Вспыльчивые евреи тут же вскинулись: кто, мол, говорил, что Саул не годен на цари? Мы их сейчас поубиваем. Но Саул запретил ради праздника убивать тех, кто был против его царствования и простил всех.
Самуил же не забыл, как народ просил себе царя, и собрал народ, и сказал: кого я обидел за время своего царствования — пусть скажет. Все сказали, нет, не обижал ты, был справедливым судьей. Ладно, раз так, — сказал Самули, — послушайте теперь меня. Вам Господь завещал, чтобы священники правили, а вы нарушили завет с ним, выпросили себе царя. Так вот вам, чтобы поняли, как это плохо — и послал на них гром и молнию.
Все струсили.
Но попугав народ, Самуил смилостивился и сказал, ладно уж, выпросили и выпросили. Пусть царствует, только другим богам не поклоняйтесь, а одному Господу (1-я Царств, 12, 12).
Здесь мы подходим к эпизоду, настолько впечатлившему в свое время Михаила Юрьевича Лермонтова, что он взял эпиграф из этого эпизода к своей поэме "Мцыри". На старославянском эпиграф звучал так — цитирую по памяти, со школьных времен:
"Вкушая вкусих мало меда и се аз умираю..."
Здесь с сожалением надо сказать, что одним из главных страшных последствий коммунистического режима в нашей многострадальной стране было не просто уничтожение церкви, как института, а уничтожение тысячелетней культуры. Люди и до революции большевиков были маловерующими, атеистами, нигилистами и так далее. Но с детства они впитывали культурное наследие — в церкви, хотя бы в воскресенье. Они видели и понимали сюжеты, картины, чувствовали оттенки в литературных произведениях, где многое было пронизано аллюзиями (намеками) на известные сюжеты. Японцы не переходят на катакану или ромадзи, неиероглифические азбуки, хотя технически это сделать просто — потому что тогда они лишатся своего многотысячелетнего наследия. А у нас Пушкин написал "Пророка", это просто пересказ одной из глав Библии. Лермонтов был одержим одной из библейских идей — борьба светлых и темных сил, его "Демон" известен всем. Куприн создал прекрасные произведения на тему "Песни Песней", тоже Библия — и так везде, везде вплетены эти золотые нити древней Книги. Мы же, вкушая эту духовную пищу, не чувствуем тонкие оттенки, для нас это зачастую, к сожалению, просто варево, биомасса...
Но хватит стонать — продолжаем. Значит, мы остановились на эпизоде, впечатлившем Лермонтова...
А дело было так.
У Саула, среди бездельников сыновей, был один "правильный" сын, Ионафан. Смелый, сильный. Прирожденный вождь. Он собрал отряд, напал на Филистимлян и разбил их охранный отряд наголову.
Все израильтяне возбудились от этого известия. Значит, можно врагов побеждать!
Но одно дело — охранный отряд, другое дело армия. Филистимляне собрали одних колесниц тридцать тысяч! Конницы шесть тысяч! И стали разбегаться евреи, прятаться по пещерам. Ведь у них и оружия-то толком не было. Существовал запрет на содержание кузниц, на оружие. Даже точить сельскохозяйственный инструмент, плуги, серпы, надо было идти на поклон к Филистимлянам, которые в то время властвовали. А еврейская армия насчитывала всего шестьсот человек...
Видя такое положение, принесли евреи жертвы, но не помогло. Тем более, что должен был их приносить Саул, но Ионафан не дождался его и принес жертвы сам, что было нарушением закона. И Саул сказал, что за это поджидает Ионафана несчастье и смерть.
Но Ионафан был о-о-о-чень непростым человеком. Мы это еще увидим. Он взял, и напал вдвоем с оруженосцем на сильный отряд Филистимлян, разогнал их, как овец, убили они человек двадцать вдвоем! И навели панику на лагерь Филистимлян (1-я Царств, глава 14). Паника вспыхнула как пожар. К бойне подключились другие евреи, даже те, что сотрудничали с Филистимлянами и жили в их лагере, переметнулись на сторону своего народа и разгром был силен. В панике и давке Филистимляне, к тому же, убивали друг друга.
