Стучит, гремит, откроется

Священник в золотой ризе споро обвенчал молодых, под пение добрых двух десятков певчих те обменялись перстнями, и с сей колодежки Жерманкина уже считалась княжной. За время торжества Меланья не заметила на ее лице ни одной перемены выражения, принцесса оставалась все такой же холодной и была крайне точна в движениях; создавалось впечатление, что мысли ее далече-далече отсюда. Потех непрестанно улыбался за двоих, но кто знает, не тревожило ли что княжью душу, не поддельной ли была улыбка эта?

С венчания возвращались в сгущающихся сумерках. В замке устроили пышный салют, подобно которому Лядаг дотоле не видывал; артиллерия палила из всех справных пушек. Потом случился небывало богатый пир, на котором провозглашались нескончаемые здравницы и тосты во благо молодых, текли реки различного хмельного, поедались горы съестного. А уж танцы... Вскоре Меланья потеряла счет времени, в глазах стало рябить от ярких нарядов, а кругоцветье пар кружилось пред внутренним взором, даже когда молодая женщина присаживалась отдохнуть. Зоек был, по обыкновению, спокоен, учтив и внимателен, разговор заводил на отвлеченные темы, много улыбался. Каждый раз, когда он звал к танцу, Меланья, сколь ни уставшей была, неизменно принимала приглашение. Впервые за долгое время ноги вспомнили забытое гудение, а она сама — беззаботный смех.

Стольник глядел на крестницу и нарадоваться не мог, неустанно благодаря Виляса, что все так складывается, и так же неустанно запивая свои благодарности то вином, то медом, то наливкою — в зависимости от того, который графин имел несчастье попасться ему под руку. Писарь успел много чего разузнать о Зоеке и из узнанного сделать вывод, что он сумеет позаботиться о Меланье.

Все шло как нельзя гладко, покудова княжна не упала в обморок прямо в танце, обвиснув на руках Потеха. Музыка еще некоторое время играла, а затем резко прервался говор флейты, гусляры вразнобой брякнули струнами, барабанщик и литаврщик испустили по синхронному удару и затихли, позже остальных; спустя колодежку все музыканты уже свешивались с перил балкончика.

Потех не растерялся, без видимого усилия взял князевну на руки и понес к выходу. Но, надо сказать, его задержало одно обстоятельство.

По залу снова пополз шепот, как тогда, при появлении Меланьи. Однако теперь было в нем что-то непередаваемо зловещее:

— Сглазили... как пить дать сглазили... зависть все, зависть...

— А не говорил ли я, княже?!!! — возопил откуда-то хриплый голос, и через мгновение вдрызг пьяный Эдард отделился от толпы. При ходьбе его шатало, а речь давалась с трудом, что являлось первейшим доказательством хмельности. — Среди присутствующих только одна особа в колдовстве обвинялась и бежала от следствия!

Знать зашуршала громче, заинтересованно оглядываясь по сторонам в поисках этой самой особы; некоторые дамы заблаговременно поспешили упасть в обморок. Меланья оцепенела, стиснув руку Зоека, на кою опиралась. Эдард продолжал, показушно дивясь недогадливости гостей:

— Никто не догадался?.. Правда?.. Что же, я скажу. Имя ей — Меланья!

Несколько томительных мгновений, сбившееся с привычного ритма сердце... Воистину, хлипкое сооружение прически не могло выбрать лучшей колодежки, чтобы развалиться: шпильки попадали на пол со стуком забиваемых в гроб гвоздей, волосы тяжелым плащом укрыли плечи и спину. Меланья медленно-медленно и убийственно спокойно обернулась, стиснула зубы и глянула на заведующего тюрьмой — без тени страха, с презрением.

Зоек мгновенно очутился совсем близко, готовый защищать в случае надобности; очи его, глядевшие на собравшихся крайне неприязненно, исподлобья, блестели, как у хищной птицы в ночи.

Зазвенели осколки задетого Стольником графина; писарь, на лице которого вздулись ничего хорошего не сулившие желваки, резко поднялся и с "да как ты смеешь, паршивец!" рванулся было отстаивать доброе имя крестницы, но его удержали, дав Эдарду возможность пожить чуть дольше.

