Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Когда стрельба только началась, на наблюдательный пункт посыпались звонки сначала от командира роты, потом из батальона и, наконец, из штаба полка.
Прикрывая мембрану телефонной трубки рукой, чтобы было лучше слышно, я раз за разом докладывал, что движения противника не наблюдаю, никаких сведений о разведывательной команде не имею, но как только — так сразу!
Упаси нас Господи от огня противника и излишнего внимания начальства! К тому моменту, как вернулись наши охотники, я был доведен до белого каления и, то и дело, взрыкивал на окружающих.
А окружающие предпочитали держаться от недовольного меня как можно дальше.
Так вот, сначала в траншею через бруствер ссыпались четверо моих нерадивых подчиненных, а уже следом поочередно спустились гренадеры из разведкоманды.
Причем, что характерно, не одни!
Добычей и, собственно, прибавлением, в этой теплой компании оказались два связанных немца с кляпами во рту.
— Савка, фонарь давай! — распорядился я и сходу застроил я фельдфебеля разведчиков. — Докладывайте! Что у вас там приключилось? Что за стрельба?
— На германскую разведку наткнулись, вашбродь. На артиллеристов... Приглядывали мы за ихней траншеей. Слышим — ползет кто-то... Ну мы их подпустили поближе и кинулись. Двоих в ножи взяли, еще двоих скрутили... Хто ж знал, что там еще один лезет... Он, ирод, палить начал... Мы его, конешна, кокнули, да поздно — нашумели... Германцы так палили — страсть! Как живы-то остались — непонятно... Одной помощью Господней и спаслися! — разведчик размашисто перекрестился.
— Раненые есть?
— Никак нет, вашбродь! Царапины токмо, хучь и до крови!
— Ну, молодец, показывай пленных!
— Сергунька! — Окликнул фельдфебель кого-то из своих. — Давай немаков сюды!
Вид пленные имели довольно жалкий: в грязной изорванной форме, с разбитыми физиономиями и какими-то тряпками во рту, в качестве кляпов.
Судя по расцветке галуна и погон — действительно артиллеристы: офицер и унтер.
— Ну-ка, выньте у офицера кляп! Поговорить с ним хочу!
Кляп вытащили и пленный предстал передо мной, щурясь от света потайного фонаря уцелевшим глазом — другой был подбит и заплыл огромным синяком.
— Name? Dienstgrad? Truppenteil? /Фамилия? Звание? Воинская часть?/
— Leutnant Lamm! Die erste Schwerebatterie des zwanzigsten Armeekorps! /Лейтенант Ламм. Первая тяжелая батарея 20-го армейского корпуса/
— Fünfzehnzentimeterkaliber? /Пятнадцатисантиметровая? Т.е. 150-миллиметровая/
— Ja.../Да.../
Поболтав еще немного с очумелым немецким лейтенантом, я выяснил, что на нейтралку они вылезли с целью оборудования поста скрытого наблюдения, дабы корректировать артиллерийский огонь во время завтрашней атаки.
* * *
Когда немцев увели в штаб полка, я взялся за телефон — пора было доложить о событиях веселой сегодняшней ночки.
К тому моменту, когда я вдоволь наобщался с вышестоящими начальниками всех уровней, у меня над душой уже стоял довольный Лиходеев.
— Разрешите доложить, вашбродь?
— Докладывай!
— Хорошо охотники сходили. С прибытком вернулися... Спасибо вам, вашбродь! Вот, стало быть, благодарствуем. — Лиходеев положил на снарядный ящик, используемый в качестве телефонного столика, нечто завернутое в тряпицу.
— Разрешите идти?
— Иди... — Кузьма Акимыч исчез как утренний туман — тихо и незаметно, а я осторожно развернул оказавшийся тяжелым сверток.
Ого! Массивная кобура из коричневой кожи и небольшой никелированный пистолет с рифленой деревянной рукояткой.
Последний я взялся внимательно рассматривать.
