Ты такой же, как я.

Больше всего ее напугали трясущиеся ноги и руки Димы. Он лежал на полу, а ноги и руки тряслись так, словно их выворачивало судорогами. Отключился он буквально минуты на две, а придя в себя, сел облокотившись на диван, и пытался удержать ноги.

Маша вызвала скорую и бесполезно суетилась, не зная, что делать. Она еще никогда не видела Димку болеющим, таким слабым и беспомощным. И это было страшно.

Скорая приехала быстро. Первым делом Дмитрию измерили давление и сделали укол.

— Гипертонический криз. Давление сто восемьдесят на сто двадцать. До этого у вас были проблемы с давлением? — женщина врач с ухмылкой рассматривала распухший нос Димы.

— Нет. Я вообще здоровый, как бык.

— Здоровых людей не бывает. Значит, с давлением у вас проблем никогда не было? Может Новый год слишком хорошо справили? Последствие злоупотребления алкоголем?

Маша видела, что Дима начинает раздражаться.

— Я не пил. Все эти дни я за рулем. А за рулем я не пью!

— Ну что же, если не хотите чтобы вас парализовало, собирайтесь в больницу. Здесь одним уколом не справиться. Нужно прокапать и понаблюдать за вашим состоянием.

— Я не поеду.

— Рассказать вам, какие последствия могут быть от такого криза? Инфаркт миокарда, инсульт с кровоизлиянием в мозг, почечная недостаточность. Хотите умереть молодым, или лежать овощем всю оставшуюся жизнь?

— Димочка, миленький, езжай. Пожалуйста. С этим не шутят. Забыл, как у тебя отец умер?— Маша начала собирать его в больницу.

-Паспорт, полис, трико, тапочки — вслух перечисляла она. И Дмитрий сдался.

Уже в больнице, после того как Диму оформили и она отдавала ему вещи, он вдруг сказал:

— Доверенность на вождение у тебя есть, так что езди на моей машине. Я из больницы выйду, заберу твою. Думаю, за пару дней с ней ничего не сделается.

— Да я и сама могу завтра съездить забрать.

Он глянул так, что спорить расхотелось.

— Хорошо. Как скажешь.

И только дома, до нее дошло, почему Дмитрий не хотел, чтобы она забирала машину сама. Камера. Неужели в ней запись Димкиной пассии?

Желание вызвать такси и рвануть за машиной, было огромным, и она кое-как дождалась утра.

* * *

* * *

**

Сроду не лежал в больницах. Даже в детстве. Терпеть их не могу. Но чувствовал я себя действительно паршиво и перепугался не на шутку, когда встав с дивана, почувствовал, как немеет лицо и ходят ходуном руки и ноги.

Легче не становилось, может потому что мне не давал покоя страх, что Машка не сдержит слово и, забрав машину, залезет в запись,

Переживания из — за потери Даньки, страх разоблачения — не слишком то способствовали нормализации давления.

На следующий день позвонила мама, она ждала нас к себе. Но я, отговорившись работой, пообещал, что на Рождество мы приедем обязательно. Что загремел в больницу, говорить ей не стал. Данькин телефон все еще был отключен. По — видимому он сменил сим карту.

Маша тоже не отвечала, и я готов был рвануть из больницы в трико и тапочках, верхнюю одежду Машка забрала домой.

Полдня я пролежал под капельницей. Раздражало буквально все — от медсестрички строившей глазки, до парализованного старика, на соседней койке. От запаха мочи, пота и лекарств тошнило. Больничная жрачка не лезла в горло. Позвонил Валерьечу, он как назло тоже был не доступен. Поехал, наверное, с сыновьями в горы, кататься на лыжах. Он всегда в Новогодние каникулы уезжает, если не на заграничные курорты, то в Шерегеш. Ему там нравится, говорит, что наш курорт ничем не хуже Швейцарского.

Больница уже закрылась, а Машка так и не появилась, и на звонки не отвечала. Тягостное предчувствие одолевало меня все больше.

Дежурный врач, делавший обход, выматерился, измерив мне давление. Сердцебиение у меня тоже как с цепи сорвалось. Такого стука в ушах и голове я никогда не слышал. Казалось, что сердце разрослось, до невероятных размеров и заполнило меня всего.