— Я уже говорил, что ручаюсь за панну Меланью и целиком и полностью верю в невиновность ее, к чему и всех присутствующих призываю, — как-то устало откликнулся Потех, удобнее перехватывая драгоценную ношу. — Княжна утомилась с дороги, никакого сглаза тут и быть не может.

И, не мешкая боле, вышел. Обнадеженные самим князем люди несколько успокоились, точнее, зашумели больше и уже без страха косились на Меланью. Эдард, напротив, бурно возмутился, но его никто не слушал. Заметив этот прискорбный факт, начальник тюрьмы плюнул себе под ноги и направился к выходу, однако дорогу заступил Зоек, без слов бросивший перчатку в лицо.

— Да хоть сейчас! — легко согласился Эдард. Выпитое вино не могло не добавить ему мужества, как не могло не заглушить глас подлого да трусливого рассудка — иначе он попросту не принял бы бой.

— Выйдем, — небрежно уронил Зоек. Брошенный на Меланью взгляд будто напомнил о просьбе не вмешиваться. Молодая женщина кивнула, мол, памятует, и пошла за ними.

Как и следовало ожидать, дуэль, в саду произошедшая, не продлилась долее нескольких колодежек, по истечению которых пахнуло металлическим запахом крови. Капли разлетелись на несколько локтей окрест, достигнув подола стоящей в стороне Меланьи. Правая кисть Эдарда вместе с саблей упорхнула в ближние кусты, что спасло начальнику стражи жизнь, — Зоек с долей брезгливости заявил, что честь запрещает ему умертвлять не способного держать оружие противника. Затем он вытер клинок, сунул его в ножны и, подхватив Меланью под локоток, увел ее в противоположную сторону от любопытных. Знатные зеваки наблюдали за происходящим из открытой галереи и не пытались разнять мужчин.

— Пан Зоек... Почему? — едва слышно спросила Меланья, когда они, поднимаясь по лестнице, остановились на освещенной фонарем площадке.

Зоек охотно, даже, пожалуй, чересчур, объяснил:

— Он нанес вам непростительное оскорбление... кроме того, нужно было поквитаться за того наемника. Но вы — первая причина.

— Он остался жив и будет мстить.

Зоек быстро глянул на молодую женщину и продолжил подыматься.

— Вы боитесь?

— За вас. Не один человек сейчас в могиле из-за меня, и я очень огорчусь, если вы, не дай Боже, пополните их ряды.

— Вы говорите так, будто сами работали наемницей, причем длительное время.

Меланья молчала, нахмурившись, и Зоек сказал:

— Полагаю, шутка провалилась?.. Ну что же вы, панна, выше нос! Когда-то мне, несомненно, придется лечь в телесную шкатулку, но, уверяю вас, не из-за мелочных происков какого-то труса.

"Вы порицательно самоуверенны!" — так и вертелось на языке у Меланьи, но она осторожно сказала вот что:

— Вы не преуменьшаете сил врага?

— На сей вопрос один всезнающий Виляс вправе ответить. Я всего лишь делаю выводы из общения с несколькими такими же, как и он.

Снова площадка, тусклый свет, даримый робким огоньком в слюдяной клети.

— Панна Меланья... — Зоек опять остановился. Меланья, не мигая, воззрилась на него снизу вверх, а затем — сверху вниз, поскольку мужчина опустился на колено.

"Замечательная обстановка: немытое окно, тусклый фонарь и пыльная лестница с паутиной на стенах", — промелькнуло на задворках сознания. Женское чутье безошибочно подсказывало, что будет, и сердце, в который раз за вечер сбившись с обыденного ритма, отсчитывало мгновения. Зоек разомкнул пересохшие губы, с которых вот-вот должна была сорваться роковая фраза...

— Простите меня...

— За что? — едва удержавшись, чтобы не перевести дух, удивленно выдохнула Меланья.

— За то, что я сейчас спрошу у вас, да еще и обычай нарушая...

