Консерватория:музыка моей души

В один из таких уроков я без просьбы со стороны метра решила сыграть другую мелодию, а затем еще одну, а после нее снова другую. Я воскрешала в себе чувства, испытываемые мной в разные моменты жизни, навеянные сном или явью, выплескивая их на рояль, послушно вбиравший их в себя и отдававший пространству в виде звуков.

Отрешаясь от окружающего, я путешествовала по звуковым созвездиям, ярко сиявшим на темном фоне космоса, каким могла быть тишина. Каждая из мириад звезд-ноток дарила мне ощущения, которые я в нее вкладывала. Музыка ведь намного благодарней людей.

— Оллема Таллия, вы удивляете и радуете меня, — произнес Маркас Двейн, внимательно рассматривая меня, когда я сделала паузу между произведениями. — Прогресс налицо — и весьма внушительный. Не расскажете, что послужило толчком к подобному?

Я улыбнулась нешироко, несмело и неопределенно пожала плечами.

— Мне просто подсказали, что на исполнение можно смотреть немного по-другому, и этот способ мне подошел, — ответила я.

— Я этому рад, оллема. И тому, что способ оказался действенным, и тому, что у вас появились доверительные друзья. Дружеские узы — это важно, — прокомментировал мои слова проректор.

Я покраснела.

Лорд Двейн, замечая, что мой успех в исполнении своих мелодий укрепляется с каждым занятием, вскоре пообещал, что со следующего семестра мы начнем вплотную заниматься собственно композицией:

— Пора расширить ваш багаж мелодий, оллема. К тому же олламу-композитору необходимо уметь создавать мелодии не только в приливы вдохновения. Я так же расскажу и покажу вам на практике принципы написания музыки, способной принимать эмоциональный окрас, нужный исполнителю. Такие мелодии называют прозрачными. Их обязан уметь писать любой оллам-композитор.

Я слушала и пальцы покалывало от предвкушения. Хотелось скорее приступить к изучению обещанного, но для этого нужно было развить в себе навык исполнения музыки своей души без внутренних препятствий, чем я с усердием и занималась.

Время от времени метр Двейн приглашал на уроки композиции посторонних, чтобы я быстрее привыкала к чужому внимательному присутствию. Это могли быть как преподаватели, так и студенты выпускного курса. Несколько раз присутствовал и Даррак, и в те дни мне игралось особенно легко: с ним мне хотелось поделиться своей музыкой.

На занятиях метра Тигана Муррея я все полнее узнавала, что же значит быть оллемой. Мудрый, уже немолодой человек раскрывал студентам тайны, связанные с сутью нашего естества. На одном из таких уроков он заявил:

— Что ж, с блоками вы все уже справляетесь хорошо, — тут он не покривил душой: благодаря его манере вести занятие и различным испытаниям, мы научились ставить блок как постепенно, так и резко, с первых звуков.А так же ставить так называемый 'тонкий' блок, позволяющий отстраненно фиксировать все оттенки направленного нежелательного воздействия, при этом избегая внушения. — Настало время учиться тому, от чего блок ставится. Теперь мы с вами будем постигать воздействие.

В аудитории повисла восторженная тишина. Этого момента ждали мы все с замиранием сердца. Наконец увидеть, на что способен наш дар, способен каждый из нас. Воздух едва не пронизывали разряды возбуждения и напряжения. Тем временем преподаватель продолжал:

— Все вы тут с разных факультетов и с разным уровнем дара. Поэтому начинать учиться мы будем с самой низкой и простой ступени, доступной всем. Музыкантам и композиторам усложненный курс обеспечат их преподаватели по специальности. Итак. Все вы знаете, что музыка оллама исходит из души и направляется к душе слушателя. Но как быть, если перед вами стоит задача навеять звонкую радость, когда на душе скребут кошки, или создать атмосферу уважения и преклонения, когда вам хочется плюнуть его объекту в лицо? — метр оглядел еще больше притихшую и отчаянно внимавшую аудиторию. — Я, конечно, утрирую, но в жизни возможно всякое, и эмоциональное состояние оллама не всегда совпадает с настроением музыки, которую ему надлежит исполнять. Что же в таком случае делать? — и снова повисла небольшая пауза, подчеркивающая важность сказанного, призванная максимально акцентировать внимание, Тиган Муррей виртуозно владел ораторским искусством, присовокупляя к нему навыки оллама.

