Небо шамана. 2 часть

Вот с этими мыслями лежу у кустов, за которыми в замаскированном окопчике немецкий "секрет" с пулемётом. Смотрю на то, как просыпается аэродром. Вот вышли повара покурить на крыльце, они кашеварят уже пару часов, чтобы к завтраку всё было готово. Вон опять потащили объедки с кухни собак кормить, я этот странный сарай, в котором собак держат, вчера пару часов разглядывал. Сначала вообще не понял, чего там часовой на вышке охраняет, только потом услышал собачий лай, и стало понятнее. Еду им носят с кухни в обшарпанной кастрюле до того, как наступает время приёма пищи у людей. Но мне сегодня не до наблюдения за "собачатником", если они всё время у себя в сарае просидят, то мне до них вообще никакого дела не будет, только ещё один пост у сарая снять. Я сейчас высматривал особенности утренней смены постов и уже нашёл два секрета, которые сняли, но на день не выставили, поэтому я их вчера днём не увидел. Самым заманчивым был подход со стороны небольшого овражка, который по краю взлётной полосы почти вплотную подходит к техническим строениям. Но ещё вчера выяснил, что так подумал не только я и там всё заминировано и накручено столько колючей проволоки, что разбираться и делать проход, будь я даже профессиональным сапёром, потребуется несколько недель, и в конце подорвёшься.

Какой-то грамотный местный вояка организовал выкос всех прилегающих территорий, чтобы враг в траве не спрятался. С одной стороны, выкошенные луговины — это неудобство, а с другой — говорит о том, что подходы к аэродрому не заминированы, ведь не стали бы косить прямо по минам. На всякий случай ещё раз слазил в заминированный овраг, убедился, что он непроходим. Мне это не нужно, я думал, по нему Цыганова провести, но ничего страшного, войдёт с почётом, как положено, через КПП на въезде, после того, как я там немного поработаю.

Наконец, удалось рассмотреть, что тут за бомбардировщики. С одного стянули маскировку и выкатили немного вперёд. Показалось круглое застеклённое плексигласом место переднего стрелка довольно узнаваемого носа восемьдесят шестого Юнкерса. Нам на курсах про него рассказывали, что это один из немногих самолётов в мире спроектированный под экономичные дизельные двигатели, но после эксплуатации опытных образцов решили, что мощности дизельных моторов по шестьсот сил мало и стали ставить обычные бензиновые моторы воздушного охлаждения мощностью каждый больше восьми сотен сил. Нам показывали фотографии с узкими заострёнными мотогондолами с дизелями и с широкими "бензиновыми звёздами" воздушного охлаждения. Сейчас я разглядывал этот самолёт с бензиновыми двигателями и судорожно вспоминал всё, что знал про этот самолёт. Уже морально устаревший двухмоторный моноплан с низкорасположенным крылом и двухкилевым хвостовым оперением. Максимальная скорость на высоте немного больше трёхсот километров в час, бомбовая нагрузка тысяча килограммов, дальность средняя, полная взлётная масса около восьми тонн, практический потолок меньше шести километров, экипаж четыре человека. Что я ещё про этот самолёт знаю? Что там придумана смешная кабина для заднего стрелка, из днища выдвигается бронированная сидушка-ванна-гондола-корзина, сидя в которой стрелок ведёт огонь назад и вниз. Вооружение три авиационных пулемёта калибра семь и девять десятых миллиметра, один в передней кабине и два сзади. В принципе машина надёжная, только медленная и бомбардировщик из него средний, его собратья: восемьдесят восьмой Юнкерс и сто одиннадцатый Хенкель берут в два раза больше бомбовой нагрузки и могут доставить её со скоростью на сто километров в час быстрее. Даже сто десятый Мессершмитт — истребитель несёт бОльшую бомбовую нагрузку. Вот и вышло, что самолёт устарел, как его ровесники наши "СБ", "Ишачки" и "Чайки". Но часть уже выпущенных машин используется на фронте. Наверно их тоже союзникам немцы спихнули.* Хотя у этого на фюзеляже знаки немецкие, после итальянцев в Миллерово и болгар в небе Сталинграда, меня уже мало что удивит. Здесь на земле воюют кроме немцев румыны, итальянцы, хорваты и венгры, уж очень им хочется ухватить себе немного русского чернозёма. В этой компании только негров с Лимпопо не хватает...

