| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Но самым важным свидетельством документа для наших целей является содержащаяся в нем подробная характеристика таможенного тарифа Туниса и товаров, которыми велась торговля между Тунисом и Барселоной. Два предмета бросаются в глаза своим отсутствием. Сардинская соль была важным продуктом для каталонских перевозчиков, которые доставляли ее по всей Средиземноморской Европе; тем не менее (несмотря на важность соли из других источников в торговле сахарским золотом) она не поступала в Тунис. Помимо серебра, единственным сардинским товаром, востребованным в Магрибе, по-видимому, был сыр 35. Столь же удивительно и отсутствие берберийской шерсти: она была традиционным экспортным товаром региона и играла важную роль в торговле Майорки в период независимости Майорки между 1276 и 1343 годами. Единственное упоминание о берберийской шерсти в "Llibre" — пренебрежительное: "aquestes so avols (она достойна презрения)", — говорит составитель 36. Она не фигурирует ни в разбивке тунисских таможенных пошлин, ни в перечне тунисского экспорта.
Зерно выделяется как наиболее важный из "товаров, которые вывозят из указанного места Туниса". Именно этого можно было бы ожидать из других источников: зерно и фураж освобождались от уплаты таможенных пошлин почти во всех договорах, навязанных арагонцами североафриканским правителям в четырнадцатом веке. На протяжении позднего средневековья Магриб оставался нетто-экспортером зерна, хотя в "Llibre" также показано, что каталонцы везли в Тунис крахмал в виде риса — в основном, без сомнения, из Валенсии. Другими продуктами обмена были гастрономические деликатесы или редкие приправы и ароматы, многие из которых поступали в Тунис в основном для реэкспорта: все виды шафрана, лакрицы, лаванды, перца, изюма, винного камня, три вида орехов и вино. Особый резонанс вызывает в книге упоминание о торговле инжиром: инжир из Мурсии из Аликанте, белый инжир из Марокко или Майорки, инжир из Валенсии или Дении, импортированные в Тунис без упоминания о реэкспорте, рассматриваются как отдельные продукты и облагаются различными пошлинами; они были не просто деликатесом, а основным продуктом питания — почти основным продуктом питания, когда зерна было мало. В более скромных объемах Тунис импортировал сыр и экспортировал масла, жиры, манную крупу и продукты пчеловодства 37.
Очевидно, что самым большим рынком сбыта каталонцев в Тунисе был готовый текстиль. Перечислено шестнадцать различных типов тканей, а также александрийский лен. В Тунисе приобретались кожа и хлопок. Торговля текстилем способствовала выгодному обмену красителями и другими продуктами, используемыми в текстильной промышленности: упоминаются по меньшей мере восемь источников красителей, а также "gleda", шероховатое вещество, используемое для чистки шерсти. Тунису также требовались лак, пеньковая веревка и бумага. Человеческие грузы не были незначительными: в "Llibre" упоминаются "testes", что, возможно, означает рабов, и перечисляются "христианские пленники" среди других товаров без ощущения несоответствия. Выкупленные мавры в обмене не упоминаются, хотя они фигурируют в каталонских таможенных списках тринадцатого века. Единственной другой крупной категорией были металлы: составитель "Llibre" ожидал, что его соотечественники повезут в Тунис серебро, олово, свинец и медь. В обмен они экспортировали самый прибыльный товар берберийской торговли: золото, отчеканенное в форме "мавританских дукатов". Тунис импортировал золото в виде нитей, но единственным другим готовым металлическим изделием, которое фигурировало в составе импорта, были колокольчики для ястребов: они были типичными предметами мелкой меновой торговли, которые могли быть проданы из Туниса по сахарскому золотому пути. Анализ товаров, упомянутых в арагонских договорах с Тунисом, дает аналогичную картину, хотя и менее полную, чем в "Llibre", с упором на зерно и золото 38.
Дополнительное подтверждение можно получить из нотариально заверенных контрактов на коммерческое судоходство рейсов из Барселоны в Берберию: они сохранились с 1239 года. В первые годы торговли для совершения покупок в Берберию необходимо было везти золото: об этом говорит и тот факт, что Хайме I начал чеканить "арабские" золотые монеты для торговли в Леванте и Магрибе в 1230-х годах. Но впоследствии свидетельства этой практики исчезают из сохранившихся контрактов после 1270-х годов. В целом товары, указанные в свидетельствах тринадцатого века, напоминают товары из "Llibre": преимущественно ткани, вино, красители и инжир обмениваются на воск, кожу и золото 39. Были, конечно, и тайные виды торговли, не отраженные в этих записях: плоды контрабанды и пиратства и, прежде всего, незаконная продажа мусульманам оружия христианского производства. Разумно предположить, что торговля оружием способствовала притоку золота из Африки в Европу.
