Глава 43
Я довольно долго думал, что сделать запоминающейся фишкой этого гала-концерта. Конечно, можно его просто отработать по уже утверждённой программе, но все запомнили, как я хулиганил в прошлую трансляцию во Франкфурте. И теперь наверняка ждут чего-то подобного. И окончательное решение принял, когда познакомился с залом и его очень приличной акустикой. Но об этом позже, а сейчас мы готовимся к выезду на гала-концерт. На нервах все, кроме Хрюши, даже меня немного потряхивает, а уж несчастный персонал нашей гостиницы, который впервые в своей истории оказался в положении подготовки к выступлению перед всей страной артистки, которую увидит вся Германия и не только она, потому, что трансляция будет идти ещё по нескольким каналам во Франции, Италии и Испании, и вроде как Аргентинцы собираются показать концерт в записи. Если быть честным перед собой, Серёга, всех твоих заслуг пока — только несколько успешных концертов и диск ставший платиновым. И по большому счёту этот гала-концерт — это шикарный жест и аванс в надежде, что я оправдаю это доверие. Странно говорить, но я здесь оказался в положении очень похожем на то, в котором оказался в Казахстане. Что у казахов практически не было своей музыки, а я взял и написал им песню, вернее переложил на музыку народную песенку, у которой не было никакой мелодии, и её пели все кому как Бог на душу положит. Здесь ситуация другая, здесь провал именно с эстрадой на немецком языке, и это в стране, в которой могучие музыкальные корни и музыкальная история может вполне поспорить с любой другой страной. Но два сформировавшихся эстрадных центра Европы за все последние годы задавили почти всю эстраду своими песнями, и поют они, разумеется, на итальянском и французском. Немецкий язык и так сложный для пения в этих условия вообще оказался в полном загоне. А тут вдруг я — как конница из-за холма или два пулемёта с фланга.
Когда в номер уже двадцатый раз заглянула главный администратор гостиницы с вопросами всё ли у нас хорошо и не нужно ли нам ещё чего-нибудь, я не сдержался и рыкнул на неё, что больше к нам заглядывать не нужно, а до выезда и подачи лимузина ещё больше двадцати минут. Ничего, завтра извинюсь, но надо же себя в руках держать, вообще, это мне тут положено сейчас психовать. Её, как я понимаю больше всего нервируют расставленные телекамеры, ведь трансляция официально начнётся не с моего выхода на красную дорожку, а с моей посадки у гостиницы в длинный белый лимузин. Перед самым началом трансляции в салон лимузина прошмыгнут мои девчонки и затихнут там, как мышки под веником. И уже после этого я с Хрюшей выйду под объективами камер из дверей гостиницы, дойду до распахнутой двери лимузина, пропущу внутрь малявку, присяду на сиденье и красивым движением сомкнутых ног повернусь на попе и перенесу их внутрь салона. Собственно это единственный способ для девушки даже не в таком длинном узком платье красиво садиться и выходить из машины. Нет ничего вульгарнее и некрасивее, чем когда девушка в платье и на каблуках садится по-мужски, то есть, оставляя опорной одну ногу, вторую переносит внутрь салона, одновременно садясь на сидушку сиденья. Нет, уж, я такое шоу устраивать не собираюсь. Это очень не принесёт пользы образу милой молодой очаровательной фройляйн, здесь каждый микрон моих движений будут под лупами изучать, как тогда в Кирин девчонки на планшете смотрели подобную церемонию...
