком, оставив Локано наедине с крайне неприятным ощущением. Он понимал, что только что чудом избежал смерти, но уже начинал об этом сожалеть.

Глава 15

— Деда, деда, что там такое? — Сью подергала стоящего у окна Аустова за рукав.

— Опять любители покричать собрались, — старик провел морщинистой рукой по белокурой головке. — Что-то рановато они сегодня начали.

Из окна второго этажа Молельного Дома открывался хороший вид толпу из нескольких десятков человек, собравшуюся за воротами ограды. Пикетчики осаждали представительство Клиссы на Эзоне почти круглосуточно, практически парализовав его работу. Не то, чтобы они сильно мешали тем, кто находился внутри, но делали почти невозможным доступ в него для тех, кто остался снаружи. Открыто выказвать свою симпатию к Сиарне здесь, в столице Республики, представлялось не совсем разумным и даже опасным. Ее приверженцы в этих условиях предпочитали возносить молитвы Госпоже у себя дома.

Однако преследования оголтелых богоборцев время от времени достигали их и там. Местная администрация старалась удерживать ситуацию в рамках приличия, но это удавалось ей не всегда, а потому в данный момент полтора десятка пострадавших от погромов семей нашли убежище в стенах Молельного Дома, превратив его центральный холл в самый натуральный лагерь беженцев. Время от времени кого-то из них удавалось пристроить на одном из миров Конфедерации, но им на смену вскоре прибывали новые страдальцы.

Поначалу Аустов приходил сюда, чтобы помогать людям обустроить свое будущее. Несмотря на отставку и перспективу судебного преследования, он все еще располагал опытом и связями, способными решить многие проблемы. А Сью скрашивала пребывание в Доме для самых маленьких беженцев, занимая их играми и рисованием. Иногда им обоим приходилось задерживаться здесь допоздна и даже ночевать на диване в одном из кабинетов, и вскоре Аустов осознал, что и сам стал таким же беженцем, лишенным привычной жизни и фактически отрезанным от внешнего мира.

Тем временем толпа за воротами все прибывала, постепенно перерастая в стихийный митинг. Подобные сборища проходили здесь почти каждый выходной, но сейчас, утром рабочего дня это выглядело странно и подозрительно. Видимо, тому имелась некая причина, о которой Аустов не знал.

— Не стой здесь, — он взял внучку за руку и отвел от окна. — Иди, лучше, с девочками поиграй.

— А для чего они тут собираются? — не унималась Сью, так и норовя вывернуться и снова выглянуть на улицу.

— Я же сказал: чтобы покричать.

— Про что?

— Откуда мне знать! Когда сто человек начинают горланить каждый о своем, разве можно в этом гвалте хоть что-то разобрать! — Аустов подтолкнул ее к лестнице. — Иди, играй.