Гома и Ру могли свободно переходить в спячку, когда им заблагорассудится, но они еще не были готовы. Общение Гомы с Ндеге становилось все реже по мере увеличения расстояния, но, по крайней мере, связь существовала. Это прекратится, когда она войдет в спячку, и прекратится навсегда. Поскольку время должно было быть выбрано ею самой, она не могла заставить себя принять это решение. При необходимости она могла бы провести годы без сна — рядом всегда был бы кто-то еще для компании, и недостатка в пайках не было бы, — но умереть, не добравшись до Глизе 163, означало бы полностью перечеркнуть цель ее участия в экспедиции. На данный момент она договорилась с Ру, что они будут бодрствовать, по крайней мере, до тех пор, пока "Травертин" не прекратит свое ускорение и не возобновит гравитацию, генерируемую вращением. Очень мало что могло пойти не так во время рейса, и когда двигатель был бы перезапущен, чтобы снова замедлить корабль, технические специалисты воспользовались бы всеми знаниями, которые они получили на этапе ускорения, что значительно уменьшило бы вероятность катастрофы. Это был хороший план, — подумала Гома. — Им еще не наскучил корабль, они еще не наскучили друг другу и еще не были готовы отдаться сну. И если кто-то из них передумает, спячка будет ждать.
Но Гоме не нужно было беспокоиться о скуке.
— Ты помнишь то дело, о котором мы говорили некоторое время назад? — спросил Мпоси.
Гома осталась с ним наедине. Раз или два в неделю она заглядывала к нему в каюту с кратким светским визитом, часто ухитряясь создать впечатление, что она просто зашла по пути в другое место. Гома заходила в его комнату чаще, чем он к кому-то еще, но она не была склонна делать из этого какие-то негативные выводы. Просто Мпоси был, как обычно, проницателен. Живя в такой замкнутой среде, можно было практически гарантировать, что нервы начнут сдавать в течение всей экспедиции. То, что большую часть времени я буду спать, почти ничего не изменит; когда они доберутся до места назначения, им еще предстоят месяцы или годы бодрствования. Учитывая, что даже лучшие друзья могут надоесть друг другу, если слишком долго находятся в одном пространстве, не имело смысла ускорять этот процесс.
Тем не менее, когда Мпоси пришел навестить ее в тот вечер, сразу стало очевидно, что его настроение было неспокойным.
— Трудно забыть, — сказала она. — Хотя я надеялась, что это снято с повестки дня.
— Я тоже, — довольно серьезно ответил Мпоси. — Действительно, начинало казаться, что так оно и было на самом деле. Обновления от Крусибла — подозрение, что первоначальные разведданные были не более чем злонамеренным распространением слухов.
— А теперь?
Он втянул воздух сквозь зубы. — Оказывается, в конце концов, в этом может быть доля правды. Некоторое время назад я попросил тебя быть моими глазами и ушами. Ты что-нибудь заметила?
— Не совсем. С другой стороны, я не лезла вон из кожи, чтобы общаться с Вторым шансом.
— Мне бы и в голову не пришло винить тебя за это. Но вот в чем дело. Давай предположим, что у кого-то из участников этой экспедиции есть очень реальное желание, чтобы она провалилась, так или иначе. Очень возможно, что кто-то был готов умереть, чтобы достичь этой цели. Когда Хранитель проявил к нам интерес, появился шанс, что диверсанту вообще ничего не нужно будет делать.
Гома размышляла о перспективе неминуемого уничтожения, которую они все почувствовали, а затем о тревожном чувстве отсрочки казни после исчезновения Хранителя.
— Ты хочешь сказать, что диверсант надеялся, что Хранитель уничтожит нас?
— Не надеясь, но, конечно, допуская такую возможность, ожидая увидеть, что произойдет. Зачем рисковать действовать и быть обнаруженным в процессе, если инопланетяне собираются достичь тех же целей? Это не обязательно должно было быть полным разрушением. Из всего, что мы знали — из всего, что знал диверсант, — Хранитель мог просто сбить нас с курса или повредить настолько, чтобы заставить отказаться от экспедиции и вернуться домой. Были все основания затаиться и посмотреть, что произойдет.