Хрюша деловито шурует у моей левой ноги, спокойная как танк, чихала она на все эти камеры, главное, что я с ней. Уговаривать её запрыгнуть внутрь, где все такие знакомые и даже Мульча в переноске, малявку не потребовалось, скорее следить, чтобы она не рванула со всей силы на радостях. Водитель, спасибо ему, оставил между бордюром и машиной почти полметра, поэтому садиться довольно удобно. А вот к дорожке точно подъедет вплотную и без чужой поданной руки самому встать сложно и точно не получится это сделать величественно и изящно. На улице совсем не жарко, но я этого даже в почти совершенно голом состоянии не чувствую. Платье, всё-таки оказалось с подвохом. Едва ли не в последний момент выяснилось, что оно такое тонкое и хоть и не просвечивает, но под него надо специально подбирать даже трусики, а колготы под него вообще никакие не наденешь. А маршировать по красной дорожке на глазах миллионов зрителей с голыми ногами... Простите, у меня немного другое воспитание. С детства врезалась в память мамина фраза, что с голыми ногами женщине допустимо появляться перед мужчинами только в бассейне или на пляже. Во всех остальных случаях на ножках должны быть либо колготы, либо чулки. Пришлось подбирать чулки на силиконовых липучках и с достаточно тонкой резинкой, чтобы не просвечивали сквозь платье. Так, что хоть на ногах у меня тоненькие чулки, которые возможно вносят малую толику в мой обогрев в это осенний вечер, к счастью в Берлине, а не в Москве и тем более не в нашем Екатеринбурге, где уже около нуля могло бы быть. Вчера Аля с Ниной болтала, и я краем уха услышал, что Нина сказала, что за прогулку с Ленуськой здорово намёрзлась, не зима, конечно, но около нуля с ветром не намного приятнее зимы.
Хрюша — умница, словно долго репетировала и прониклась своей ролью. Специально обученный мэн, открывший дверь лимузина удобно подал мне руку в белой перчатке и помог встать из машины, как я предположил, водитель к дорожке подъехал вплотную к бордюру, а вставать в узком длинном платье с сиденья, уровень которого всего сантиметров сорок, а пол ниже тротуара — это очень неудобно, сами попробуйте. Но мы справились, и с Хрюшей под объективами и взглядами тысяч глаз прошли до лестницы. Здесь остановились, развернулись, выдали радостную улыбку, потом на записи смотрел, вышло очень смешно, Хрюша в этот момент зевнула или тоже изобразила улыбку, но у нас обеих это получилось почти синхронно, я улыбнулся, а Хрюша внизу оскалилась всеми своими убедительными зубками. Помахал правой лапкой, подхватил двумя пальчиками подол платья и поднялся по ступенькам, остановился у микрофона и поприветствовал своих дорогих зрителей. В этот раз в одиночку выдал самую обаятельную улыбку, ещё раз помахал лапкой и мы с Хрюшей скрылись за дверьми концертного зала — Berlin Große Nationale Konzertarena (Большой национальной концертной ареной). Пока я на своих неимоверной высоты каблуках цокотал в сторону грим-уборных, сзади уже послышался звук издаваемый запускаемыми в фойе зрителями, которых начали впускать внутрь почти сразу после меня, задержка была только с уборкой микрофона и части ограждения. Девчонок должны были после моей высадки довезти до служебного входа и они, скорее всего, уже давно в нашей гримёрке...
До начала концерта времени вполне хватает, так, что спокойно переоделся, по настоянию Ирэн даже выпил пару глотков горячего чая с бергамотом, чтобы не простудился побегав голышом по морозу. А дальше концерт пошёл по своим уже привычным рельсам. Попробовал вызвать в себе какие-то эмоции, на мысль о том, что в зале где-то скорее всего сидит Чжу-Вонище. Никаких мыслей и эмоций. Ну, сидит и сидит, даже если лежит, его личные проблемы, если кто-нибудь наступит. Зал принимал замечательно. В этот раз мне почему-то совершенно не мешали установленные всюду телевизионные камеры, и контакт с залом возник почти сразу. А время для своего хулиганства я выбрал перед матросским танцем, то есть перед перерывом в середине второго отделения. О том, что будет ещё один номер, я уже во время концерта в паузе сказал звукорежиссёру и администратору по хронометражу. Я только закончил страдательную песню Моники Мартин и вместо того, чтобы уйти со сцены на перерыв, вышел к краю сцены с микрофоном.
