По мере того, как он работал, его мышцы, казалось, теряли часть своей жесткости. Он с удивлением осознал, что наслаждается этим...
— Стоп. — До него донесся голос Прядильщицы, смягченный эхом.
Он остановился, цепляясь за перекладины, и прошипел предупреждение Мастеру стрел.
— Что это?
— У нас неприятности, — тихо сказала Прядильщица.
— Нет, это не так, — сказал Мастер стрел. — Мы спускаемся быстрее, чем те головорезы с арбалетами. Они не последовали за нами сюда. Поэтому им приходится спускаться по пандусам; мы спускаемся прямо.
Прядильщица вздохнула. — Черт возьми, Мастер, я бы хотела, чтобы ты меня послушал. Смотри вниз. Видишь?
Мастер стрел выпрямил руки и перегнулся через лесенку; Уваров безучастно повис на нем. — Ой.
Морроу повернул голову, чтобы посмотреть.
На некотором расстоянии под ними шахту пересекал грубый каркас. Он почувствовал внезапный прилив надежды; неужели его восхождение почти завершено? — Это основание шахты?
Он увидел, как блеснули во мраке зубы Прядильщицы, когда она улыбнулась отцу. — Нет, — сказала она. — Нет, не совсем.
Мастер стрел сказал: — Как далеко, по-твоему, мы спустились, Прядильщица? Пятьсот ярдов?.. Едва треть пути до основания жилого купола, если размеры Уварова верны.
Пятьсот ярдов... Значит, они едва миновали четвертую палубу, и Морроу понял: за обшарпанными стенами шахты находились мастерские, в которые он ходил на работу каждую смену. Или были, пока он не стал преследуемым преступником.
Мимолетное наслаждение покинуло его; дрожащая боль охватила ноги и предплечья. Предстояло пройти еще в два раза больше, чем он уже прошел...
— Ты понимаешь их веселье, Морроу? — едко спросил Уваров, его голос был приглушен его обмякшей позой. — Шахта заблокирована.
— Мастер, — прошептала Прядильщица. — Я вижу, там внизу кто-то движется.
Морроу зацепился рукой за перекладину и посмотрел вниз более внимательно.
Платформа, перегораживающая шахту, была довольно грубой, из балок и плит, наскоро скрепленных друг с другом, грубо сваренных. По платформе осторожно проползла тень; мелькнула вспышка лазерного сварного шва, небольшой сноп искр.
Прядильщица права. Кто-то движется там, внизу, — строит это сооружение прямо у нас на глазах. Намеренно перекрывает шахту, чтобы остановить нас. Сколько раз он использовал подобные лазерные инструменты? Тысячи? Это вполне мог быть он там, внизу.
...На самом деле, внезапно осознал он, ему следовало бы знать, кто этот рабочий.
Он наклонился еще дальше и уставился, прищурившись, пытаясь получше разглядеть коренастую фигуру. Он увидел тунику без рукавов, мускулистые руки и торс, удивительно худые ноги...
— Целеустремленность. Целеустремленность.
При звуке голоса Морроу, доносившегося из мрака над ней, Целеустремленность среагировала. Она уронила свой лазерный сварочный аппарат, который тут же погас, и попятилась назад по платформе, которую строила. Морроу увидел, как она напряженно отводит раненую руку от тела.
Морроу быстро спустился по лестнице, оттолкнув Прядильщицу плечом. Он добрался до платформы и спрыгнул на нее. — Целеустремленность, — прошептал он. — Это я, Морроу.
Целеустремленность с опаской поднялась на ноги. Она сдвинула с глаз защитные очки. Морроу увидел, как на ее широких плечах блестел пот; там, где были защитные очки, вокруг глаз залегла грязь. — Что, во имя Леты...
— Все в порядке. Тебе не нужно бояться.
— Морроу. Что происходит?
— Ты должна пропустить нас.
— Нас? — Целеустремленность нервно вглядывалась в темноту.
— Со мной лесной народ. Ты помнишь.