Опять куда-то в сторону мысли убежали. И чего я вообще к этому бомбардировщику прицепился, вон стоит трёхмоторный транспортник, Цыганов говорил, что даже в кабине такого посидел. Но как-то в моём сознании "прилететь на бомбардировщике" звучит гораздо лучше, чем "прилететь на транспортнике". Так! Ладно, дальше смотрим и запоминаем, чтобы ничего не пропустить и не допустить ошибки. Стоп! А это, что за компания под охраной двух немецких солдат топает?! Кто, если не наши могут ходить босиком без ремней в ободранной красноармейской форме? С этим нужно разбираться! Наблюдаю за тем, куда ведут два немца восемь наших пленных. Ну, не видно особенной радости на лицах наших. Явно против воли выполняют команды конвоиров. Вообще, на плен я теперь смотрю больше с местных позиций и понимаю, что в плен можно попасть без сознания или без возможности сопротивляться. Здесь совсем другая война и плен, надо полагать, тоже другой и мои мерки не всегда подходят. Как-то говорили с комэском и он сказал, что гораздо труднее в плену не сломаться и не сдаться, а при случае бежать и либо добраться к нашим, либо воевать в тылу, чем просто покончить с собой. А он мужчина умный и стоит прислушаться к его словам...

Пленные тем временем взяли телегу, четверо впряглись в оглобли и покатили её на поле, где часть скошенного сена ещё стоит в стогах. Пробрался к одному из стогов, у которого наши работают, они грузят в телегу с верхом сено, потом четверо впряглись и утащили телегу куда-то на аэродром, а четверо отдыхают-ждут их возвращения, потом уже отдохнувшие грузят и тащат телегу... Вначале подумал, что четверо мужчин и у них даже вилы есть, давно могли кинуться на конвоира, всё равно он больше одного выстрела из своего карабина сделать не успеет. Но, осмотревшись, понял, что не всё так просто. Место работы просматривается минимум с трёх огневых точек, два пулемёта и автоматическая зенитка на работающих развёрнуты. Да и сами парни истощены, что ходят едва. Настало время обеда и хоть наших никто кормить не подумал, но пока неспешно ели караульные, наши повалились в сено и отдыхать. А у меня появилась возможность с ними поговорить. Конечно, я рисковал, ведь окажись они не теми, за кого я их принял и мне придётся очень быстро убегать, и вся планируемая операция окажется на грани срыва, но я рискнул и не пожалел. Кажется, я здесь уже становлюсь совсем русским.

Представились друг другу и между походами с гружёной телегой старшина Телегин, с которым меня свёл тот, с кем вначале заговорил, вводил меня в курс дел на аэродроме. Я зарылся в сено, а он вроде бы просто устроился отдыхать чуть в стороне от остальных. Он среди этих восьмерых старший, бывший лётчик-истребитель на "Ишачке", сбили ещё в августе сорок первого над Украиной. Пытался посадить самолёт и потерял сознание при ударе о землю. В себя пришёл уже в лагере, где пробыл пару недель, пока не приехал представитель авиационной части и из строя начали выдёргивать всех с голубыми петлицами и лётными эмблемами. Так оказался в рабочей аэродромной команде. Этот аэродром для него уже четвёртый. Кормят объедками и очистками. Тот сарай, что я принял за псарню, оказался бараком, где держат пленных. Бачок с кухни и есть их еда, куда сбрасывают очистки при приготовлении пищи, даже объедки им не достаются, потому, что ими кормят несколько свиней, которых откармливает начальник охраны. На аэродроме есть несколько предателей "хиви", которые добровольно согласились работать на немцев, и они живут в немецкой казарме и питаться ходят в столовую охраны. Их используют при работах на самолётах и в мастерских, а пленных только на неквалифицированных работах вроде этой. Всего их больше тридцати человек, но трое от истощения и слабости уже не встают. В бараке остался лейтенант Косматенков, штурман дальней авиации, случайно попавший в лагерь для рядового состава, он у них старший. На мой вопрос о готовности помочь в захвате аэродрома и угоне самолёта получил горячую поддержку. Попросил Телегина передать Косматенкову, что как только всё будет готово, мы их освободим, и рассчитываем на их помощь. На этом расстались. Рассказывать свои планы и называть конкретные сроки не стал, ведь при такой обтекаемой формулировке, скорее всего, даже если информация дойдёт до немцев едва ли они будут готовы к тому, что атакуем уже ближайшей ночью.