— Дорогие друзья. Когда я впервые услышала, что в Германии принято, чтобы артисты пели живым голосом, я сначала даже испугалась, это ведь не просто и с фонограммой гораздо спокойнее чувствуешь себя на сцене. Но всё оказалось не так страшно. И сегодня из уважения к этой немецкой традиции я хочу спеть вам песню, которую ещё не слышал никто, я только недавно закончила с ней работать. Она на русском языке, но она позволит мне показать почти все возможности моего голоса, а вам его оценить. Петь я буду только под аккомпанемент гитары, и даже микрофоны будут отключены, ведь микрофоны тоже предъявляют свои требования к голосу исполнителя и могут искажать его. А пока я перед исполнением расскажу смысл песни, ведь мало кто в зале знает русский язык. Давно, несколько сотен лет назад на Дону был известен казачий атаман Григорий Брагин. И есть легенда, что с ним приключилась такая история. В его полоне оказалась персидская княжна, в которую суровый атаман немедленно влюбился, что не укрылось от глаз других казаков. И вот атаман услышал за своей спиной шепотки, что атаман променял их на женщину, что только ночь с княжной провёл и стал таким же слабым и ведёт себя как женщина и недостойно казака. И как ему не было жалко любимую и влюблённую в него юную персидскую красавицу, но он выступил перед казаками, что для своих соратников не пожалеет ничего и ценит их превыше всего, после чего в доказательство своих слов поднял на руки княжну и бросил за борт корабля. После этого начинается гулянка, на которой Григорий просит помянуть светлую невинную загубленную душу, и первым поднимает свой кубок. Словом, веселится, не смотря на свои боль и горе. По преданию Брагин так и не женился, и у него не было детей. Переводить и петь эту песню на немецком языке я не буду, потому, что это песня о русских и для русских. Сегодня особенный случай и эта песня хороша тем, что её можно исполнить почти без музыки...
После этого выключил и положил микрофон. Отстегнул провод от разъёма звукоснимателя гитары и вышел на середину сцены, откуда голос по залу будет звучать лучше всего. Про Гришку Брагина нашёл в сети, действительно был такой казачий атаман, но мне было важнее, что его имя созвучно и соразмерно с именем Степана Разина. И время для этого выступления выбрал, чтобы связки уже были разогреты, и было время прийти в себя после таких серьёзных нагрузок для продолжений концерта. А перед началом исполнения настроился и постарался вспомнить всё, чему меня учила Бутит Мункоевна, когда мы с ней пели прямо в даль Даурской степи под Читой. Собрался и начал а-капелла:
Из-за острова, на стрежень
На простор речной волны
Выплывают расписные
Гришки Брагина челны...
Голос послушно тёк в зал, заполнял его весь, а я чувствовал, что ещё и не на самом пределе пою, и у меня даже легко получается интонировать песню... Только в конце второго четверостишья начал потихоньку подыгрывать себе на гитаре, но это особенно и не требовалось, просто заполнить звуками паузу между куплетами. Вообще, на гитаре играл чуть-чуть между куплетами. А в слова про юную княжну:
... А она, потупя очи, ни жива и не мертва
Молча слушает хмельные, атамановы слова... — вложил сколько только мог нежности, а перед этим сколько возможно пьяной дури и куража. А в момент броска за борт княжны едва не рыдал голосом. И когда в конце начинается повтор первого кулета, я стоял на сцене в тишине, опустив голову, и пел так же, не поднимая головы, а на слове "челны" поставил гитару на пол, так и не подняв головы. В ответ в зале повисла почти звенящая тишина, ну, не могла их не пронять эта песня, тем более так спетая, не каждая оперная певица бы смогла своим голосом такой зал накрыть, а зал молчит и я стою, не знаю, уже, что делать, голову то вроде до начала аплодисментов поднимать нельзя... И