Грустно на меня глядя, профессор:
— Никогда бы не пришло в голову, посмотреть с этой точки зрения.
Махнув рукой:
— Это ещё что! Вот когда «медицинские светила» начнут в Кремлёвскую больницу устраивать по блату своих деток — над которыми «природа отдохнула»…
У того «шары» круглее школьного глобуса:
— Неужели такое возможно?
— А зачем мне Вас обманывать?
Задумывается:
— Хотя на общем фоне ваших рассказов про будущее, это смотрится ещё довольно блёкло…
Пока он «грузился», меня торкнуло гениальной идеей:
— Послушайте, Док! А что если Вам выступить на Внеочередном съезда Советов с инициативой отменить все «спецполиклиники» для номенклатуры? А в качестве обоснования такого предложения — озвучите то, что я Вам только что сказал: типа для их же пользы…
Плутовато подмигнув:
— …А под шумок мы отменим «спецмагазины», «спецпайки», «спецсанатории» и все остальные привилегии. После такого «пиара», ваша карьера как политика — считай что у Вас в кармане.
Перейдя на шёпот:
— А какую популярность Вы обретёте в народе… Такую, что вполне сможете потягаться на послевоенных выборах со ставленником самого(!) Берии!
Тот, ошарашенно на меня посмотрев:
— Ваше коварство, Иосиф Виссарионович, сродни иезуитской.
— Ну, я чё говорил? Я не Сталин… Я — хуже!
* * *
Дочь Реципиента Светлана заявилась когда я практически выздоровел и рассеянно шарился в шлёпках по загородной резиденции, весь в думах об судьбах страны… Ждал Власика с очередным докладом об ситуации, но он прибыл не один — а с этой четырнадцатилетней «тинейджершей».
Буквально наткнувшись на неё — здоровающуюся с изрядно растерянно-испуганной Валентиной, я не придумал ничего лучшего как взять последнюю под ручку и заявить:
— Светлана! Мы с Валентиной Васильевной бракосочетались, то бишь стали законными мужем и женой. Называть её «мамой» я тебя не заставляю, но относиться к ней с должным уважением ты обязана.
Что тут началось… Боже ж ты мой!
Эта будущая прошмандовка, ещё при живом отце — менявшая как перчатки мужей (сколько у неё было любовников при таком раскладе, страшно даже подумать!), закатила такую истерику, обозвала бедную женщину такими последними словами — постовой милиционер бы покраснел, не говоря уже об извозчике и его лошади…
И потом заявила мне:
— Ты мне больше не папка!
Зарыдав, прикрыв ладонями лицо, Валентина вся в слезах куда-то убежала, а та в приказном порядке Власику:
— Вези меня обратно! Ноги здесь моей больше не будет!
Я изрядно окуел:
— Даже я называю Николая Сидоровича на «Вы»! Какое ты имеешь право «тыкать» взрослому мужчине, находящемуся при исполнении служебных обязанностей? Вообще, ты кто такая? Ты — даже не дочь Сталина, раз от него при свидетелях отказалась.
Та с вызовом:
— А ты кто такой, чтоб меня учить? Не дашь машину — пешком в Москву уйду
И хватается за шубу и шапку, с намерением одеться и свалить в московскую квартиру, где она жила и воспитывалась в семье экономки с момента смерти своей матери.
Я б конечно, плюнул на неё и забыл, но вспомнил как-то виденное в Инете фото Крис Эванс — дочери этой особы и, стало быть — внучки Реципиента… И во мне взбурлило овно от обиды — не за державу или даже Сталина…
За всё человечество!
— «Кто я такой», спрашиваешь? Сейчас ты узнаешь, кто я такой, дрянь сопливая…
Я схватил её за шиворот и затащив в большой зал, где бросив на диван:
— Николай Сидорович, держи её крепче!
— Зачем?
— Пороть её буду.
Тот, в сомненьях:
— А может не надо, Иосиф?
— Надо, Коля, надо! Будешь её держать, или мне прикреплённых позвать?
Власик — будучи чуть ли не членом семьи Реципиента, не стал «выносить сор из избы» и, выполнил мою просьбу — хоть и был дважды укушен. Я же оголил девице зад и от всей души всыпал ремнём с дюжину «горячих»…
Тут на истошный визг прибежала Валентина с совершенно сухими глазами и вырвав у меня ремень из рук, завопила как идущий в атаку гренадёр:
— Ты что творишь, Ирод?!
— Воспитываю дочь, а ты про что подумала?
Светлана ревела, как авиационная турбина набирающего высоту самолёта, переходя в инфразвук.
Та замахнулась на меня моим же ремнём:
— Тебя бы самого так «повоспитывать»!
— Было время и меня пороли а, ты думаешь почему я такой?
— Мало тебя пороли!
— Нормально! И ничего — не умер ни разу, а наоборот — человеком стал.
— «Человеком»? Зверь ты, а не человек! Хуже зверя — те над своими детьми так не издеваются…
Криво усмехаюсь:
— Ага! Те их иногда поедают.
Швырнув в меня ремнём:
— Пойдём, моя маленькая…
Валентина обняв рыдающую девочку за плечи, повела на второй этаж, напоследок грозно зыркнув на меня:
— Неделю, даже не подходи!