Надпись с левой стороны гласила: SELBSTLADE PISTOLE BEHOLLA CAL 7,65 — значит 'Бехолла' калибром 7,65. Над спусковым крючком — серийный номер: 9019. С правой стороны название расшифровывалось: BECKER U HOLLANDER WAFFENBAU SUHL.
О! У отца есть охотничий карабин 'Маузер' — и тоже 'Беккер и Холландер'.
А пистолетик-то — хорош!Маленький, ухватистый и выглядит весьма и весьма стильно. Выщелкнул обойму — семь патронов. Для скрытого ношения и как оружие последнего шанса — самое оно!
Отложив понравившуюся мне обновку, я взялся за кобуру.
Тут никаких неожиданностей не было — банальный и брутальный 'Парабеллум' с запасной обоймой и инструментом.
Неплохо.
Достойное пополнение моей коллекции, начавшейся с подаренного казаками-уральцами 'Маузера'.
Завернув подарки обратно в кулек, я отправился в наш с Казимирским блиндаж.
Надо бы, наконец, выспаться...
Что-то мне подсказывает, что день завтра будет дли-и-и-нным...
Глава VI
1
Скукота...
Нет! Не так...
С-К-У-У-У-К-О-Т-А!!!
Причем не просто так, а по ряду объективных причин.
Например, качество окраски стены и лепнину на потолке я изучил до мелочей, а вместе с тем и прочие архитектурные изыски, вроде пилястр и капителей палаты номер четыре Варшавского военного Александровского госпиталя...
Развлечения, как таковые отсутствуют, да и настроения развлекаться нет. Читать при свечах — некомфортно. Гулять — здоровье не позволяет.
Формулировка безупречна — именно что 'скукота'... Большими буквами...
Сейчас вообще ночь — то есть вдобавок еще и темно, одиноко и тоскливо...
Надо бы, наверное, поспать, но не получается. Мешают стоны артиллерийского подпоручика — моего соседа по палате.
Руку опять же отлежал... Левую... Потому что сплю только на левом боку...
Сплю я так по той простой причине, что правая сторона груди у меня прострелена...
Навылет...
И легкое тоже — навылет...
А главное — снится все время тот день...
Тот самый — самый длинный...
* * *
В ночь немцы сменили потрепанный резервный полк, безуспешно атаковавший наши позиции, на свежепереброшенный с западного фронта пехотный. Атаку, перед самым рассветом, начали германские штурмовики.
Как они оказались в наших окопах — непонятно...
Возможно, свет на это прискорбное событие смог бы пролить командир второго взвода старший унтер-офицер Филиппов. Но он сгинул безвестно, вместе со всем секретом, бывшим в боевом охранении впереди наших окопов...
Так или иначе, немецкие штурмовые команды ворвались в передовую траншею, паля из пистолетов и забрасывая гранатами блиндажи, землянки, окопы и ходы сообщения.
Пулемет в первой траншее даже не успел открыть огонь.
Разбуженные стрельбой и взрывами, мы с Казимирским одевшись впопыхах, выскочили в траншею:
— Вы — направо! Я — налево! Барон, любой ценой не дайте немцам прорваться во вторую траншею и, да хранит вас Бог!
— Oui, mon chef! Bon courage! /Так точно! Удачи!/ — Почему я ответил по-французски — Бог весть. — Савка, за мной! — Нахлобучив каску и перехватив автомат за цевье, ринулся к ходу сообщения соединявшему траншеи.
Немцы как раз начали обстрел наших позиций, дабы предотвратить подход подкреплений. Снаряды рвались вокруг, поднимая дымные фонтаны земли, подсвеченные изнутри оранжевым светом...
* * *
В палату вошла сестра милосердия Ядвига — сухощавая немолодая полька с бледным костистым лицом.
— Не спится, пан прапорщик?
— Не спится, пани Ядвига.
— Пану заварить ромашки?
— Спасибо, не стоит! Позаботьтесь лучше о подпоручике Лазареве — он снова стонал.
— Непременно... — женщина вышла также тихо, как и появилась.
Лазарев отброшенный взрывной волной на станину орудия очень страдал — у него было сломано несколько ребер, ключица и раздроблена рука.