— Конечно, я чертовски хорошо помню. — Целеустремленность рефлекторно потерла затекшую руку и попятилась к стене шахты. — Эта маленькая преступница выстрелила в меня.
— Да, но — ну, она была напугана. Послушай меня — ты должна пропустить нас. Через этот барьер.
Целеустремленность посмотрела на него, на ее лице были видны недоумение и подозрение. — Почему? Что ты делаешь?
— Разве ты не знаешь? — На самом деле, размышлял Морроу, Целеустремленность, вероятно, не знала... Планировщики, скорее всего, разослали инструкции перекрыть все старые шахты без объяснения причин. Все для того, чтобы заманить в ловушку его и этих лесных жителей. Мне просто повезло найти Целеустремленность...
— Я не глупа, Морроу, — сказала Целеустремленность. — Я не совсем понимаю, что происходит. Но планировщики, очевидно, пытаются заманить в ловушку этих древесных людей. И я не удивлена. Они убийцы. И если ты им помогаешь...
— Послушай, убийцы — сами планировщики. Или, по крайней мере, они пытаются превратить таких, как мы, в убийц. — Морроу описал арбалеты и заточенные крюки, оружие, созданное из ужасно обыденных предметов.
Пока он говорил, разум Морроу, казалось, мчался вскачь, совершая скачки индукции. Он вспомнил, как Уваров насмехался над ним за наивность. Действительно ли возможно, что Суперэт так быстро изготовил это оружие в ответ на прибытие лесного народа?
Нет, решил он. У него не было времени. У Суперэта, должно быть, были запасы оружия.
Но Целеустремленность качала головой. — Я тебе не верю, — сказала она.
— Поверь в это, — огрызнулся Морроу. — Прядильщицу — девушку с дерева — ранили в руку. Крюком, ради Леты. Хочешь, покажу тебе рану?
Целеустремленность неуверенно подняла голову. — Я... нет.
— Целеустремленность, если ты пропустишь нас, мы будем свободны. Планировщики, конечно, не будут преследовать нас ниже четвертой палубы; это последнее, где они могут остановить нас... Но если ты остановишь нас здесь, ты убьешь нас, так же верно, как если бы сама держала в руках арбалет...
Морроу пытался контролировать собственное прерывистое дыхание, чтобы не дать Целеустремленности осознать его растущий страх.
— ...Хорошо. — Внезапно Целеустремленность символически отодвинулась в сторону. — Поторопитесь. Я скажу, что не заметила вас.
Морроу протянул руку, затем уронил ее. — Спасибо.
Целеустремленность нахмурилась. — Просто уходи, чувак. — Она наклонилась и, используя силу своей неповрежденной руки, стала поднимать частично приваренный лист, создавая узкий проход сквозь блокирующую платформу.
После секундного колебания лесной народец спустился по лестнице и легко спрыгнул на платформу. Целеустремленность уставилась на Прядильщицу веревок. Прядильщица ответила ей пристальным взглядом, задумчиво поглаживая духовую трубку у себя на поясе.
— Двигайся, — сказал Морроу Прядильщице. — Через эту пластину.
Лесные люди поспешили по платформе, шлепая босыми ногами, и Прядильщица начала пролезать через дыру.
Теперь Целеустремленность уставилась на Уварова, все еще висевшего на плече Мастера стрел.
— Он мертв?
— Кто? Старик? Не совсем, но настолько близко, насколько... черт возьми, я полагаю... Если я снова пройду этим путем, то объясню.
— Но ты ведь не вернешься, не так ли? — Тупое лицо Целеустремленности было серьезным.
— ...Нет. Не думаю, что я это сделаю.
Целеустремленность отступила, подняв руки. — Ты сумасшедший. Возможно, мне все-таки следовало остановить тебя.
Мастер стрел с Уваровым уже прошли через платформу, и Морроу присел на край ямы. Он поднял голову. — Пожелай мне удачи.
Но Целеустремленность уже ушла, покинув шахту и вернувшись в обыденный мир палуб: к прежней жизни Морроу.
Морроу осторожно пробрался через платформу.