Мы с Власиком синхронно проводили их взглядом, после чего я хмыкнул:
— Во! Снюхались две змеюки.
Что подумал по этому поводу Власик, я не узнал, ибо он тактично промолчал.
Почесав в затылке, я:
— Слушай, Николай… Как бы сыновья ещё не заявились: накануне так сказать — решающих событий.
Тот:
— Вот и я об этом подумываю.
Официально, сыновей у Реципиента трое: двое родных — Яков носящий «девичью» фамилию Джугашвили — уже довольно-таки взрослый мужик, лейтенант-артиллерист… И Василий — уже Сталин, тоже лейтенант — но уже ВВС РККА. Кроме них был приёмный сын Артём Сергеев, ныне как и Яков — лейтенант-артиллерист, будущий генерал-майор ракетных войск стратегического назначения.
Вспомнив из «послезнания» что вытворял младшенький, я озабоченно поскрёб затылок:
Ещё две проблемы доставшиеся от Реципиента: сынок-балбес и авиация…
Ничего, разгребём!
Балбеса отправим служить на Дальний восток — подальше от московских артисток с «пониженной социальной ответственностью», а авиацию…
Подумать надо.
Ну а пока хотелось бы оставшееся до «Часа X» время провести без семейных сцен.
Как всегда, идейка пришла неожиданно, но вовремя:
— Николай! А выстави-ка ты где-нибудь на подъезде к Ближней даче блок-пост…
Тот в момент поняв для чего, одобрительно кивнул, но выразил сомнения:
— По предписанию, бойцы вашей охраны обязаны пропускать родственников — которых знают в лицо. Можно, конечно приказать… Но как это будет выглядеть?
— Действительно…
Действительно, если уж какая-то соплячка так относится к охране — то что говорить об взрослых парнях в форме?
Немного подумав, я:
— …Тогда поставь блок-пост из стажёров — те обычно более рьяные, чем уже послужившие бойцы.
У того на лице были явные сомнения в этой затее, но несколько поколебавшись, кивнул:
— Пожалуй, лучше ничего не придумаешь.
* * *
Валентина Васильевна всё-таки пришла в ту ночь в нашу семейную спальню. Я повернулся к ней задом и долго слушал как она шмыгала носом…
Когда надоело, спросил с недоумением:
— Что, Светку жалко? Неужель, я так её сильно? Вроде ж бил вполсилы…
Та уже не скрывая слёзы:
— Она назвала меня «мамой»…
Скептически хмыкнув:
— Это она назло отцу: возраст такой.
Ударив меня по плечу, горячо:
— У тебя нет сердца! Разве можно так отзываться об дочери?
В общем, день-два и всё наладилось. Светка хотя и дулась сперва, но когда я как ни в чём не бывало рассказал ей пару забавных историй, оттаяла и мы с ней подружились. На ближайшем же семейном совете решили, что отныне она будет жить на Ближней даче и учиться в школе с местными ребятишками.
Ну а 19 января они с Валентиной провожали меня на XIX съезд ВКП(б) и, по очереди поцеловав, пожелали мне удачи…
Выехали как обычно — две машины: два совершенно одинаковых чёрных «Понтиака». В одной мы с Власиком, в другой четыре «прикреплённых». Проехав вдоль Сетуни — увидели дымящуюся от испаряющейся воды полынью…
Зачем?
…Ах, да: сегодня ж Крещенье.
Перед выездом на трассу нас остановили:
— Всем выйти из машин и предъявить документы.
Власик, при водителе соблюдая субординацию:
— Армейский блок-пост, товарищ Сталин… Маневры должно быть.
— Так давайте выйдем и предъявим личности.
Тот:
— Я мог бы сделать это и сам.
Я решительно открыв дверь:
— Это — стажёры! Их нужно учить действовать по инструкции, а не пропускать без проверки «блатных» — пусть даже это будет сам товарищ Сталин.
Сказать по правде, просто захотелось вживую посмотреть на простых людей, пообщаться с ними…
Интересно же, правда?
Выхожу: армейская палатка с дымящейся печкой и четверо бойцов в валенках шапках и полушубках, с пистолетами-пулемётами «Томсона» наизготовку. На ум пришло сразу из Пушкина:
«Все красавцы молодые,
Великаны удалые…».
По виду старший из них, увидев меня заметно оху… «Похудел». Но тем не менее вскинув ладонь к шапке-ушанке со звездой:
— Сержант госбезопасности Ерофеев! Вы находитесь в закрытой зоне и для проезда должны предъявить документы.
Залюбовавшись молодецким видом, точно так же не забыв отдав честь:
— Молодец, сержант!
Затем, здороваюсь с его подчинёнными:
— Здравствуйте, товарищи!
Те, на удивление стройно и дружно гаркнули:
— Здравия желаем, товарищ Сталин!
— Давно здесь службу несём?
За старшого ответил Власик:
— Уже почти двое суток.
Обратив на него внимательно-строгий взор:
— Довольно-таки холодно… Как часто меняется наряд?