— А теперь?
— Ситуация стабилизировалась. Хранитель не уничтожил нас, и, похоже, он доволен тем, что находится впереди нас, расчищая нам путь. Между тем, корабль, кажется, работает исправно — достаточно хорошо, чтобы люди уже начали переходить в спячку. Разведданные Крусибла таковы, что диверсанту, возможно, было дано указание возобновить работу в соответствии с первоначальным планом — каким бы он ни был.
— И ты все еще не знаешь?
Дверь начала открываться. Гома закрыла ее, так что возвращение Ру было неожиданным.
Гома нащупывала нить правдоподобного разговора — что угодно, лишь бы создать впечатление, что они просто проводили время, а не обсуждали тайный заговор против экспедиции. Она почувствовала себя парализованной и посмотрела на Мпоси в надежде, что он что-нибудь придумает.
— Я не помешал? — спросил Ру.
— Вовсе нет, — сказал Мпоси, поднимаясь, чтобы уйти. — Мы просто...
— Что?
— Просто ловлю сплетни, — сказала Гома, как она надеялась, с нужной ноткой беззаботной невинности.
Ру продолжал смотреть на них. Он открыл дверь, но дальше в комнату не заходил. — Прекрасно.
— Ру... — начала Гома. — Дело не в том, что...
Но Ру закрыл дверь, уже направляясь куда-то еще. — Мне жаль... — начал Мпоси.
— Мы должны были сказать ему. Я должна была сказать ему. Если на этом корабле есть кто-то, кому я доверяю... — Но прежде чем Гома успела закончить свое предложение, она сама уже выходила из комнаты. Дверь за ней закрылась, оставив Мпоси в одиночестве. Ру был почти в конце коридора, вот-вот доберется до одной из лестниц. — Ру! — крикнула Гома. — Остановись, пожалуйста! Ты должен позволить мне объяснить!
Ру остановился, но когда он оглянулся, выражение его лица было ледяным. — Объяснить что? Почему ты чувствуешь необходимость говорить за моей спиной?
— Дело было не в тебе!
Ру начал подниматься по лестнице. На мгновение Гома разрывалась между двумя возможностями — вернуться к Мпоси, чтобы услышать остальное из того, что он хотел сказать, или наладить отношения с Ру?
Ее решение было столь же импульсивным, сколь и искренним. Мпоси вернется, но она не могла рассчитывать на то, что Ру простит ее, если она немедленно не загладит свою вину. Шаги Ру загрохотали вверх по лестнице, и Гома последовала за ним так быстро, как только смогла.
Ру не мог долго убегать от нее, и примерно через минуту он остановился, встретив Гому на следующем уровне выше их собственного.
— Что бы это ни было, меня это не интересует. Я бросил все, чтобы оказаться на этом гребаном корабле. — Ру повысил голос, но это была такая едва уловимая модуляция, что только Гома могла бы это заметить. — Мою работу, мой мир, мою жизнь. И это моя награда? Мы только начали, а уже есть секреты?
— Пожалуйста, помолчи, — сказала Гома, произнося эти слова с мягкой властностью.
— Только не говори мне...
— Нет, — сказала она. — Я расскажу тебе. Это не моих рук дело. Я обещала Мпоси, что не скажу тебе, потому что он попросил меня об этом, и я уважаю его. Речь шла не о том, чтобы что-то скрывать от тебя, а от всех остальных — от остального корабля. — Произнося эти слова, она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что они были так одиноки, как казалось. — Так что я держала рот на замке, и знаешь что, Ру? Мпоси не шутил. Происходит что-то серьезное — что-то, в чем я не хочу принимать никакого участия, но теперь я знаю об этом и жалею, что не знала, потому что я только начинала привыкать к тому, что нахожусь здесь. И, кстати, все отказались от своей прежней жизни ради этого — включая меня и Мпоси. — Но теперь Гома опустила взгляд, ее негодование иссякло само собой. — Однако он был неправ. Я должна была поговорить с тобой, и мне жаль, что я этого не сделала. На самом деле, учитывая то, что он мне только что рассказал, я бы настояла на том, чтобы поделиться этим с тобой сейчас.