Рановато ослабила натяжение струн.

— Будете моей женой?

Долгий, неимоверно долгий взгляд глаза в глаза, тягостное, неприлично затягивающееся молчание.

— Выходит, мила я вам? — через силу выдавала Меланья. Вопрос вышел неприятным, высокомерным. Зоек кивнул.

— Надо бы у Стольника спросить...

— Опекун ваш — дело десятое, с ним общую речь найти можно. Ваше согласие наиболее важно. — Не услышав однозначного ответа, он еще не отчаялся, но крамольная мысль все равно скользнула в голову: "Пропал..."

— Ну а я-то что?.. — неожиданно просияла молодая женщина. — Согласна я!

Далее Зоек просто потерял голову, поддавшись очарованию рысих глаз и радости от утвердительного ответа, и сам не понял, когда прильнул устами к устам Меланьи.

VIII

Назавтра Зоека лично зазвал к себе "на пару слов" самый молодой из княжеских приближенных, не разменявший и четвертого десятка пан Лускавец. Доверия он никак не вызывал, будучи в общении скользким, как подколодный гад.

— Выпить не хотите? — пан гостеприимно предложил Зоеку кубок. — Нет? А меня, знаете ли, жутко сушит после вчерашнего... Славно погуляли, хе-хе... Но ближе к делу, да-с. — Лускавец сжал губами черенок трубки, запалил и несколько невнятно продолжил: — ...Пан Зоек вчера знатно начудил. Отсечь кисть самому начальнику тюрьмы это, скажу я вам, не муху прихлопнуть, хе-хе... Князю сейчас не до нас, и он просил меня передать, что вам нужно уехать. Пока все не утихнет, не уляжется, да-с... На недельку, а лучше — на месяц.

Зоек мысленно застонал: для выполнения нужно было снова расстаться с Меланьей. Ранее он бы обрадовался очередной оказии развеяться за пределами замка, но теперь...

— И работенка есть, — вел дальше Лускавец, — окрестность Щадячего утихомирить надобно.

Зоек прикинул расстояние до тех лесов и застонал повторно. О том, чтобы управиться быстро, не могло быть и речи. Как и о том, чтобы ослушаться.

— Надобно — так надобно. Через несколько печин буду в пути.

* * *

Мгновенное, как молния, и такое же страшное видение стрелой поразило сознание, заставило Меланью вскочить с кровати и тут же забылось. Остался дикий, непередаваемый ужас, липкая от холодного пота ночная рубашка, спертое, будто после бега, дыхание и предчувствие чего-то кошмарного, навроде падения солнца наземь*. Колодежки две молодая женщина стояла неподвижно, порывисто дыша и тупо глядя в пол, затем опустилась на волчью полость у кровати и закрыла лицо руками. Так сидела довольно долго, тщетно старалась успокоиться, убеждая себя в том, что это был обычный, ничего не предвещающий кошмар.

Нет, не обычный. Совершенно, ни малейшей деталью не запомнившийся и потому еще более страшный.

— Пани Меланья, — тихонечко позвала Анерия, постучав. — Вы спите?

— Нет, — молодая женщина едва нашла в себе силы ответить; во рту все пересохло, как в степи жарким летом, и язык еле ворочался.

— К вам тут это... пришли. Срочно...

Женщина на четвереньках подползла к окну, отдернула тяжелую штору и зажмурилась, когда свет резанул по глазам. Солнце заливало дворик потоками майского меда — значит, время близилось к обеденному. Подумав, что не в шутку заспалась, Меланья кликнула служанку и вскорости вышла к гостю одетой и окончательно проснувшейся. Анерия отпросилась ненадолго уйти, Лепкар, по ее словам, дневал у больной тетушки, а Стольник ранним утром удалился в неведомом направлении, так что женщина осталась наедине с гостем.

— Я должен уехать, — без обиняков сказал, как отрезал, Зоек после нежного приветствия.

— Опять? — Меланья слепо нашарила стул, тяжело на него опустилась. — И двух дней не пробывши... — она сглотнула, опустив "со мною", — в замке?