Оставшееся время до самых сумерек наблюдал, прикидывал и уточнял план своих действий в свете объявившихся тридцати с лишним истощённых ослабленных неволей обстоятельств. Впрочем, особенно я им ничего доверять не собираюсь, до станции всего ничего, сделать всё нужно тихо, а эти чуть, что стрелять начнут, а ещё хуже, если от желания мести соображать перестанут. Тогда, минут через двадцать на КПП уже прибудет дежурная группа, то есть развернётся полноценная война, и станет совсем не до отлёта на самолёте с простреливаемого аэродрома. Хотя, чисто физически одному уничтожить больше двух сотен человек находящихся на аэродроме — нереально. Впрочем, я считаю, что для меня всего лишь очень сложно, может даже придётся прыгать выше головы, но выбора нет. Вот и надо хорошо думать, что и как делать. Думать самому, потому, что привлекать Цыганова или ещё кого-нибудь нет смысла, им придётся долго объяснять границы моих возможностей, в которые они в итоге ещё и не поверят... Или любое обсуждение нужно проводить под лозунгом: "Цыц, всем! Мы подумали, и я решил!", при этом без права критиковать, оспаривать или не выполнять порученную часть, вы верите, что Цыганов сразу послушается? Вот и выходит, что проще всё сделать самому и ставить всех перед свершившимся фактом. А Цыганову ещё и объяснение какое-то внятное придумать. До чего же всё-таки люди — сложные существа с кучей условностей и ритуалов. Впрочем, может с их точки зрения именно наша жизнь показалась бы жутко сложной с непостижимым валом условностей. К сожалению, я не имею возможности посмотреть ни на один из миров со стороны, в обоих мирах я — участник, и смотрю изнутри. Ладно, все прикидки сделаны. Надо бежать к комэску, ужинать и спать, ведь ночью вставать, а день будет суматошный. Хорошо, что Цыганов меня на ночь от дежурства освобождает. Уверяет, что за день успевает выспаться. Но сегодня ему тоже надо обязательно хоть пару часов поспать...

Почти как всегда. Готовишься к атаке, прикидываешь, выстраиваешь маневр, просчитываешь варианты, подгадываешь, волнуешься, а как до неё доходит, мгновение, нажаты гашетки и ты уже уворачиваешься, чтобы в землю или разлетающиеся куски вражеской машины не влепиться. Только к концу перегрузок успеваешь понять — получилось или нет. Здесь тоже, нервничал, высматривал, прикидывал, рассчитывал, сомневался... Приехали ещё до рассвета, оставил комэска метрах в трёхстах от КПП, ночью звуки очень далеко разносятся, и побежал работать по своему плану. Пусть Цыганов думает, что я начну с КПП, где по доведенному до него плану я посажу его за пулемёт, и он будет прикрывать нам спину, когда я первым делом освобожу наших пленных, и будем с ними захватывать аэродром. Что мне для незаметного подкрадывания к открыто стоящему домику КПП нужно не меньше двадцати минут, плюс пока сумею убрать часового и проникнуть внутрь, долго, одним словом, а ему надо тихо ждать, пока не позову...