— Так что же он тебе сказал? — спросил Ру.
— Мы не можем здесь разговаривать. Будет лучше, если ты услышишь это от Мпоси — я заставлю его рассказать тебе.
Часть огня Ру теперь тоже угасла. Возможно, он почувствовал искренность Гомы и ее очевидную боль от того, что она вынуждена что-то скрывать от него.
— Что это?
— Кто-то хочет причинить нам вред.
— Кто?
— Это все, что я знаю. Как я уже сказала, нам было бы лучше поговорить в нашей комнате. Мпоси знает больше — вот почему он пришел ко мне.
После долгого молчания Ру сказал: — Что бы это ни было, ты должна была сказать мне.
— Я знаю.
— Никогда больше. Больше никаких секретов. Понятно?
— Поверь мне, я усвоила свой урок.
— Хорошо. — Но Ру положил руку ей на плечо. — Я могу понять, что бы ты чувствовала, если бы Мпоси поставил тебя в такое положение. Гребаный политик — мне жаль, но он все еще такой — они думают, что владеют всеми нами. В основном потому, что они это делают.
— Если бы он не был моим дядей, возможно, я бы его не послушала.
— От этого становится только хуже. Полагаясь на верность семьи — играя все ту же старую мелодию Экинья. Когда вы, ребята, придете в себя?
— Я уже это сделала, — сказала Гома.
— Мне понадобится гораздо больше доказательств в этом. Как долго это продолжается?
— Еще до появления Хранителя.
— Черт.
— Все не так плохо, как кажется. Мпоси упомянул об этом один раз, а потом, казалось, все стихло. Я почти перестала думать об этом. Это чистая правда.
— До сих пор?
— Он получил кое-какие новости — вот почему мы разговаривали.
Они вернулись в свою комнату, напряжение между ними уменьшилось, но все еще оставалось, и Гома чувствовала, что ее отделяет всего одна ошибка от того, чтобы никогда больше не быть прощенной. И, возможно, это было оправдано, потому что Ру наверняка заслуживал лучшего.
У их двери Гома поняла, что вышла из комнаты в такой спешке, что — вопреки своему обыкновению — не застегнула браслет. Однако у Ру он был, и дверь перед ними открылась.
Но Мпоси уже исчез.
— Он сказал, что хочет меня о чем-то известить, — сказала Гома.
— И, возможно, он решил, что нам нужно немного побыть наедине после того маленького инцидента. В любом случае, уже поздно, и я устал.
— Думаю, я пойду и повидаюсь с ним.
— Что бы это ни было, это может подождать до утра.
Ру, конечно, был прав, и Гома была не в настроении искать что-то еще для спора. Она согласилась с этим, устало кивнув, радуясь, что, по крайней мере, они вернулись в свою комнату и разговаривают. Завтра она поговорит с Мпоси, и все будет хорошо.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Толщина льда составляла двадцать километров; двадцать тысяч секунд спуска, как только корабль Ниссы достиг заданной скорости снижения по вертикали. С первого момента погружения, когда растаявший лед закрывал иллюминаторы и камеры, было не на что смотреть, кроме графиков и цифр на дисплеях кокпита, отслеживающих их прогресс. По большей части они направлялись прямо вниз, но время от времени Нисса огибала какой-нибудь скалистый или металлический предмет, погребенный во льду, предпочитая осторожность браваде. — Здесь, внизу, целые корабли, — сказала она с каким-то благоговейным трепетом в голосе. — Они совершили аварийную посадку и начали протаивать лед, хотели они того или нет. Они все еще будут здесь, когда солнце поглотит Марс!