Я же, своевременно прооперированный в нашем полковом госпитале, по сравнению с ним считай — легко отделался.
Когда бессознательного меня с пузырящейся на губах кровавой пеной притащили на перевязочный пункт, выглядело все достаточно печально. Спасением своего бренного тела ваш покорный слуга обязан Савке и здоровяку Степану Степанову. Первый — быстро закрыл раны, не допустив пневмоторакса. Второй — вынес на руках, словно ребенка, пока тот же Савка, которому не под силу было меня тащить, прикрывал наш отход из ручного пулемета.
Все эти подробности я узнал уже в Варшаве, ибо две недели находился на грани жизни и смерти.
Спустя десять дней после ранения, с меня, только очнувшегося от горячечно бреда, сняли дренаж и отправили в Розенберг. А оттуда по железной дороге — в Варшаву.
2
Уже которую ночь подряд я мучаюсь, пытаясь заснуть.
Лежу, ворочаюсь и грежу наяву: 'самый длинный день' никак не хочет меня отпустить...
В полудреме мне мнятся эпизоды боя, о которых я бы очень хотел забыть...
А еще лучше никогда их не видеть... Не знать... Не пережить...
Когда я с вестовыми добрался до второй траншеи, в первой бой уже затихал. Теперь предстояла схватка за ходы сообщения, дабы не дать противнику прорваться дальше.
Если я правильно помнил читанную в свое время книгу о тактике германских штурмовых групп в Первую Мировую, то сейчас они двинутся дальше вперед, а в захваченную ими передовую траншею подтянутся пехотные части.
Наши пулеметы во второй траншее время от времени постреливали короткими очередями, но непрерывного огня не велось — не по кому было пока стрелять, потому что весь бой шел в окопах.
Минометы вообще молчали, а артиллерия вела беспокоящий огонь.
Предположим, мы сейчас ломанемся в ход сообщения и наткнемся на германских штурмовиков, которые наверняка уже ждут наших ответных действий или же движутся сюда.
Лотерея... Кто первый гранату бросит...
Значит, надо сделать так, чтобы мы успели первыми.
Например — устроить засаду! В узком извилистом ходе сообщения — это практически невозможно. К тому же немцы будут двигаться, бросая гранату за каждый поворот.
То есть засаду надо делать в неочевидном месте.
Хотя бы в воронке! Есть метрах в пятидесяти отсюда подходящая яма от шестидюймового снаряда: глубокая и расположена рядом с ходом сообщения.
Так и поступим!
— Так! Ты, ты и ты! — потыкал я пальцем изготовившихся к бою гренадер. — За мной! Гранат побольше берите!
Солдаты завозились, распределяя снаряжение, а я подозвал к себе подоспевшего унтер-офицера Рябинина.
— Рябинин, мы пойдем вперед — немцев встретить. Ты оставляй тут два отделения и готовься с двумя другими, в случае успеха нас поддержать!
— Слушаюсь, вашбродь!
— Главное ходы прикрыть. По открытому месту немцы не пойдут. Воронок пока маловато — близко не подберешься.
— Вы, вашбродь, не сумлевайтесь! Ученые мы! Врасплох нас не возьмешь!
— Вот и ладно! — Я передернул затвор автомата. — Ну, мы пошли.
Передвигаться пришлось привычным окопным манером — впереди боец с дробовиком, за ним — гранатометчик, а следом остальные.
До искомой воронки добрались не быстро, но без приключений.
Затихарились и сели ждать гостей.
Бой тем временем разгорался. В какофонию звуков включились новые исполнители — наши минометы и артиллерия.
Значит, немцы пошли от своих траншей через нейтралку к захваченной нашей. Если их сейчас не осечь — нам хана!
Да где же эти чертовы штурмовики?!?!
Накаркал!
Идут вроде.
В ходу сообщения грохнула граната, за ней другая, но уже ближе. Еще один взорыв грохнул совсем рядом.
Гренадеры изготовились, ожидая моей команды.
— Огонь, пли! — заорал я и первым бросил ребристое стальное яйцо в то место, где по моим расчетам находились враги.