Тот, поняв мою «игру», вытянувшись «в струнку»:
— Через сутки, товарищ Сталин. Этих сменят завтра утром.
— А может стоило бы почаще — учитывая погодные условия? Например, через двенадцать часов?
Тут бойцы зашумели:
— Нам не холодно, товарищ Сталин! Мы хорошо одеты, обуты и по очереди греемся у буржуйки.
— А как с бытовыми условиями? Горячей пищей кормят?
— Кормят, товарищ Сталин! Хорошо кормят.
У Власика к старшому были другие вопросы:
— Происшествия были?
— Так точно! Вчера подъезжало такси с каким-то лётчиком-лейтенантом…
— Ну и что?
— Объяснили ситуацию, он обматерил нас и уехал… Нервный какой-то.
Кто это был — гадать не надо:
«Никак сынок Васька приезжал засвидетельствовать своё почтение… Балбес!».
Заглядываю в палатку и вижу там ещё четверых бойцов — дрыхнущих на набитых чем-то матрасах без задних ног. Стоящие на чём-то наподобие стола котелки, чайник на печке и сушащиеся рядом валенки — прямо-таки идиллия походно-полевой жизни в зимний период.
— Ночная смена, товарищ Сталин… Прикажите разбудить?
— Не надо, пусть спят.
У стенки палатки в аккуратном ряду стояли пистолеты-пулемёты Томсона — так называемые «чикагские печатные машинки», или просто — «Томми-ганы».
Власик, показывая на часы:
— Товарищ Сталин, мы опаздываем!
— Иду, иду… А «Томми-ганы» — это очень хорошо.
Глава 5. Заговор против заговора и оба «за» товарища Сталина.
В своих мемуарах болгарский коммунист, глава Коминтерна Георгий Димитровов так описывает удивительную сцену, разыгравшуюся на даче у Сталина во время праздничного ужина 7 ноября 1940 года:
«Как всегда там, после первых выпитых бокалов вина разговор переходил на животрепещущие темы. В 1940 году таковой темой была приближающаяся война. Речь, конечно, держал Хозяин:
— У нас теперь пехота перестраивается, кавалерия была всегда хорошая, надо серьезно заняться авиацией и противовоздушной обороной. С этим я сейчас каждый день занимаюсь, принимаю конструкторов и других специалистов. Но я один занимаюсь со всеми этими вопросами. Никто из вас об этом и не думает. Я стою один. Ведь я могу учиться, читать, следить каждый день; почему вы это не можете делать? Не любите учиться, самодовольно живете. Растрачиваете наследство Ленина».
Да, можно представить себе настроение оставшихся в живых однопартийцев, которые вошли в круг приближенных Хозяина, более того, приглашаемых к столу. Вроде бы только-только расслабились, предвкушая разносолы кавказской кухни, и тут на тебе! Попытался чуть возразить (или поддакнуть) М.И. Калинин, но это только больше завело Сталина:
— Люди беспечные, не хотят учиться и переучиваться. Выслушают меня и все оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения. Вы знаете, как я это могу. Так ударю по толстякам, что все затрещат…
Все стояли прямо и слушали молча, видимо, никак не ожидали от Иосифа Виссарионовича такого. В глазах Ворошилова показались слезы. Никогда я не видел и не слышал Сталина таким, как в этот памятный вечер».
Никита Сергеевич Хрущёв в фильме «Серые волки» рассказывает о том, как его обидел Сталин:
«Я к нему пришёл и говорю, что надо уходить, через два часа здесь будут немецкие танки. А он поставил меня лицом к окну по стойке смирно! Через два часа, сам всё это время писал, спрашивает, где танки, не вижу ли я их. Он всегда со мной так… Я же живой человек!».
Подъезжаем с Власиком к Кремлю, заметил что он зело мрачноват и изрядно таки нервничает.
— Случилось что, Николай Сидорович?
— Слухи нехорошие в народе ходят, Иосиф Виссарионович…
— Ну и какие же слухи ходят, если не секрет?
Тот не стал скрывать:
— Что Вы арестованы НКВД. Конкретно — товарищем Берией.
Удивился конечно, но не успел сообразить — к добру это, или совсем наоборот… Ибо уже приехали. Ладно, поговорят в народе и перестанут. Лишь бы анекдоты с матерками про меня не сочиняли — как например про Хрущёва или не приведи Господь — про Горби Меченного.
Выхожу из машины, ко мне подбегает с докладом Косынкин и после «официальной части», шепчет:
— Иосиф Виссарионович! У меня всё готово. Ждём вашего или товарища Берии сигнала.
Надо признать, что соратнички действовали максимально оперативно и «всё было готово» уже к 19 января — как раз на Крещенье, что Косынкин Петр Евдокимович счёл весьма благоприятной приметой. В этот день — внеочередной съезд партии, на следующий — точно такой же съезд Советов.
Последний — XVIII съезд ВКП(б) был весной 1939-го, следующий — XIX съезд, в «реальной истории» произошёл бы осенью 1952-го. На «реальном» XIX съезде, Реципиент дал последний бой партноменклатуре — пытаясь реорганизовать партию в нечто полезное для общества и…
С треском проиграл!