Тишина звенела и искрила, а голодные до знаний глаза студентов, казалось, впивались в стройную и статную фигуру немолодого, но по-прежнему цветущего преподавателя, снова оглядевшего студентов и продолжившего:

— Все и просто, и сложно одновременно, дорогие олламы. Для того чтобы внушать чувства, нужно испытывать их самим. А для этого, вам в первую очередь нужно научиться вызывать в себе некое пустое состояние, в котором вы не чувствуете ничего. Долго вы его, конечно, удерживать не сможете, но это и не нужно. Оно необходимо ровно настолько, чтобы вслед за ним вызвать требуемые ощущения, ведь радость легче пробудить из пустоты, чем из печали. И так со всеми чувствами. Этим промежуточным шагом мы сегодня с вами и займемся.

Все оказалось действительно не так сложно, как представлялось с первых слов метра: для того, чтобы автоматически, на уровне инстинктов — а именно это и было нашей целью, потому что консерватория Вилмара Аберга Мироносца, как выразился Тиган Муррей, дилетантов не выпускает — вызывать в себе состояние 'пустоты', нужно было запустить тот же механизм, что и с блоком. Точнее, нужна была мелодия. Короткая и простая, но только своя, безошибочно настраивающая на нужный лад, дающая необходимое время для настройки.

— Вашим заданием на следующее занятие будет именно таким, вам предстоит найти собственную мелодию. В этом вам никто помочь не сможет. Это не спонтанные несколько нот, пришедшие вам в голову по наитию, которые теперь активизируют ваш блок. Эти ноты, дорогие мои, нужно выстрадать. Итак, запоминайте алгоритм действий: во-первых, вам нужно приложить усилие и настроиться на ту самую безэмоциональную пустоту. Мне все равно, сколько это у вас займет времени: час, два или день — мне важен результат. Когда это состояние будет вами достигнуто, нужно перенести его на ноты любым доступным вам способом. Можете наиграть себе что-то подходящее на инструменте, напеть, просто прокрутить в голове, но эта мелодия, эти несколько нот, те звуки, что ассоциируются у вас с пустотой, должны отпечататься у вас в памяти. Повторяйте их постоянно. Если у кого-нибудь из вас получится с их помощью вызывать в себе хотя бы отголосок пустоты, я это обязательно отмечу.

Сказать, что я была в растерянности и недоумении — значит, ничего не сказать. В мыслях расправил крылья самый настоящий сумбур: а если у меня не получится? Как вообще можно вызвать ощущение эмоциональной пустоты? Я ведь чувствую, даже когда сплю! Вихрь коротких вспышек-мыслей прервал богатый на оттенки, кристально-чистый голос Тигана Муррея:

— И не забывайте, дорогие олламы и оллемы. Музыка души — субстанция тонкая. Ее нельзя просчитать, ее нужно чувствовать. Чувствуйте, друзья, оттачивайте остроту восприятия, в этом ваша главная задача на первом курсе.

Замечательно! Теперь все еще более непонятно. Нам нужно учиться чувствовать эмоциональную пустоту, при которой чувства отсутствуют. Не завидую я музыковедам. Им мало того, что нужно понимать такие вот фразочки, так еще и составлять самим.

Никогда еще после занятия студенты не были столь тихими и не расходились в такой задумчивости. Идя в столовую, чтобы пообедать, я раздумывала над хитрым заданием метра Муррея. Чтобы вызвать ощущение пустоты, нужно хорошенько сосредоточиться и лучше это делать в тишине, а тишина возможна только когда рядом никого нет.