— Да что же такое? Вы себя в гроб загнать решили? Весь день под капельницей, а давление зашкаливает. Да еще тахикардия с ритмом галопа. На ЭКГ сегодня ходили?

— На завтра назначили. В девять утра — В это время я планировал быть уже дома. Собирался вызвать утром такси и слинять.

На ночь, мне вкололи какую — то хрень.

Сердце перестало долбиться в уши, а глаза начали слипаться. Уже засыпая, я вспомнил, что ключей от квартиры у меня нет.

* * *

* * *

* * *

Родители Данькину поездку в Питер приняли с энтузиазмом. То, что он будет, под присмотром родственника сыграло большую роль.

Они даже поддержали Георгия в том, что если с практикой все выгорит, можно и обосноваться в Петербурге. Все же перспектив там намного больше. И если Данька, захочет после института туда уехать, то они будут помогать финансами в съеме квартиры и остальном. Предложение Гоши жить у него, принято было только на время практики, а при капитальном переселении родители считали неудобным стеснять родственника.

Данил молча, слушал все эти рассуждения о его послеинститутском будущем, а потом напомнил родичам, что на поселение в Питер, ему придется ехать только после армии.

Мать сразу сникла и погрустнела. Она не хотела отдавать сына служить, в отличие от отца и дядьки.

Те в один голос нахваливали армейскую закалку и твердили, что армия из таких вот маменькиных сыночков, делает настоящих мужчин. И сожалели, что срок службы стал год.

Георгий высказал предложение отмазать Даньку — у него есть такая возможность. Он предложил сразу после защиты переехать к нему, и прописать Данила. Так что военнообязанным он был бы в Петербурге, где у Гоши были хорошие связи.

Но отец тут же возмутился, и сказал, что его сын не дезертир и пойдет служить, как положено.

Все это Данька слушал вполуха, как буд — то речь шла не о нем.

Он вспоминал беременную жену безпасника, и в груди все скручивало от обиды и боли.

Скорее бы уехать, сменить обстановку. Окунуться в работу, посмотреть на знаменитый город. Походить по старинным улицам, музеям, осмотреть достопримечательности, отвлечься, чтобы не чувствовать, не думать. Он готов был уехать хоть завтра.

Его так и тянуло к столу, где лежала его сим-карта. Телефон валялся пустой. У Даньки была такая апатия, что за новой симкой, он не пошел, не хотелось выходить из дома. Не хотелось ничего, кроме поездки в Питер.

* * *

* * *

**

Маша, зажав рот рукой, смотрела на экран телевизора. То, что было снято на камеру, вызвало у нее шок. Она не верила своим глазам. Не верила, что там, на экране — Дима.

— Господи, этого не может быть. Этого просто не может быть — она раскачивалась в зад — перед, и никак не могла остановиться и выключить этот кошмар.

Потом ее долго рвало, выворачивая наизнанку. Испугавшись за ребенка, она старалась успокоиться, но получалось плохо. К Диме она не поехала — не смогла.

Обессилев от рвоты и слез — уснула.

Утром взяла себя в руки и даже накрасилась. Правда косметика не могла скрыть красных опухших глаз.

— Все будет хорошо. Он не педик. Это у него кризис среднего возраста. Захотелось попробовать чего — то новенького — успокаивала она вслух себя, собираясь к Дмитрию в больницу. Но сначала, нужно вернуть коробку на место. Правда мысль, что кто-нибудь может вскрыть машину и выкрасть камеру с этой мерзостью — приводила в ужас. Она долго держала ее в руках, а потом решилась, и стерла запись.

В больницу она ехала с решением удержать Дмитрия, и не позволить больше скатиться ему в такие извращения. Мужики не гнушаются ничем, чтобы разнообразить свою сексуальную жизнь.Это излечимо и контролируемо. Если нужно, она сама будет давать Дмитрию такой секс. Она даже знает одну свою знакомую, которая тащится от такого акта, значит, в этом нет ничего страшного. Она справится и даст любимому человеку все, что он хочет.

Маша успокаивала себя, и сейчас ей было уже не так страшно, как вчера после просмотра видео.

Она даже внушила себе, что уж лучше такое извращение, чем связь и любовь с другой женщиной. Теперь она хотя бы знает, что Дмитрий действительно любит ее, и у него нет других баб. А этот пидор — так, развлекаловка для Димки, она уверена.Реакция у подъезда и приступ Димы — это страх, что этот козленыш его сдаст, опозорит, расскажет всем.