На самом деле мне нужно первым делом обезопасить себя от караула и казармы охраны. Потом самые опасные посты и те, что с этой стороны, а только потом КПП. Какое на фиг освобождать пленных? Они же пальбу откроют, стоит им оружие в руки взять. И вообще шум поднимется до Сталинграда. А что самое неприятное, может найтись у немцев умная голова или просто перестраховщик, который вышлет пару звеньев истребителей из Миллерово и они наглухо заблокируют взлёт с аэродрома и получится пшик. Как говорила одна медсестра подружке в госпитале, описывая своего ухажёра: "Так пыжился, щёки надувал, глаза пучил, даже зубами скрипел, а у него возьми и сопля выскочи, теперь бегает от меня... Знаешь, подруга! Ерунда это всё! Все эти пальцы пыром, поза Наполеона и сопли пузырями — совершенно одно и то же!"... Вот и хочется просто дело сделать, а не сопли вспузырить.

Поэтому делаю, как задумал и даст Богиня, всё получится! А чтобы за комэском не бегать к назначенному времени сказал ему в сторону КПП очень тихо и аккуратно выдвигаться. Так, что теперь я в жёстком графике, от которого сам себя лишил возможности отступать. Буквально за спинами одного из постов проскользнул на охраняемую территорию и начался "танец смерти". В караулке даже не поняли наверно, что произошло. Ведь у них перед дверью на всякий случай часовой стоит. Вот только часовой уже не стоит, а с пробитым бичом виском привалился спиной к стене сидя на чурбачке для желающих покурить. Издали даже не поймёшь сразу, что он убит, а не присел покемарить, и полоса на щеке — это не след от подушки, а затекающая за ворот струйка крови из раны на виске. А в караулке перед смертью увидели настоящий "боевой танец", а не то жалкое подобие, которое я больше года назад в белорусской деревне пытался изобразить. Те, кто спали — не проснулись, а из тех, кто бодрствовал, только один успел до своего оружия дотянуться, а вот выстрелить уже не вышло. После входа в распахнутую дверь, в которую я вежливо постучал и мне открыли не спрашивая. А ведь наверняка должны были спросить, но там ведь их камрад и шума никакого не было! Двоих самых дальних отработал бичом, и пришлось бич бросить, потому, что он за скоростью танца не успеет, не тренировался я с ним в ускорении. Через полминуты остановился и ни одной живой ауры не почувствовал, последние угасали. Повезло, что на двери пружина и дверь толстая, всё-таки шума падающей мебели, тел и чайника со стола избежать не удалось. Разглядывать результаты некогда, закрыл караулку на ключ, который изнутри оказался в замочную скважину вставлен, перед этим закинул тело часового внутрь. У меня ещё двадцать шесть человек на постах, семнадцать из которых нужно отработать сначала, а то уже небо светлеть начинает и кто-нибудь может увидеть мои метания между постами.

Первым делом полез наверх по пожарной лестнице, где на крыше установлены крупнокалиберные пулемёты. И хорошо, что здесь темно, чтобы не засвечивать глаза расчётам. Трое в ближнем пулемётном гнезде умерли, но у второй точки наверно услышали что-то и стали тихонько окликать своих приятелей. А это требует времени, которого у них нет, хоть они об этом не знают. Отработал одного бичом подбегая, а остальных троих уже впрыгнув за загородку из мешков с песком. Откуда здесь взялся четвёртый не знаю, может чей приятель на огонёк заглянуть решил, но это и есть самый противный непредсказуемый фактор, когда случайность может обернуться катастрофой. Присел бы он за мешки и затаился, а вдруг бы я его не заметил, и получил крупнокалиберный пулемёт с тыла, а главное тревогу и вся операция рухнула. Вот только я ориентируюсь не по зрению, а по чувству аур живых существ, но всё равно от этой неучтённой неожиданности настроение испортилось, только на план моих действий это не повлияло. Проверил ауры, ни одной живой! Бежим дальше...