тут по залу словно пополз шорох, а потом началась овация, которой зал словно взорвался, а когда я, наконец, поднял глаза, оказалось, что весь зал стоит, а на лицах тех, кого я вижу слёзы, и я вдруг понимаю, что по моим щекам они тоже текут. Сил даже на поклоны не осталось, тихо дошёл до кресла, где положил гитару, повернулся, как смог поклонился и ушёл за кулисы. До самой гримёрки шёл между выстроившихся шпалерами тушканчиков с выпученными глазами. А в спину мне словно волнами накатывали продолжающиеся всплески оваций. Начало номера с матросским танцем я сорвал почти минут на семь, как мне сердито потом сообщил хронометрист. Этой своей песней я и эффект от матросского танца сбил наполовину, хотя в записи видел, что ребята отплясали отлично. В гримёрке работает динамик, который передаёт звук со сцены, так, что потрясённая Аля, одна из немногих, кто полностью понял смысл песни и смог её прочувствовать целиком, только и смогла сказать: "Ну, ты, даёшь! Юнка!...". У гала-концерта свои правила, поэтому конец концерта желательно петь в том же парадном платье, в котором шёл по красной дорожке. И если песню "Слова, слова" на немецком с Клаусом Нильсеном я спел в конце первого отделения, то вариант "Parole, parole" с Пьером де Гренльи по моим планам начинал вторую часть второго отделения. Хоть Фред ругался, что немецкую песню надо ставить в конце, но я сумел его уговорить, тем более, что песню "Liebelei" я оставил на вторую половину второго отделения, а вот ту же песню на испанском — "En el amor todo es empezar" спел в первом отделении. Уже в грим-уборной меня накрыла волна золотистой энергии, и я словно второе дыхание получил, так, что после того, как наши танцоры раскланялись и получили свою долю аплодисментов, я выходил уже как огурчик. Не в смысле "зелёный и в пупырышках"... Но взбодрило меня не только это. Уже почти перед выходом Иришка заметила у меня стрелку на чулке. Чулки бежевые, хоть и тёмные, но на моих остатках загара не слишком стрелка должна быть заметна, но складка или стрелка на чулке — это минус сто любой женщине. Начали спешить и помогать мне поменять чулки, не один — рваный, а оба, к счастью была упаковка таких же на замену. После надевания выяснилось, что в этой спешке снова на одном чулке стрелка. На языке вертятся конструкции с рефреном "... вашу мать...", но делать нечего, быстро нашли чулок со стрелкой и второй я уже сам без спешки аккуратно натянул сам. Больше стрелок не нашли и мы выдохнули, только на сцену едва ли не бежать пришлось...
В конце, в смысле, когда я отработал всю программу и даже пару раз вышел на поклоны, началась торжественная часть. Мне перед камерами вручили муляж платинового диска и диплом об этом событии. Вручал какой-то важный чин из Бундестага. Потом выступил какой-то толстенький дядечка и тоже вручил диплом, как оказалось, это был лично мэр Берлина, и я теперь оказывается почётная гражданка города Берлина. Но я не успел особенно переварить это, когда следом выступили один за другим ещё трое, и я оказался почётной гражданкой Мюнхена, Гамбурга и Земли Вюртемберг, если я правильно помню, это бывшее королевство по соседству с Баварией и столицей в Штутгарте. А правительство Германии сделали совсем просто и лапидарно, мне просто вручили премию в размере семисот пятидесяти тысяч марок, не облагаемую налогами, то есть вся эта сумма полностью просто ляжет на мой счёт. Поверьте, я совершенно не возражал. Зрителям эта растянувшаяся клоунада с заваливанием меня бумагой и целованием в щёчку жутко нравилась, и они стояли и хлопали, ни один не ушёл. Только глава земельного управления Земли Вютемберг выделился, чем запомнился и понравился, он не полез меня обнимать и целовать в щёчку, а очень красиво поцеловал мне руку. И, знаете? Это оказалось действительно круто и приятно.