Вскоре плечи и ноги Морроу снова одеревенели и начали серьезно болеть, и он был вынужден делать все более длительные перерывы. Основание шахты, освещенное кольцом открытых иллюминаторов, было отдаленным островком света, который поднимался к нему с бесконечной, жестокой медлительностью.
Теперь они были намного ниже самого глубокого обитаемого уровня. Он знал, что за холодными стенами шахты была только темнота, спертый воздух, заброшенные дома. Холод, казалось, пронизывал шахту насквозь; он чувствовал себя маленьким, хрупким, изолированным.
Они нашли выступы, на которых можно было отдохнуть — вытянуться и даже немного вздремнуть. Мастер стрел уложил Уварова плашмя на твердую металлическую поверхность и показал Морроу, как массировать свои собственные мышцы, чтобы они не затекали. Прядильщица достала еду — сушеные фрукты и мясо — из сумки, висевшей у нее на поясе; Морроу попытался поесть, но в животе у него все сжалось.
Он пересчитывал палубы, когда они проходили мимо них. Десять... Одиннадцать... Двенадцать... Палубы над четвертой — на самом деле весь мир, который он знал, — становились все более отдаляющимся пузырем света и тепла далеко над ним.
И все же, если это путешествие было странным и тревожным для него, насколько сложнее оно должно быть для лесного народа? По крайней мере, Морроу привык к металлическим стенам. Прядильщица и ее отец выросли среди деревьев, животных, птиц — живых организмов. Они, должно быть, задаются вопросом, увидят ли они когда-нибудь снова свой дом.
Наконец, однако, пришло время, когда он смог сосчитать последние двадцать перекладин; затем последнюю дюжину; а затем...
Он, шатаясь, отошел на несколько шагов от лестницы и распростерся на металлическом полу. Здесь, у основания шахты, в стенах был прорезан ряд открытых, освещенных люков. — Клянусь водами Леты, — сказал он. — Что за день. Я никогда не думал, что буду так счастлив просто не подвергаться опасности упасть.
Мастер стрел снял Уварова со своего плеча и осторожно прислонил его, как куклу, к стене шахты лифта. Морроу увидел, как рука Уварова продолжала свое бесконечное маятниковое дрожание, а рот открывался и закрывался с тихими непристойными звуками. — Мы на месте? Мы внизу?
Мастер размял незагруженное плечо, размахивая рукой. — Да, — сказал он. — Да, мы там... — Он подошел к одному из люков, но нервно замедлил шаг, приблизившись к свету.
Морроу поднялся на ноги. Он попытался вспомнить, насколько все это, должно быть, чуждо этим людям; возможно, пришло время ему взять на себя ответственность. Наугад выбрав люк, он уверенно вышел из шахты на яркий, лишенный источника свет.
Яркость после мрака шахты была ослепительной и огромной. Мгновение он стоял там, у выхода из шахты, прикрывая руками слезящиеся глаза.
Он находился в светлом, чистом зале. Он был, должно быть, в милю шириной и в пятую часть мили глубиной. Нижняя сторона последней палубы представляла собой потолок высоко над ним, переплетение труб и кабелей, потемневших от времени. Зал был совершенно пуст, хотя там были какие-то темные, безымянные устройства — погрузчики? — подвешенные на стропах к стенам и верхней переборке. Морроу почувствовал, что дрожит; пустота этого огромного замкнутого пространства, казалось, давила на него. А под ним...
Он посмотрел вниз.
Пол был прозрачным. Под его ногами были звезды.
12
После непостижимого, похожего на сон промежутка времени Лизерль ощутила смутное чувство дискомфорта — не совсем боли, но нелокализованной ломоты, которая пронизывала ее тело.
Она вздохнула. Если дискомфорт не был специфичен для какой-либо части ее виртуального тела, должно было быть что-то не так с автономными системами, которые поддерживали ее сознание — основными системами охлаждения, встроенными в горловину червоточины, или, возможно, с экранированными процессорными блоками, внутри которых находилось ее сознание.