Значит, она правильно сделала, что стерла запись. Им сейчас нужно успокоиться, и начать все сначала. И она сделает для этого все.

Она решительно настраивала себя на все эти мысли, но в груди расползалось нехорошее и черное, словно масляное пятно, чувство, которое она старалась игнорировать, не обращать на него внимание.

В больницу она приехала на машине Дмитрия, с приклеенной улыбкой и осознанием, что так надо. Надо иногда промолчать и скрыть, что ты все знаешь, ради ребенка, ради семьи.

* * *

* * *

** ГЛАВА 39

Питер встретил гостя заснеженными улицами. Данил был удивлен таким обилием снега. Он не ожидал, что северная столица России будет похожа на их Сибирь. От этого на душе, почему — то было тепло, как — будто огромный город — уже стал родным.

Двор дома, где жил Георгий, еще больше поразил Даньку — здесь вообще было все в сугробах. Машины, стоящие у подъездов, занесло, чуть ли не по самую крышу.

Трешка у Георгия была огромной — по Данькиным меркам. По отделке квартиры и её меблировке, сразу былвиден достаток хозяина, и Данилу стало стыдно за потуги родителей обустроить свое жилище к приезду гостя. Их квартира по сравнению с Гошиной, выглядела как у 'бедных родственников'.

— Ничего себе! Вот это хоромы!— Данил с интересом обходил комнаты, а Георгий ходил за ним, улыбаясь.

— Нравится? Здесь раньше было пять хозяев. Коммуналка. Отцу, как молодому специалисту — инженеру, дали одну комнату. Потом, когда родился я, а одна их соседок умерла, он подал на расширение. Так стало две комнаты. А еще три купили уже у соседей, после перестройки. Отец добился разрешения на перепланировку квартиры, и вот в итоге что получилось.

-Здорово получилось. А где сейчас твои? Почему ты в родительской квартире?

— Они на даче живут. Их в город не затянешь.

— А Борис Петровичу не тяжело?

— Так там как раз все оборудовано. Отец дом сам проектировал, ему в нем комфортнее, чем здесь. И проще на улицу выезжать на коляске. С ними Ольга, дочь материной подруги живет. Ей пятьдесят, оставила квартиру сыну, а сама вот — с моими. Она им как родная, и мне как сестра, с детства вместе. Со снохой она ужиться не смогла, у них двухкомнатная и все в ней ютились, в общем вечные кухонные скандалы, вот и перебралась к моим.

Теть Марина, Ольгина мать умерла рано, Оленьке только восемнадцать стукнуло. Мамка моя ей как тетка родная была. В общем, всю жизнь бок, обок. А сын Ольгин, стал моим вместо внука. Машина у родителей имеется, так что в город они периодически наведываются.

— А за рулем кто? И как дядь Боря в машину садится? Тяжело же.

— За рулем Ольга. А отец, руки так накачал за годы инвалидности, что ему свое тело подтянуть и перекинуть куда надо — раз плюнуть. Они у меня еще огурчики, молодым нос утрут. Вот дороги расчистят, съездим к ним обязательно. А сегодня по скайпу поболтаем.

— Продвинутые у тебя предки.

Георгий рассмеялся.

— Что есть, то есть. Голубизну мою, например, без особых проблем приняли. Мать, конечно, покудахтала насчет внуков, даже пыталась уговорить меня жениться и ребенком обзавестись. Мол, сделай нам внука и гуляй.

— И девчонок тебе подсовывала? Ну, ты говорил в тот раз.

— Было дело. Но не тогда, а когда я молчал, как партизан о своей ориентации. Вот они и думали, что их сыночек тютя — матютя и с девочками знакомиться не умеет. Ольгу, так в первую очередь все мне сватали. Ей я и сознался, а уж она уговорила все родителям рассказать. Ну, вот я и совершил свой каминаут, как теперь говорят, чтобы они перестали меня допекать.

-Перестали?

— Ну, если не считать материной абсурдной идеи с внуками, то да. Хотя я так надеялся, что они начнут подсовывать мне парней.

Данил удивленно посмотрел на Георгия.

— Серьезно?