Через некоторое время Нисса почувствовала, что может положиться на автопилот. Она не спала с тех пор, как они прибыли на Юпитер, и хотела быть как можно более бдительной, когда они пройдут через лед.
— Мы выйдем изо льда еще через два часа, если радар не засечет что-нибудь, что нам нужно будет обойти. Тебе тоже следует немного отдохнуть. Мы, маленькие бобры, будем заняты, как только прорвемся, и наши сорок восемь часов закончатся раньше, чем ты успеешь оглянуться.
Она имела в виду сон, а не два часа занятий любовью. Согласившись с выдающимся здравомыслием этого предложения, Кану удалился в свою каюту. Он сомневался, что сможет проспать целых два часа, но решил извлечь максимум пользы из того, что ему предлагали. Теперь все было перевернуто, верх и низ по сравнению с глубоким космосом, а шум нагревательных и тяговых устройств был громче и менее регулярным, чем в полетных системах. Но он приспосабливался к одним обстоятельствам так же легко, как и к другим.
— Пора.
Голос был чистым, тихим и совершенно безошибочно принадлежал ему.
Кану застыл — каждое сомнение, каждая дурная мысль подтвердились в этом единственном невозможном высказывании. Он был один в своей комнате, Нисса, несомненно, уже спала в своей. Непосредственного ощущения чужого присутствия в комнате не возникло. Но он знал, как звучит голос его собственных мыслительных процессов, и это было совсем по-другому. Акустический и пространственный сдвиг, слуховая информация поступает в его мозг по обычным сенсорным и нейронным каналам, как если бы ее прошептали ему на ухо.
— Я сказал, пора.
Он прошептал в ответ: — Я слышал тебя.
— Тебе не обязательно говорить вслух. Это очень быстро стало бы неловким. Просто четко продумай свои ответы. — Голос умолк — почти как будто давая ему время привыкнуть к его присутствию. — Как много ты понимаешь или помнишь?
— Я помню Марс. Я помню, как чуть не умер на Марсе. Все дело в этом, не так ли?
— Конечно.
— Вы что-то сделали со мной. Я чувствую то же самое уже несколько дней. Вы что-то вложили в меня, каким-то образом изменили. Моя встреча с Ниссой — это никогда не было совпадением, не так ли?
— Если ты марионетка, Кану, то должен знать своего кукловода. Не окажешь ли ты мне небольшую услугу?
— Оказать услугу тебе?
— Ладно, тогда нам обоим. Подойди к своей личной раковине и включи горячую воду, пока зеркало не запотеет. Ты можешь сделать это для меня?
Конечно, он мог бы. Если бы это означало получить ответ или даже только начало ответа, он бы согласился. Он позволил зеркалу запотеть, сделав его отражение серым.
— Теперь — тщательно и аккуратненько — нарисуй на стекле равносторонний треугольник плоской стороной вниз. Встань точно перед треугольником и ни на что больше не смотри.
— Почему?
— Это визуальный мнемонический триггер. Твои воспоминания откроются в свое время, но это ускорит процесс. Сделай это, Кану. Что тебе терять?
Он сразу узнал эту комнату. Это было место, где Свифт впервые позволил ему увидеть, и где он впервые узнал о смерти Далал и Люсьена. Он вспомнил, как сидел в кресле, а за окном открывался вид на город роботов.
Теперь он снова сидел в кресле. Однако на этот раз была разница: он смотрел на себя, видел свое тело со стороны.
Увидев себя, он снова осознал это с точки зрения Свифта — как во сне об операционной.
— Это сложно. — Версия его, сидящего в кресле, обращалась к версии, преследующей его собственную память.
— Очень сложно и очень деликатно, но нам нужно прояснить основные факты, прежде чем мы пойдем дальше. Что-то плохое случилось с тобой на Марсе. Назови это террористическим актом, назови это глупым несчастным случаем. В любом случае, машины этого не проектировали. Но на самом деле никогда не бывает никаких случайностей, только непредвиденные возможности.