Бах! Бах! Бабах!
Сквозь грохот артиллерийских разрывов хлопки гранат прозвучали несколько приглушенно, а мы, перевалившись через край воронки, уже вели огонь по немцам. Растерянные, раненные и оглушенные они стали легкой добычей.
Перебравшись в ход сообщения, гренадеры организовали охранение, а я бегло осмотрел результаты засады.
Восемь... Нет! Девять трупов.
Все в новых рогатых касках образца 16-го года. Все увешены гранатами и вооружены весьма разнообразно — от пехотных лопаток и самодельных палиц до маузеров и карабинов.
Ага, а это, судя по всему — офицер...
Был...
Ого! А что это тут у нас?
Из-под неловко вывернутой руки посеченного осколками мертвеца, я вытащил длинноствольный 'парабеллум'. Артиллерийская модель, однако! С удлиненным магазином. В коллекцию пойдет.
В этот момент самый дальний от меня немец громко застонал и пошевельнулся.
Как уцелел? Шел первым, потому и пострадал меньше всех?
Черт! Да он же в кирасе! На руках тоже какие-то железяки...
Крови нет — значит, его только оглушило! Доспех спас...
Ну, сука!
Я сделал шаг вперед, наступил зашевелившемуся штурмовику на спину и, аккуратно прицелившись, выстрелил из 'парабеллума' в зазор между каской и горловиной доспеха...
Немец дернулся и обмяк...
'Requiescit in pace', как обычно пишут в компьютерных играх...
* * *
Черт! Приснится же...
Проснулся я в холодном поту. Поганый сон...
Но поганее всего то, что так оно и было на самом деле: засада, 'парабеллум' и застреленный мною в затылок штурмовик.
Снова заболела левая рука — отлежал.
И пить хочется.
Неловко извернувшись, я с трудом сел, откинувшись на подушки.
За стеклянной дверью коридора замерцал оранжевый свет керосиновой лампы, и в палату вошла пани Ядвига.
— Вам плохо, пан прапорщик? Вы снова кричали и ругались...
— Нет-нет... Эта боль не телесная...
— Вам снится война?
— Да...
— Давайте я напою вас отваром из ромашки, пан прапорщик? Вам станет легче и вы, быть может, хоть немного поспите?
— Спасибо, пани Ядвига. Весьма кстати...
3
Наша контратака оказалась успешной — все штурмовики были уничтожены... И хотя их было немного — около полуроты, но дрались они отчаянно.
В плен эти ребята сдаваться не собирались...
Да и не собирался никто брать их в плен... Эта участь не для бойцов ударно-штурмовых отрядов... Недаром их символом во всех армиях Первой Мировой были череп и кости. Добровольцы, все как один...
Тяжелораненых гренадеры добили штыками... Как говорится 'Поднявши меч...'
Такой вот суровый закон войны...
Осмотревшись в траншеях, мы заняли оборону. Из хороших новостей — пулемет не поврежден, из плохих — расчет погиб... Народу у меня не густо — человек около пятидесяти. Считай — взвод, а еще недавно была полурота...
Увидев среди подошедших гренадер Акимкина, я распорядился:
— Давай, братец, к 'Максимке' вставай! Ты же вроде ученый?
— Так точно, вашбродь!
— Отдашь своего 'Бертье', да вот хоть Степанову! — заметил я еще одно знакомое лицо. — Справишься Степанов?
— Отчего ж не справиться-то? То исть, так точно, вашбродь!
— Вот и ладно! Всем остальным — не расслабляться. Сейчас немец опять полезет!
— Встретим, да попотчуем от души! Не сумлевайтесь! Ужо мы им! — отозвались со всех сторон гренадеры.
* * *
Я вновь вынырнул из беспокойной полудремы навеянной тяжкими воспоминаниями...
Больно-то как...
Разволновался во сне, дыхание участилось, и простреленное легкое тут же напомнило о себе резкой тянущей болью.
У-у-у...
Сейчас я завою.... Сейчас я залаю... Сейчас я кого-нибудь съем...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |