Ничего плохого или тайного она делать не собиралась. У нее был каприз, посмотреть на подземку. Она узнала, что люди в этом городе, пробили в толще земли, длинные тоннели, построили красиво убранные залы, и пустили электрических чудищ с воем носиться по специально проложенным для них колеям. Это показалось ей не менее чудесным, чем самолеты, и неуемно хотелось самой осмотреть и исследовать эти удивительные подземелья.
Когда седая с вечно согнутой спиной старушка, одетая почему-то всегда в черное, рассказывала маленькой Скале сказки, самыми любимыми ею историями, были те, где говорилось о хитром и коварном народе кобольдов, живущих в глубоких подземных пещерах, об их сокровищах достающихся находчивым и смелым героям. Бабушка умерла давно, и Скале не помнила, как ее хоронили, была еще мала, но, едва услышала об удивительных подземельях техномира, и голос ее бабушки, тихий и хриплый, словно вновь зазвучал в ушах. Рассказывать кому-либо о своих детских желаниях она не хотела.
Пляж днем выглядел, совсем иначе, и, если бы у Скале спросили, она предпочла бы бывать здесь только ночью. Ночь — время тайн, под темным небом, пусть даже и безлунным, приятно мечтать, или думать о важном. Сейчас же, серые и безрадостные волны, бестолково тычутся в захламленный водорослями и плавником берег, рождая желание, чтоб ударили скорее морозы, и остановили это никому не нужное мельтешение водных масс. Наверное, в солнечный день, побережье представляет собой более радостную картину. Скале вдруг подумалось, что из проведенных здесь трех дней ни один не был солнечным. Может ли быть так, что солнце в этом мире появляется только над теми теплыми островами, куда они летали на самолете с Виктором. Если так, то жить здесь зимой, должно быть очень уж тоскливо.
Тут же она на себя рассердилась. Ей то, спрашивается, какое дело, до здешнего климата. Ни летом, ни зимой, она здесь жить не собирается, разве что погостить, если выпадет случай. Хотелось впрочем, чтобы этот случай выпал.
Колян остановил машину на набережной, там, где стоянка была запрещена, и вообще позволялось находиться только гуляющим у моря пешеходам, будь они не ладны. Он выключил мотор, и откинулся на спинку. В застывшем мгновении покоя слышно было, как он барабанит пальцами по рулю.
— Где там наши,— сказал Олег.
Он открыл заднюю дверцу, и наполовину высунулся из машины, одной ногой ступив на асфальт.
— О, вон Филин, и Сенька-зараза,— Олег замахал кому-то рукой, а потом даже свистнул.
— Посигналь им,— сказал он,— не слышат.
Колян коротко стукнул по клаксону, и Скале увидела, как двое плечистых парней, один из которых курил, облокотившись на парапет, а второй опирался на него спиной, держа в руке бутылку пива, и даже не глядел в сторону моря, повернули головы на звонкий БАНГ, автомобильного сигнала. Тот, кто курил, отбросил сигарету, и подошел к знакомой машине. Второй остался на месте, только повернулся лицом к морю. Мало ли, вдруг в машине сам шеф.
Курильщик приблизился. Еще на полпути разглядев, что босса в машине нет, узнав сидящего за рулем Коляна, он подошел к машине с водительской стороны, и пригнулся к окну.
— Здоров, Сенька,— сказал Колян, опустив стекло.
— Привет,— сказал курильщик.
— Привет,— бросил Олег с заднего сиденья.
— Как служба?— спросил Колян.— Видели че нибудь?
— Неа,— ответил Сенька-Зараза.— Ни хрена.
Он покосился на Скале, не зная как ему воспринимать эту незнакомую девицу. Как чью то жену, как делового партнера шефа, или может журналистку? Борисыч последнее время полюбил заигрывать с прессой, по слухам готовился к выборам. Всего логичнее было считать ее платной подружкой, но ни на проститутку, ни на занимающуюся тем же делом, но не за деньги, а за дорогие подарки, эта девица была не похожа. Сенька решил не рисковать, и коротко извинился за невольно вылетевшее "ни хрена".
Скале фыркнула в ответ.
— Никто не появлялся,— доложил Сенька-Зараза,— даже чаек нет. Подевались куда-то. Колян, может хоть ты знаешь, че за ботва такая. Блин призраков, что ли караулим?
Сенька смущенно пожал плечами, дескать, приказ босса для нас закон, но уж больно странные у Борисыча случаются приказы...
— Никакая это тебе не ботва,— сурово сказал Колян,— Глядите в оба. Смотри, Сенька, не дай боже, прогребете гостя, я тебе обещаю, мало вам не покажется. Посерьезнее давайте.
Когда Колян говорил таким тоном, спорить с ним не хотелось. Задавать вопросы тоже, а уж сомнения отпадали сами собой.
— Не прогребем,— заверил Сенька.
— Давай,— сказал Колян, и коротко кивнул стриженой головой.
Сенька отошел.
— Не появлялся тут никто,— Колян повернулся к Скале,— подождем, или поехали?
Скале смотрела в лобовое стекло. Сенька-Зараза, подойдя к напарнику, что-то ему говорил. Филин, бросив взгляд на автомобиль, поставил еще наполовину полную бутылку на землю, запустил руки в карманы, и стал глядеть на пляж втрое бдительнее. Скале вдруг от чего-то стало грустно. Перехотелось вылезать из машины в сырость и холод, под пронизывающий ветер. Даже в метро идти расхотелось.
— Поехали,— сказала она.
Колян кивнул, и повернул ключ. Тихо заурчал мотор.
— Куда?— спросил Колян, трогаясь с места.
— В аэропорт,— сказала Скале,— хочу посмотреть на самолеты.
Машина мягко развернулась, съехала с набережной, подмигнув на прощание морю оранжевыми стоп-сигналами, и унеслась по улице, разбрызгивая лужи рифлеными колесами. Сенька-Зараза проводил ее взглядом и достал из пачки сигарету.
— Видал, какая цыпа?— сказал он Филину.
— Где?— безразлично поинтересовался Филин, поднимая с асфальта бутылку и делая глоток.
— С Коляном в машине.
— Борисыч пристегнул Коляна к своей новой девочке,— поделился Филин.
— Может она и была,— сказал Сенька-Зараза,— ничего так бабец. Черненькая, маленькая, мне такие нравятся.
— А мне нахрать,— сказал Филин.
— А прошлая где?— спросил Сенька-Зараза,— помнишь, такая была дылда с ногами.
— На пенсию ушла,— сказал Филин.
Сенька хмыкнул, затягиваясь сигаретой, и посмотрел вдоль набережной. Она была почти пуста. Куда-то спешили двое студентов с тубусами, мамаша выгуливала поодаль двух малышей, у ларька возвышалась фигура Мухомора. Лехи Ковыля видно не было, отошел за сигаретами, или еще по какой нужде.
Кроме Сеньки-Заразы, Филина, Мухомора и Лехи, на набережной дежурили Балда и Квентин, но их место было дальше, за поворотом с другой стороны ресторана "Девятый вал". Отсюда их нельзя было увидеть. А со вчерашнего дня, по распоряжению Виктора Борисовича, неподалеку находился микроавтобус с группой поддержки из четырех ребят. У этих были даже автоматы. Два "клина" и один "калаш". Учитывая это, Сенькины вопросы были не более чем пустым манерничаньем. И дурак бы догадался, что дело, или как предпочитал говорить Сенька, операция — далеко не шутка.
Филин допил пиво, и бросил бутылку вниз с набережной, на песок.
— Дай сигарету,— сказал он.
Сенька протянул ему пачку. Филин вытащил сигарету, и прикурил от стильной зажигалки в виде голой женщины.
— Ты в больницу ездил вчера?
— Ездил,— сказал Филин, хмуря белобрысые брови.
— Как там Бугор?
— Рука в гипсе, морда вся забинтованная, кормят размазней с ложечки,— Филин затянулся, и плюнул вниз,— все апельсины-бананы сестрам отдал. Хай жрут, у Бугра челюсть в трех местах сломана. Шрамы останутся. Айболиты говорят, что нужна пластическая операция.
— Бугор всегда хлебальником гордился,— сказал Сенька,— чисто Клинт Иствуд.