Зоек присел на корточки возле нее, всмотрелся в расстроенное лицо. Его печаль была менее заметна, но не менее тяжела.

— Так нужно. Князь через пана Лусковца советовал отбыть, покамест история со вчерашней дуэлью чуток не позабудется.

— Куда?

— Щадячий.

Меланья кинула взгляд на висящую над камином карту Лядага и сникла еще больше.

— Так далеко... Полагаю, отговаривать бессмысленно?

— Да.

— Когда отправляешься?

— Люди уже ждут за городом. Зашел попрощаться.

Он поднялся, Меланья тут же приникла к его груди и, обнятая, попросила:

— Пожалуйста, Богом молю, будь осторожен.

— Обещаю... Знай, что мысли мои будут здесь, с тобою.

Она так и не сказала про оставшееся после кошмара гадкое предчувствие, посчитав его предвестником новой разлуки.

Да и что для мужчины какое-то женское предчувствие? Очередной причуд бабского племени, ничего более.

* * *

Не дождавшись Ежки, Меланья сама отправилась к ней, и вместе они неплохо скоротали время до вечера. А потом молодой женщине вдруг жутко захотелось побыть одной, и она воротилась в замок. Меланья хотела было свернуть в короткий коридор, дабы сократить путь, но приближающиеся голоса побудили замешкаться, а первая же расслышанная фраза приковала к месту.

— Зачем этот Щадячий, почто сразу не отравил его? Тем более была такая возможность! — один из идущих навстречу говорил пискляво и тонко, повизгивая, как поросенок.

— Точно, возможность взять на себя все подозрения, хе-хе... Тут надо действовать тоньше, аккуратнее, да-с... — Второй голос, Лускавцу принадлежащий, приятностью тоже не отличался, был хриплым, противным. Меланье пришлось напрячь слух, ибо следующие слова говорились на порядок тише:

— Его с нетерпением ждут на второй же развилке, якобы разбойники. Около трехсот человек в засаде, у него нет шансов.

...Разорвавшийся шнурок запутался в ветвях, а окровавленный плетеный крест раскачивает ветер...

Меланья зажала рот, чтобы не завопить, имедленно двинулась к лестнице в десяти шагах, вжимаясь спиной в стену. Потребовалось все самообладание, чтобы не обернуться и не убежать стремглав, ибо тогда сомнений насчет того, подслушивала она или просто случайно оказалась рядом, не осталось бы.

Но вот стукнула, закрываясь, дверь, за коей скрылись шедшие, и Меланья тогда что было духу рванула в противоположную сторону.

Писарский покой, испуганное лицо служанки, карта над каминной — вторая развилка на извилистой йошиной дороге печин через семь, если рысью с остановкой... Мгновенное промедление, решившее все... Скорее!!!

Ворвавшись в конюшню, Меланья вырвала повод из рук смутно знакомого пана, птицей вспорхнула в седло и лихо стегнула чужого коня по крупу. Жеребец с ходу сорвался в галоп, хозяина потоком воздуха отшвырнуло на стог сена, откуда ему только и оставалось, что ошеломленно потрясти головой.

А вдова уж успела промчаться между смыкавшихся створок восточных ворот и кануть в сумерки полей, прежде чем караульные дружно высунулись поглядеть вслед.

Оставалось не более двух печин для того, чтобы нагнать отряд и упредить Зоека.

* * *

Дикий галоп словно обезумевшего жеребца, волчий вой в сгущающейся темноте по богам дороги, неуемный ужас — не успевает!.. Первая развилка, никуда не сворачивать... Скорее, скорее, в погоне за временем, не щадя коня!

Она остановилась только раз, спросить у чинившего каретное колесо слуги, не разминулись ли они с небольшим отрядом в полсотни человек?

— Разминулись незадолго до вас, сударыня, рысью они шли.

И заморенный конь, роняя хлопья пены со взмыленных боков, вновь сорвался в галоп. Иной давно пал бы, но этот был молодым, породистым, отдохнувшим и нес на себе сравнительно легкого седока, так что держался, временами сменяя галоп на быстроходную рысь.