Битва ширилась, сбежалось до десяти тысяч евреев, хотя все уже устали от многочасового побоища. Но тут Саул (весьма безрассудно, — как замечает Библия) заклял народ, сказав, что пока не отомстит врагам, никто не может принимать пищу.
Клятва верховного священника свята. Никто не ел, все сражались. Но целый день в битве без подкрепления...
25 И пошел весь народ в лес, и был там на поляне мед.
26 И вошел народ в лес, говоря: вот, течет мед. Но никто не протянул руки своей ко рту своему, ибо народ боялся заклятия.
27 Ионафан же не слышал, когда отец его заклинал народ, и, протянув конец палки, которая была в руке его, обмокнул ее в сот медовый и обратил рукою к устам своим, и просветлели глаза его.
28 И сказал ему один из народа, говоря: отец твой заклял народ, сказав: "проклят, кто сегодня вкусит пищи"; от этого народ истомился.
29 И сказал Ионафан: смутил отец мой землю; смотрите, у меня просветлели глаза, когда я вкусил немного этого меду;
30 если бы поел сегодня народ из добычи, какую нашел у врагов своих, то не большее ли было бы поражение Филистимлян?
31 И поражали Филистимлян в тот день от Михмаса до Аиалона, и народ очень истомился.
32 И кинулся народ на добычу, и брали овец, волов и телят, и заколали на земле, и ел народ с кровью. (1-я Царств, 14, 25-32).
В общем, согрешили. Но и Саул хорош, недаром даже бесстрастный Библейский автор упрекнул его. Думать надо, когда обеты давать. Хоть бы за себя давал, а то за всех!
Саул, конечно, узнал об этом, но сказал только, чтобы приводили к нему каждый свой скот, и он будет убивать его по правилам, и все наедятся. А сам спросил у Господа — можно ли преследовать убегающих Филистимлян? Но Господь не ответил ему на этот раз.
Саул задумался. Если Господь молчит, значит кто-то нарушил клятву, кто-то грешен. И решил выяснить. Призвал весь народ, и встал на одну сторону с сыном Ионафаном, а все стояли по другую сторону. И призвал Господа помочь определить, на ком грех: тот умрет.
Как определяли, на ком грех? Да легко. Бросить жребий. Хоть кости, хоть палочки тянуть... У древних славян была простая жеребьевка: один бросал палку другому. Тот ловил, где поймает. Потом руками брались за палку кулак к кулаку вплотную, все выше и выше. Чья рука накрывала палку (места на полный обхват кулака не оставалось) — тот и попал под жребий...
Ну и кого показал жребий? Ионафана!
Представляете, единственный среди народа, который не струсил, восстал против поработителей, создал из ничего победу... должен умереть.
Тут Ионафан, который согрешил невольно, потому что не слышал заклятья отца, и сказал эту фразу.
"я отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен умереть." (1-я Царств, 14, 43).
А дальше... Случилось, наверное, самое большое чудо, описанное в Библии. Недаром оно так поразило Лермонтова, что он взял его как вступление в свою поэму. Мы помним, как израильтяне относились к клятвам, данным Господу. И мы помним, как Господь карал за нарушение клятвы. Дочь родную, не вышедшую замуж и не родившую отец убивал. Сына единственного (!) пошел резать, как барана, Авраам...
45 Но народ сказал Саулу: Ионафану ли умереть, который доставил столь великое спасение Израилю? Да не будет этого! Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю, ибо с Богом он действовал ныне. И освободил народ Ионафана, и не умер он. (1-я Царств, 14, 45).
А Господь? Что сделал Господь за нарушение клятвы?
Господь промолчал.
Так народ своей общей волей пересилил волю самого Господа! И это единственный раз в Библии, когда встречается такой случай. По крайней мере я не нашел другого такого примера.