— Починят,— сказал Филин, и опять замолчал.
Сенька, поддернув рукав куртки, посмотрел на часы.
— Два часа до смены,— сообщил он.
Филин не ответил.
— Кто нас меняет, не знаешь?— спросил Сенька.
— Колыма, со своими,— сказал Филин.
В этот момент все и случилось. Внизу на пляже негромко хлопнуло, и, когда Сенька бросил туда взгляд, там стоял, чуть пригнувшись человек в легкой белой рубашке, которого, Сенька мог в этом поклясться, только что там не было. И этот человек, как статья вору, подходил к данному Борисычем и Коляном описанию. Крепкого сложения, длинные черные волосы, пренебрежительное отношение к холоду, и, тут уж ни с чем не спутаешь, в руке блестит тусклым металлом обнаженный японский меч.
Покуда Сенька промаргивался, и пытался справиться с удивлением, длинноволосый сделал быстрый шаг вперед, резко повернулся, занося руку с чем-то ярким и светящимся, зажатым в кулаке. Было, похоже, что он хочет двинуть этой светящейся штукой в лоб кому-то стоящему сзади. Но сзади никого не было, пляж вплоть до теряющейся в бледной дымке кручи с едва различимыми отсюда антеннами релейной связи, был пуст. Гость опустил руку, и то светящееся в ней погасло. Сеньку и Филина он пока не замечал. Подвинув рукой ножны, стал вкладывать в них меч.
Филин уже достал пистолет и передернул затвор. Сенька-Зараза спохватился и тоже полез за пазуху за оружием. Пистолет Филина три раза громко помкнул, длинноволосый повернул голову на звук выстрела, и его тут же бросило на песок. На белой рубашке расплылось красное пятно. Он был еще жив, ему хватило сил перекатиться на бок и выставить вперед руку с открытой ладонью, словно бы он умолял их больше не стрелять.
Мухомор тоже услышал выстрелы, и уже бежал к ним, на ходу выдергивая из кармана пистолет. Должно быть, Квентин и Балда тоже спешили сюда. Где шлялся Леха, по-прежнему было неясно.
Сенька поднял пистолет, подпер правую руку ладонью левой, как в кино, и послал в длинноволосого две пули подряд. Промазал. Гость поднялся на ноги, теперь стало ясно, что ранен он не смертельно. Багровое пятно расплылось с правой стороны на боку, возможно даже легкое не задето. Сенька выстрелил еще, и еще, досадуя на себя за промахи. Рядом под ухом помкал пистолет Филина. Все мимо. Песок рядом с гостем то и дело взлетал фонтанчиками, принимая в себя их с Филином пули, но в длинноволосого они как на грех не попадали. Несколько раз Сеньке казалось, что он видит вокруг гостя неяркие оранжевые искры, словно пули плавились и сгорали, не долетая до цели, но это, конечно, была чушь.
Гость, пошатываясь, шагнул вперед, по-прежнему держа перед собой вытянутую руку, но теперь, когда он стоял на ногах этот жест ни капли не напоминал мольбу о пощаде. Будь на месте Сеньки-Заразы кто-нибудь поумнее да пообразованнее — назвал бы это жестом отрицания и отвращения, но Сеньке, понятно, ничего похожего в голову не пришло.
Филин отстрелял обойму, и нырнул за гранитный барьер, выщелкнул пустой магазин, и вогнал в рукоятку новый. Мухомор добежал до парапета, сосредоточенно насупясь, выстрелил несколько раз, толком не целясь из "Стечкина".
Гость сделал к ним еще несколько шагов, и Сенька даже разглядел его лицо поверх пистолетного ствола. На этом лице была боль от раны, усталость, и еще нечеловеческое равнодушие как будто это не в него сейчас летела смерть из трех стволов разом.
Затвор пистолета в последний раз дернулся, да и замер в заднем положении, явив взгляду блестящую трубку ствола. Сенька по примеру Филина нырнул за барьер, и запустил руку в карман, нашаривая запасную обойму. Снизу, сидя на корточках, он и увидел, как загорелся Филин. Куртка Сенькиного напарника вспыхнула в один миг, словно облитая бензином, он завертелся на месте, выронил пистолет, захлопал себя по бокам огненными руками-крыльями, враз став похожим на выскочившего из подбитой машины танкиста, из фильма про войну. Должно быть, гость достал его каким то зажигательным боеприпасом. Сенька и не знал, что такие есть. Потом Филин упал на землю и закричал. В ушах звенело от выстрелов, а еще больше от этого крика.