Неохотно она вызвала диагностику из своих центральных систем. Черт...
Она быстро поняла, что произошли изменения. Но на самом деле проблема была не в ее собственных системах. Изменения были во внешней среде. Был гораздо больший поток фотонов из солнечного материала в ее интерфейс червоточины. Ее холодильные установки могли справиться с таким большим притоком энергии, но для этого им пришлось отрегулировать свою работу — и эта автономная регулировка была тем, что она отметила как смутный дискомфорт.
Возросший поток фотонов озадачил ее. Почему это должно быть так? Она провела несколько кратких, оживленных исследований солнечной среды. Оставшиеся фотоны все еще рассеивались в своих миллионнолетних случайных блужданиях по направлению к фотосфере. Могло ли быть так, что убивающее ядро действие птиц, их постоянное вымывание энергии ядра, оказывало какое-то влияние на поток фотонов?
Она искала и нашла структуру увеличенного потока. Сила потока была самой мощной, безусловно, в направлении орбит птиц-фотино. Эта корреляция, конечно, не могла быть совпадением; каким-то образом птицы влияли на скорость потока.
И — как она узнала — увеличенный поток был довольно локализован. Он проявлялся не более чем в нескольких милях от ее собственного местоположения.
Понимание приходило медленно, почти болезненно.
Поток фотонов следовал за ней повсюду.
Она заставила себя принять тот факт, что птицы-фотино делали это намеренно. Они отклоняли случайные блуждания фотонов, чтобы наводнить ее этими чертовыми штуками.
На какое-то время страх коснулся ее сердца. Пытались ли птицы убить этого нежелательного пришельца посреди своей стаи — возможно, стремясь перегрузить ее холодильную систему?
Если так, то она мало что могла с этим поделать. У нее не было никакой помощи, к которой можно было бы обратиться, и не было реального способа сбежать. Долгое время она хромала вслед за птицами в их бесконечном кружении над ядром, следя за потоком фотонов и пытаясь контролировать свой страх, чувство заточения и панику.
Но поток оставался почти постоянным — увеличивался, но легко переносился ее бортовыми системами. И птицы не проявляли никаких признаков враждебных намерений по отношению к ней; они продолжали кружиться вокруг нее яркими потоками, или же они собирались позади нее в свои огромные, аккуратные, конусообразные образования. Они не пытались оградить от нее своих детенышей или защитить свои хрупкие на вид внутренние структуры.
И постепенно она начала понимать.
Это преднамеренное перенаправление потока фотонов на нее не было угрозой или попыткой уничтожить ее. Возможно, они подумали, что она ранена или даже умирает. Они должны быть способны воспринимать лучистую энергию, исчезающую в ее глотке-червоточине. Птицы помогали ей — пытались снабдить ее большим количеством того, что, по их мнению, должно было быть необходимым для ее жизни.
Подарок, конечно, был бесполезен — на самом деле, учитывая возросшую нагрузку на ее холодильные системы, хуже, чем бесполезен. "Но, — с иронией подумала она, — важна сама мысль".
Птицы пытались покормить ее.
Чувствуя странное тепло, она с благодарностью приняла дар птиц-фотино.
Время шло, и она наблюдала, как все быстрее угасает Солнце. Она чувствовала неясный, мрачный трепет, когда вокруг нее разворачивались масштабные физические процессы.
Ядро, все еще страдающее от птичьих стай фотино, сжалось и продолжало нагреваться. Наконец, в слоях водорода, окружающих изъязвленное ядро, была достигнута температура в десятки миллионов градусов. Оболочка из сгорающего до гелия водорода воспламенилась за пределами ядра и начала прожигать свой путь из сердца Солнца. Сначала Лизерль задавалась вопросом, попытаются ли птицы-фотино погасить эту новую энергетическую оболочку, поскольку у них было водородное ядро. Но они пронеслись сквозь эту оболочку, не обращая внимания на ее сияние. Гелиевый пепел оседал оболочкой на мертвом ядре; ядро продолжало увеличиваться по массе, еще больше разрушаясь под собственной тяжестью.