Осознав эту мысль, я резко остановилась перед самой дверью в столовую. Пожалуй, лучше мне попробовать прямо сейчас, пока наставления метра все еще свежи в памяти. Да и во время обеда все студенты заняты едой, а значит, общежитие будет пустым. Мысль показалась мне разумной и я, отвернувшись от дверей, за которыми умопомрачительно пахло коронным соусом мастера Аодха, направилась к выходу из холла консерватории, а затем к женскому общежитию.

В здании общежития действительно было тихо и пустынно. Настолько, что даже мои шаги отзывались гулким раскатистым эхо. Зайдя в комнату, закрыла дверь и скинула туфли. Прошлась туда-обратно и решила, что ничто не должно меня отвлекать, а значит... Кивнув собственным мыслям, отправилась умываться и тщательно мыть руки. После этого, вернувшись в комнату, переоделась в удобную пижаму и забралась с ногами на заправленную кровать, оставив их босыми. Села, прижав ноги к груди и обхватив их руками, поставила подбородок на колени и закрыла глаза.

Сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. В голове кометами метались мысли обо всем на свете. Пришлось силой их разгонять, отлавливая одну за другой и призывая к порядку и приличному мыслеповедению. Я сидела и представляла небо. Ночное беззвездное небо, затянутое тучами. Темнота и пустота, ни единого источника света. Только темное черно-синее марево, в котором я парю, не имея опоры. Ни единого привлекающего внимания элемента, везде, со всех сторон однообразие. Постепенно в голове поселяется гулкая тишина, вязкая, как кисель. В такой тишине вязнут не только мысли, но и чувства. Я представляю себя пустой оболочкой, не имеющей содержания. Отдаленно на периферии сознания тишина издает тихий монотонный гул-звон, напоминая, что я жива и мир на прежнем своем месте.

Как пустота может ассоциироваться с набором звуков? Ведь смена звучания — это движение и жизнь. Нет, моя пустота звучит не перебором красочных трелей. Она гудит, издавая постоянное не раздражающее, но весомое звучание. Низкое, постоянное. Моя пустота — это одна бесконечная нота, не меняющая высоты, интенсивности или громкости своего звучания. Она постоянна.

Однажды к нам в школу в Трентоне приехал оркестр с затейливыми инструментами. Один из них был привезен из далекой страны, где музыка — часть ритуалов. Деревянная, диаметром с мужскую ладонь труба длиной не менее двух метров, сотворенная самой природой, она звучала только на одной ноте, искупая это богатством тембра. Меня тогда поразила техника. Мужчина, обучавшийся у одного из шаманов племени игре на этом инструменте, играл на нем в технике непрерывного дыхания, не выделяя особого времени на вдох, но совершая его одновременно с выдохом, так чтобы диджериду звучал без малейших перерывов, наполняя пространство плавным коричневым цветом, как будто напоминающим, что все мы прах и в прах возвратимся.

Моя пустота звучала голосом диджериду, низким, гудящим, вибрирующим, завораживающим. Этот тихий насыщенный тон как нельзя лучше подходил для того, чтобы убирать из мыслей все лишнее, оставляя лишь тишину и спокойствие.

Вот он, голос моей пустоты. Нашла!

И в этот момент до моего слуха донесся заливистый солнечный смех, заставивший пустоту вокруг меня осыпаться темным песком.

Я спустила ноги с кровати и подошла к окну, откуда шел звук. Окна нашей комнаты выходили на сторону главного входа в женское общежитие, к которому медленно подходили Ния и Кеннет. И, судя по всему, скрипач находил, чем порадовать подругу, чей смех разлетался звуками колокольчиков, неся с собой маленькие радостные солнечные лучики. Я улыбнулась и поспешила переодеться в форму. Успела как раз перед тем, как дверь в комнату открылась, впуская солнечную девушку и ее спутника.