Сенька растерялся, он не знал, как помочь Филину, и на помощь пришел Мухомор. Он подскочил к горящему на земле человеку, на ходу срывая с себя куртку, и набросил на этот шевелящийся и орущий костер. Сенька вскинул оружие и снова открыл огонь. И опять безрезультатно.
"Я же не могу так мазать",— подумал он,— "я же хорошо стреляю". Эта мысль едва не стала для него последней. Куртка, которой Мухомор пытался сбить огонь с Филина, едва коснувшись пламени, сама вспыхнула как спичка. Мухомор едва успел ее отбросить, а Сенька встретился взглядом с гостем. И, несмотря на то, что он по прежнему не видел у длинноволосого никакого оружия, кроме разве этого реликтового меча на боку, он понял, что сейчас произойдет что-то страшное, что-то очень плохое, и не с кем нибудь, а с ним, Сенькой.
Он успел выстрелить еще два раза, и тут в грохот выстрелов, в жуткий крик Филина ворвался еще один звук — визг автомобильных покрышек оскальзывающихся на асфальте. На набережную, без дороги, подминая под днище чахлые кусты, сильно накренившись, вылетел микроавтобус с группой усиления. Боковая дверца уже была открыта, и едва автобус развернулся к морю бортом, из нее посыпались частым горохом автоматные очереди. Двое бойцов поливали пляж и гостя свинцовым дождем, и Сеньке показалось, что искр вокруг того стало гораздо больше. Из задней дверцы вывалился еще один боец, с калашниковым в руках, и присоединился к дуэту, а спустя секунду подал голос и пистолет водителя.
Длинноволосый попятился, вокруг него, словно скорлупа гигантского яйца, загорелась сеть из огненных искр, а потом вдруг вспыхнула рубашка. Гость сам стал похож на живой костер. Сенька понадеялся, что неведомая огненная пушка гостя дала сбой, и он поджарил сам себя, но было странным, что огонь объяв рубаху, не касался длинных распущенных по плечам волос.
Со стороны ресторана тоже раздались выстрелы. Балда и Квентин, бежали к ним вдоль набережной, на бегу стреляя по длинноволосому. Наконец то замолчал Филин.
В ладони гостя что-то сверкнуло, и Сенька увидел, как действует огненная пушка гостя. В его руке вдруг возник пылающий шар, размером с детский мяч, а в следующий миг этот шар уже летел Сеньке в лицо.
И тут все кончилось. Еще грохотали выстрелы, огненный шар разбился о борт микроавтобуса, расплескавшись по лобовому стеклу, которое тут же лопнуло миллионом осколков, еще были стиснуты зубы у стрелков, Квентин и Балда все бежали по набережной, но на пляже было пусто. Длинноволосый человек в горящей рубашке исчез, как его и не было. Может и правда, не было?
Обгорелой грудой, в пятне копоти лежал на асфальте Филин, а жадный огонь вылизывал внутренности микроавтобуса, вздымая в небо столб жирного и вонючего дыма. Того и гляди, рванут баки. Хорошо, что бойцы из группы усиления успели выскочить, еще бы чуть-чуть...
— Беги ... твою мать!!!— крикнули ему.— Щас рванет!!!
Сенька опомнился, и побежал, ища взглядом какое нибудь укрытие, опасливо пригибая голову. Мелькнула мысль, оттащить подальше Филина, но пропала, стоило взгляду наткнуться на останки. На обгоревшего Филина не хотелось смотреть, и подавно не хотелось прикасаться к нему руками.
Собака еще взлаивала строго, просовывая морду в щель под воротами, но значительно реже, не так остервенело, как в первые минуты знакомства. Каменная ограда, местами совершенно скрытая под бородой ползучего плюща, тянулась в обе стороны от ворот, нагретая солнцем. Кроган сидел на корточках перед воротами, и соблазнял собаку сосиской.