Несмотря на колебания на рынке драгоценных металлов, золотом почти всегда можно было выгодно торговать в западном Средиземноморье на протяжении всего четырнадцатого века. История о майоркинском еврее, который одолжил в Тунисе 40 золотых динаров стоимостью 30 серебряных майоркинских солидов и продал их за 50 солидов по прибытии на Майорку, возможно, не соответствует действительности в буквальном смысле; но она иллюстрирует суть дела: соотношение стоимости серебра и золота в целом было выше на северном, чем на южном берегах Средиземноморья 40. В 1330 году широко используемая североафриканская расчетная единица, безант, равнялась 1,5 граммам золота или 15 граммам серебра. Это соотношение 1:10 можно считать нормальным. Сопоставимая норма в христианской Европе была не такой высокой, как можно предположить из истории о майоркинском еврее, но, например, на рынках Валенсии в среднем в XIV веке соотношение было 1:13. К 1350 году в Неаполе оно составляло 1:10,5, во Флоренции — 1:11. В Португалии в 1383 году преобладало соотношение 1:11. Колебания спроса и предложения не обязательно были неблагоприятными для торговли золотом. В Арагоне цены на медь и серебро упали примерно на 30 процентов между 1280 и 1330 годами: это отражало успех купцов в получении большого количества берберийского золота, но могло их разорить. На самом деле, однако, в результате спрос на их товары стабилизировался за счет повсеместного распространения золотых монет во всей западно-средиземноморской Европе. На Сицилии Педро III ввёл "pierrale d'oro". Reial d'oro был отчеканен на Майорке. Даже Сардиния, традиционный поставщик серебра, получила золотое альфонсино, введенное Педро IV в 1339 году. Золотой флорин стал основой монетной чеканки собственно Арагона в 1346 году. Таким образом, арагонские короли, казалось, обладали даром Мидаса (легендарного царя Фригии, превращавшего своим прикосновением любой предмет в золото. — Aspar). Его источником было магрибское золото 41.
Репутация Магриба как золотоносного региона прочно утвердилась к середине тринадцатого века, когда правдоподобная легенда о генуэзской экспедиции в Сафи в 1253 году предполагает поиск источника сахарской торговли золотом. Ранний генуэзский интерес подтверждается изображением Сиджилмассы — на транссахарском верблюжьем пути, по которому золото доставлялось в Тлемсен, — на карте Джованни ди Кариньяно начала XIV века. Одной из причин раннего латинского, особенно генуэзского, интереса к Сеуте, вероятно, было наличие там кораллов, которые высоко ценились как средство обмена на "золотом пути". Более того, Сеута находилась на пути в Сиджилмасу и была отправной точкой путешествия "посланца кардинала" в страну негров, о котором сообщал Рамон Луллий в 1283 году. К тому времени генуэзскому присутствию в Сеуте исполнилось как минимум 100 лет. В 1183 году Ибн Джубайр смог отправиться из Сеуты в Александрию на генуэзском корабле.
Источник золота находился глубоко во внутренних районах Западной Африки, в среднем и верхнем течении Нигера и Вольты. Через ослепительно сверкавшие в лучах солнца пески Сахары, сквозь густую тьму джунглей лишь с трудом можно было разглядеть блеск золота в прибрежных фундуках Берберии. Местоположение источника золота и путь, по которому оно поступало на север, были тщательно охраняемыми секретами черных монополистов империи Мали, через земли которых, между Нигером и верхним Сенегалом, шла торговля, и сахарских купцов, которые имели дело с ними. Золото, полученное, согласно всем отчетам (возможно, написанным скорее на основе традиции, чем истинных фактов), в результате "немой торговли", в ходе которой драгоценный металл обменивали на товары, оставляя их на определенном месте, и не вступая в общение с теми, кто их забирал, породило причудливые теории о его происхождении: оно росло, как морковь; его выносили на поверхность земли муравьи в виде самородков; его добывали нагие мужчины, жившие в норах. Его реальным местом происхождения, вероятно, был район Буре, в верховьях Нигера и в верховьях рек Гамбия и Сенегал. Кроме того, некоторое количество золота могло поступать из долины Вольты. Посредникам в Мали никогда не удавалось контролировать добычу золота: всякий раз, когда их правители пытались осуществлять прямую политическую власть на землях, где находились месторождения, жители прибегали к форме "пассивного сопротивления" или "промышленного саботажа", прекращая добычу золота. Но Мали контролировало доступ с юга к торговым центрам Валата и Тимбукту, расположенным на окраине Сахары. Поэтому его сбыт, так сказать, находился в их руках, и они забирали самородки в качестве дани, оставляя золотой песок торговцам.
Мали, самое отдаленное место на "золотом пути", до которого можно было надежно проследить путь золота, прославилось в средиземноморском мире в четырнадцатом веке. Его правитель, известный как манса, вошел в легенду в результате распространения знаний о мансе Мусе, который правил примерно с 1312 по 1337 год и предпринял в 1324 году впечатляющее паломничество в Мекку, благодаря которому его слава распространилась повсюду. Он был одним из трех манс, совершивших хадж: одно это указывает на состоятельность и стабильность государства Мали, поскольку паломничество длилось более года. Но поездка Мусы была предпринята с особой пышностью и заметным эффектом. Она на века запомнилась в Египте, где манса пробыл три месяца и раздавал золото с такой щедростью, что вызвал инфляцию: по разным оценкам, стоимость золота в Египте упала на 10-25 процентов. Он подарил султану 50 000 динаров и тысячи слитков необработанного золота святыням, которые его принимали, и чиновникам, которые его развлекали. Хотя он путешествовал с караваном из 80 или 100 верблюдов, каждый из которых нес 300 фунтов золота, ему пришлось занимать деньги на обратную дорогу. По слухам, по возвращении в Мали он погасил свои займы из расчета 700 динаров на каждые 300 взятых им взаймы.