... Но война продолжалась, Саул продолжал собирать сильное войско, и когда видел человека выдающегося, забирал к себе. Господь был на стороне израильтян, и периодически давал указания, кого на этот раз завоевывать. Так, однажды вспомнил Господь про врагов — из племени Амаликов, и повелел Саулу буквально следующее:
3 теперь иди и порази Амалика [и Иерима] и истреби все, что у него; [не бери себе ничего у них, но уничтожь и предай заклятию все, что у него;] и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла. (1-я Царств, 15, 3).
Тут задумаешься поневоле, и начинаешь понимать, почему Библия не всегда была рекомендована для чтения простому народу. Понимаешь также, почему атеисты эпохи Возрождения и позже так скептически относились ко многому, сказанному в Библии. Чтобы всеблагий Бог давал прямые указания уничтожить не только взрослых, но и грудных младенцев, и даже скот (!) ни в чем не повинный — в это сложно поверить. Но мы помним, что Библия — текст, отражающий нравы и жизнь древнего мира, где война на тотальное уничтожение была не редкостью, а правилом...
А Саул, исполнив волю Господа и вырезав всех подчистую, все-таки не удержался и сохранил жизнь царю Агагу, и лучшему скоту... А также хорошие вещи не сожгли, а оставили. Пожадничали. Тогда Господь обратился к Самуилу, священнику, со словами, что пожалел он о том, что поставил Саула царем... И Самуил начал упрекать Саула... Саул же покаялся и просил прощения, но Самуил был непреклонен и хотел уйти. Саул даже схватил его за край одежды, да так резко, что порвал ее. Тут Самуил совсем обиделся и проклял Саула, и предрек, что не будет тот царем. А Саул пошел, и царя Агага пленного порубил в куски. В общем, все плохо получилось. Хотя потом Господь передумал и вернул Саулу царство... Вот такие эпизоды.
И опять передумал Господь и обратился к Самуилу, чтобы тот пошел, поискал царя лучше Саула. Причем прямо указал, что это один из сыновей Иессея из города Вифлеем. Самуил пошел, наполнив рог елеем, чтобы помазать нового царя. Иессей, конечно, обрадовался и стал выводить сыновей — один другого краше и сильнее. Но на всех Господь говорил (через Самуила), что это не тот сын — пока, вроде бы, всех уже не перебрали... А, остался один, самый младшенький, который совсем еще юноша был, и пас где-то овец, даже забыли про него... Это был Давид.
И Самуил помазал Давида как царя израильского народа. Так впервые на сцене появляется Давид, тот самый, чья статуя была создана великим Микеланджело из бракованного куска мрамора, выброшенного на свалку (в куске было девять больших дырок, и молодой Микеланджело подобрал его в отходах мраморных мастерских, потому что никто не верил, что из испорченного куска можно что-нибудь путное сделать).
В это время Саул (а Господь отошел от него, и "злой дух от Господа" возмущал его) — Саул периодически впадал в душевное расстройство. Психиатров тогда не было, и приступы лечили игрой на музыкальных инструментах. Так, Саул призвал к себе как раз Давида, чтобы тот играл ему на гуслях, когда у Саула наступает временное помешательство.
Особенно симпатичен мне тут "злой дух от Господа" (1-я Царств, 16, 14). С одной стороны, странно: злой дух от Господа! Вдумайтесь. А с другой стороны, логично: если Господь включает в себя все и повелевает всем, значит и злой дух тоже повинуется ему и является его частью! Но так мы уйдем в дебри философствования. Лучше посмотрим, как развивались события. Эпизод же с Давидом, играющим на гуслях Саулу, можно встретить на картинах старых мастеров.
23. Первая книга Царств. Давид и Голиаф (продолжение).