— Талли, ты здесь, — только взглянув на меня, произнесла соседка с легким выдохом облегчения и тут же спросила. — С тобой все хорошо? Тебя не было на обеде.

— Все замечательно, Ния. Все просто чудесно, — ответила я не в силах сдержать улыбку.

Друзья одинаково подозрительно прищурились и испытывающе посмотрели на меня, а я не стала скрывать своей радости, тем более, что она распирала меня изнутри:

— Метр Муррей задал найти звучание своей пустоты.

Ребята понятливо переглянулись.

— Ну тогда конечно, — произнес Кеннет и уточнил. — Судя по твоему довольному виду, у тебя все получилось?

Я несколько раз кивнула, продолжая довольно улыбаться. В ответ на губах парня расплылась невозможно-проказливая ответная улыбка.

— Ох, помнится, я намучился с этим заданием, — проговорил он. — То не так сидится, то не так лежится, то что-то мешает и не дает достичь концентрации, чтобы выгнать все мысли из головы...— его тон красовался такими загадочными оттенками изумрудного, что я не смогла не спросить:

— И что же ты сделал?

Ния прыснула в ладошку, ее светло-карие глаза играли веселыми искорками. Я удивленно перевела взгляд на нее, а потом обратно.

— Пришлось устранить абсолютно все раздражители, — пожав плечами и едва сдерживая улыбку, ответил Кеннет.

— То есть? — не поняла я, а подруга не выдержала и расхохоталась.

— Ой, талли, ты не поверишь, сколько визгу было, когда девушка его соседа зашла в комнату и увидела нашего Кеннета сидящим на полу и абсолютно, — тут Ния снова хихикнула — без малейших признаков раздражителей.

Я стала понимать, что именно ребята имели в виду под раздражителями, не зря же я сама переоделась в пижаму. Судя по всему, у Кеннета ее либо не было, либо и она раздражала. Мои губы не стали меня слушаться, и на лице снова появилась улыбка, а за ней и смех, поддерживаемый звонким хохотом Нии.

— А нечего врываться в мужскую комнату без стука, — пробурчал парень, стараясь выглядеть насупленным, от чего нам стало еще смешней. — И вообще, ничего такого страшного она там не увидела. А визг, я так подозреваю, от восторга подняла, не иначе.

Волна хохота пошла по новой. В этот раз его виновник присоединился к веселью.

В течение отпущенной нам недели, я практиковалась в искусственном вызывании пустоты каждый свободный и подходящий момент: по утрам, пока Ния еще спала, после индивидуальных занятий с роялем и псалтирью и перед сном. Получалось все лучше с каждым разом: нужное состояние отзывалось все быстрей на резонирующий дрон диджериду в моей голове. С приближением занятия метра Тигана Муррея меня все чаще посещал вопрос: как преподаватель собирается оценивать результаты наших стараний?

Оказалось, что метр не просто казался, но и в действительности был мудрым человеком, имевшим огромный преподавательский опыт и прекрасно знавший необходимые для его сферы деятельности приемы. В это занятие студенты были особенно неспокойны. Судя по интенсивности и градации серого цвета тишины, немного разбавленной шепотом, этот вопрос заинтересовал не только меня.

— Итак, дорогие оллламы и еще более дорогие оллемы, — произнес метр, как только зашел в аудиторию, — сегодня мы увидим кто из вас справился с заданием, а кому придется еще поработать над этим. Потому что без навыка воссоздавать в себе пустоту никому из вас не стать олламом в полной мере.

Шепотки прекратились, как только сочный, бликующий всеми оттенками цветов прозрачный голос раздался в помещении, и теперь все напряженно внимали преподавателю.

— Итак, я попрошу вас всех закрыть глаза и выполнить заданное упражнение так, как вы привыкли это делать, — голос метра был полон спокойствия и уверенности. Он умело и ненавязчиво удалял излишнюю студенческую нервозность из аудитории, тем самым настраивая на нужный лад.