Ритуальное великолепие двора Мали, почти так же, как и его богатство, впечатляло зрителей. Подробные описания его церемониала сохранились в трудах Ибн-амира Хаджиба и Ибн-Баттуты, которые утверждали, что манса пользовался большей преданностью своих подданных, чем любой другой государь в мире. Негритянская политика не всегда вызывала уважение со стороны арабских или латинских авторов: от этого благоговейный трепет перед источниками в данном случае еще больше впечатляет. Все в мансе излучало величие: его величавая походка; сотни его слуг с позолоченными посохами; его косвенный метод обращения через посредника; акты унижения — простирание ниц и "посыпание пылью" головы, которым подчинялись его собеседники; гулкий звук натягиваемых тетив и одобрительный гул, которым его слова встречались собравшимися; причудливые табу, обрекавшие на смерть тех, кто представал перед ним в сандалиях или чихал у него на глазах. Этот экзотический театр власти имел достойную декорацию. Зал для аудиенций мансы представлял собой куполообразный павильон, в котором пел андалузский поэт; в его столице, расположенной в зарослях кустарника, была кирпичная мечеть.
Представление о великолепии мансы достигло Европы. На картах Майорки 1320-х годов и особенно в Каталонском Атласе 1375 года правитель Мали изображен как латинский монарх, за исключением только его черного лица. Бородатый, с короной на голове и восседающий на троне, с державой и скипетром в руках, он воспринимается и представляется как утонченный человек, а не дикарь: государь, равный по положению любому христианскому принцу. Это блестящее впечатление длилось недолго. К середине пятнадцатого века, когда в результате проникновения Португалии в Гамбию на короткое время был установлен прямой контакт с аванпостами Мали, Мали находилась в упадке. Знакомство породило презрение, и наследников мансы стали воспринимать как сценических негров — грубые расовые стереотипы, со свисающими обезьяньими половыми органами. Но на короткое время, в четырнадцатом веке, Мали создала захватывающий образ для европейских охотников за золотом. Именно золото особенно привлекало средиземноморскую "публику". "В его стране так много золота, — говорилось в Каталонском атласе о правителе Мали, — что этот сеньор — самый богатый и благородный король во всем мире".
Торговые центры Магриба были конечными пунктами торговли золотом или поставщиками товаров первой необходимости для сахарских караванов. Новые попытки совершить завоевания в Берберии, предпринятые латинско-христианским миром в середине и конце четырнадцатого века, возможно, были частично вдохновлены желанием прибрать к рукам большую часть торговли. Было выдвинуто множество объяснений, например, плана Луиса де ла Серды в 1344-1345 годах выкроить себе княжество, включающее Канарские острова и средиземноморский прибрежный остров Джалита (Галита, Голета). Его предприятие, как и многие африканские завоевания, спроектированные или совершенные в позднем средневековье, носит характер милости, почерпнутой из рыцарского романа: Луис был обездоленным отпрыском испанского королевского дома, который стремился к королевству, одновременно зарабатывая на жизнь солдатом удачи; Папа Климент VI наделил его титулом "Принц удачи" в отсылке к предполагаемому классическому названию Канарских островов — "Счастливые острова". Его проект мог означать попытку организовать двустороннюю атаку на ислам; он мог отражать крестоносную или церковную политику Папы. Но самая любопытная его особенность — географическое распространение составных частей предполагаемого королевства Луиса — лучше всего объясняется на примере торговли золотом. Джалита, как Джерба Руджеро ди Лориа, занимала стратегическую позицию у "золотого берега" Магриба. Это был перевалочный пункт между Тунисом и Барселоной. Считалось — как оказалось, ошибочно — что Канарские острова были расположены недалеко от источников торговли золотом, недалеко от легендарной "Золотой реки", которую искатели приключений продолжали искать на западноафриканском побережье вплоть до пятнадцатого века. Желание обеспечить базу на обоих концах, так сказать, золотого пути Сахары оставалось влиятельным; как мы увидим, оно могло повлиять на участников берберского крестового похода Людовика Бурбона в 1390 году и, возможно, было одним из первых руководящих принципов инфанта дома Энрике. Стремление к торговле золотом привело нас, как и исследователей позднего Средневековья, на край Атлантики. Хотя плавания средиземноморских моряков по Атлантическому океану начались раньше и по другим причинам, соблазн золота стал решающим стимулом для новых открытий четырнадцатого и пятнадцатого веков. Пришло время последовать за искателями золота в Атлантику.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