Но вот опять собрались Филистимляне, и войском выступили против израильтян. И был среди них один, Голиаф, великан и ужасно сильный человек. Росту в нем было шесть локтей и еще пядь. Локоть — это примерно сорок сантиметров. Пядь — двадцать. Итого рост у него был два метра шестьдесят сантиметров. Испугаешься, пожалуй. Он выходил перед войском израильтян и вызывал их на бой, а те трусили и разбегались. Так продолжалось довольно долго, пока Давид не пришел с пастбища и не пожелал сразиться с великаном. Все очень обрадовались, даже царь Саул. Ну стыдно было переносить насмешки и оскорбления Голиафа. Саул даже отдал Давиду собственные доспехи, щит, меч...
Но Давид походил в этих доспехах, и снял. Не привык, говорит, к такому. Так, как-нибудь, разберусь — ведь когда пас я овец, приходили и львы и медведи, и ничего, брал их за космы и убивал. И с этим будет так же.
Подобрал пять гладких камней из русла реки, положил в пастушью сумку, взял посох и вышел на битву с Голиафом.
Голиаф сначала удивился такой наглости, и с презрением посмотрел на молодого, красивого, но явно не атлетического юношу. И сказал "что ты идешь на меня с палкою и камнями, разве я собака"?
Да нет, ты хуже собаки, отвечал ему Давид бесстрашно.
Тут уж Голиаф разозлился. Подойди, говорит, ко мне, и я отдам твое тело птицам небесным и зверям полевым... Но Давид выдвинул свою версию, впрочем не сильно отличающуюся оригинальностью. Нет, сказал, это я отдам тебя птицам небесным и зверям полевым!
В общем, поговорили душевно.
Голиаф стал выходить вперед, и Давид побежал ему навстречу. На бегу достал камень, вложил в пращу — и впечатал Голиафу прямо в лоб.
Надо сказать, что в умелых руках праща, изобретение древних людей, — страшное оружие. С тридцати-сорока метров умелый пращник попадал в волос, и это не преувеличение. Сила же удара камнем такова, что череп разлетается как от выстрела из огнестрельного оружия. Так Давид победил великана Голиафа, отрубил ему его же мечом голову и принес в лагерь к израильтянам.
И Саул взял Давида к себе во дворец. (Тут некоторое несовпадение версий, мы же помним, что Давид уже играл на гуслях, и Саул его хорошо знал.. И вдруг забыл. Но что взять с душевно-больного...)
Давид подружился с сыном Саула Ионафаном, тем самым, что чуть не погиб из-за капли меда. Полюбил Ионафан Давида "как свою душу". Даже отдал ему свою одежду и оружие, что делали только побратимы или очень близкие люди. Кстати, эти строки навеяли на некоторых исследователей мысль о том, что Давид был гомосексуалистом (в пару с Ионафаном). Это также называют одной из причин, почему именно Давида изваял Микеланджело, за которым тоже имеется слава гомосексуалиста. Но, полагаю, это домыслы, потому что был в древности еще просто обряд, когда воины становились как два брата, без примеси сексуальных идей. Я еще застал отголосок этого обряда в детстве, в деревне: надо порезать руку (палец, ладонь) и смешать кровь со своим другом — и станешь побратимом навек...
Если же вдуматься, оба были молоды и смелы, оба неженаты, оба объединены идеей бить врагов, оба в почете и при царе — почему бы им просто не сдружиться... А ходили они бить врагов вместе, и так преуспели, что когда возвращались как-то из битвы, женщины стали кричать славу Давиду, и буквально кричали следующее: "Саул убил тысячи, Давид — десятки тысяч"... (1-я Царств, 18, 7).
Саул, как любой царь, очень ревностно относился к своему "имиджу", как бы сейчас сказали. Обидно ему стало за такое принижение его роли. Но всему народу рот не заткнешь, а Давид под рукой, вот он, на гуслях играет... И Саул в один из своих припадков, когда Давид ему играл на гуслях, вдруг схватил копье и бросил его в Давида. Тот увернулся. Саул еще раз бросил — опять увернулся Давид! Ух, какой верткий, подумал, наверное, Саул и затаил злобу на Давида еще большую. Тем более, что Давид вел себя уже как умный политик, имел успех в битвах, и заслужил уважение и любовь народа.