— Да шучу я!— засмеялся тот, пихнув Даньку в бок.

— А если серьезно, что они тебе сказали, когда ты признался?

— Отец орал, конечно. Мать ревела и пыталась уговорить меня сходить к психологу. А потом сдались и оберегали меня как могли. Тогда ведь статья еще была за мужеложство. Ольга от нас до замужества не вылезала, так что соседи думали, что мы с ней пара. Мать усиленно распространяла об этом слухи и называла ее будущей сношенькой при посторонних. Когда Ольга вышла замуж, все меня жалели, и думали что я однолюб, и на девок из — за Ольги больше не смотрю. Ну а потом статью отменили, и стало проще. В общем, у меня родители и Ольга, золотые. Не знаю, какая бы у меня без них жизнь была.

— Здорово. У меня отец вряд ли смирится, если узнает, что я гей. Мать не знаю, а батя с дядь Ваней меня убьют.

— Ну, убить не убьют, но что примут, сомневаюсь. Тут ты прав. Я с ними пообщался немного и вижу, что с толерантностью у них большие проблемы. Мои просто прошли через отказ родителей, и на своей шкуре испытали, что это такое. Поэтому и восприняли вполне адекватно, не у всех так. Некоторые стараются делать вид, что их ребенок ничего им не говорил, и они ничего не знают. Некоторые перестают считать своими детьми, как мой дед. Но в основном живут в неведении, что их дети не такие как все. И если ты не уверен в своих предках, то лучше не рассказывать им ничего. Ладно, давай не будем о грустном. Располагайся, потом покушаем и отдыхай. Сегодня у нас в планах ничегонеделанье. Можно вечером немного по городу погулять, если хочешь. А завтра составим культурно — развлекательный и рабочий график. Чувствуй себя, как дома. — Георгий кивнул на одну из спален — думаю, обживешься, и тебе у нас понравится, так что надеюсь, что ты все же переедешь сюда после университета. Я был бы не против, делить с тобой квартиру. Одному в трех комнатах по вечерам не комфортно.

Данил пожал плечами:

— Не знаю, поживем — увидим. Может и перееду. Только если решусь, буду платить тебе за квартиру. Ну, как за съем.

— Договорились — Гоша засмеявшись похлопал Данила по плечу.

* * *

* * *

**

Первые дни практики, в фирме друга Георгия, где сам Гоша был исполнительным директором, были для Данила настолько суматошными и загруженными, что ему некогда было думать о Дмитрии и его предательстве. Родственник как будто специально подговорил сотрудников загрузить Даню информацией и работой.

Днем работа, а вечером походы по Питеру.

Данила поражало, как выглядит питерская молодежь. Парни в стильных полупальто и кашне, с маникюром и прическами, уложенными у стилистов, казались ему все геями. У них в городе такого бы точно за педика приняли. Здесь же, длинные, или мелированные волосы были в порядке вещей, шелковые и цветные рубашки — норма. Фенички, цепочки и браслеты на запястьях — не редкость, не говоря уже о серьгах в ушах.

В их провинциальном городе подражали столичной моде, но это в основном малолетки — школьники, да и то единицы. За проколотое ухо конечно не гнобили, но подколов, не оберешься. В фирме работали в основном молодые. Дресскода не было, и Данька во все глаза смотрел на модных парней. В отделе маркетинга их было четверо, не считая самого Данила. Один из них, особенно выделялся. И не только эпатажными вещами, но и манерным поведением. Нет, он не вел себя, как женщина, но в его движениях, манере растягивать слова, было что — то вызывающие и Данила так и тянуло смотреть на него. Парень не скрывал что он гей, рассказывая сослуживцам, как он ходил в клуб и какие там все пидовки, ни одного нормального мужика. При этом начинал подкалывать и шутить над остальными ребятами. Они шпыняли его в ответ, но беззлобно, со смехом. И Данил не мог поверить, что те спокойно воспринимают ориентацию сослуживца. Ему казалось, что они здесь все геи. Он начинал подозревать, что его родственничек собрал команду себе подобных. Но уже на второй день работы, убедился, что это не так, глядя, как ребята флиртуют с девчонками из других отделов. Да и сам Георгий Борисович подтвердил, что гей только Алекс, но гомофобов он бы в фирме не потерпел.