Он фыркнул. — Ты проектируешь чертовы звездолеты. Неужели ничего не можешь придумать?
— Не навскидку, — тяжело сказал я, — нет.
— Тогда начинай думать. Если разберешься в этом деле с газогидратами, если возникнет серьезная угроза и если есть какой-то способ остановить это, ты можешь принести пользу. — Он подмигнул мне. — И, конечно, будешь налаживать связь между собой и Томом. Но, знаешь, я думаю, тебе следует найти какой-нибудь способ поговорить со своим сыном, не только с помощью мегаинженерии... Сюда.
Мы подошли к воротам в железной ограде. За ними раскинулся парк с деревьями, разбросанными по лужайке.
Мы вошли, ступив на траву. Джордж вздохнул с заметным удовольствием от мягкости земли.
Маленькие черные фигурки целеустремленно двигались по траве у моих ног. Они были похожи на муравьев, но я видел мелькание металлических челюстей и даже искры крошечных лазеров; это были миниатюрные роботы, нано-садовники, терпеливо ухаживающие за лесом травы вокруг них.
Я указал на них Джорджу. — В наши дни никто не подстригает газон, — сказал он. — Жаль. Мне всегда нравился запах свежескошенной травы...
Мы подошли к тени дерева, платана. Я помог Джорджу опуститься на землю, чтобы мы могли немного посидеть, прислонившись к коре. Джордж тяжело дышал, и я с уколом вины осознал, что километр или около того, который мы прошли, был для него долгим путешествием. Обвиняющий взгляд робота не облегчил моих чувств.
Вид был привлекательным, только деревья, несколько низких кустов и трава. Но дальше я увидел нечто похожее на ограждение, ряды прямоугольных панелей, повернутых к солнцу. Это были искусственные деревья. Мы управляли геномами настолько тонко, что больше не утруждали себя выращиванием дерева, его рубкой и измельчением на части; мы просто выращивали панели, которые можно было отламывать, забирать и немедленно использовать. Я читал, что в Швеции построили жилые дома, просто вырастающие из земли, с пристроенными к ним саунами. А в одной китайской лаборатории на деревьях выращивали похожие на пучки листьев целые книги с текстом.
Когда к Джорджу вернулось дыхание, он пропел несколько строк из жалобной песни. — Все листья коричневые/ И небо серое...
— Звучит красиво.
Он пожал плечами. — Все это место полностью преобразилось с тех пор, когда я был ребенком. Видишь все эти деревья? Это платаны. А подлесок — рододендрон и японский кряжистый дуб. — Он указал своей палкой. — Там раньше рос большой старый дуб. Край пятнадцатой лужайки. — Сейчас там не осталось ничего, кроме углубления в земле, слегка затененного. — Подростком я стал приходить сюда, чтобы встретиться с девушкой, которая жила неподалеку. Я подъезжал на велосипеде, прокрадывался внутрь и читал в тени того старого дерева. Иногда подбирал мячи для гольфа, которые пролетали мимо, и продавал их обратно игрокам, но это уже другая история.
— Ну, я вернулся — Господи, мне, должно быть, было за пятьдесят, твой возраст — чтобы уладить кое-какие последние дела после смерти моего отца. Я прогулялся здесь. И это старое дерево умирало. Я всегда думал, что оно будет жить вечно или, по крайней мере, переживет меня. Но на самом деле оно выглядело так, будто кровоточило; из язв на его стволе сочился этот ужасный смолистый сок. Все листья были коричневыми.
— Позже я узнал, что это было. Они назвали это внезапной гибелью дубов. Это был вид грибка, который убивает, перекрывая поступление питательных веществ в ствол. Эти грибы встречаются по всему миру, и там, откуда они родом, они обычно не причиняют большого вреда. Но тогда мы развозили растения и деревья по всей планете и привозили с собой их патогены. Теперь дубы увидишь только в теплицах в Кью Гарденс. — Он махнул рукой на платан над ним. — Вместо этого у нас есть это длинное дерьмо. И вся дикая природа, которую все привыкли получать со старыми вещами, тоже исчезла: дятлы, бабочки и жабы. Мир кажется опустошенным.
Я знал, что он имел в виду. Монокультурная и молчаливая Англия была похожа на заброшенную театральную сцену, все актеры ушли. Большая часть Америки была такой же.
— Но когда я впервые заметил это бедное кровоточащее дерево, все, о чем я мог думать, была та глупая старая песня. Все листья коричневые. Но в Лос-Анджелесе нет теплого солнца, куда можно сбежать, не так ли?
— Думаю, нет.
Джордж прислонился спиной к стволу дерева и вздохнул. — Послушай, Майкл. Мне, старику, неприятно говорить это, но ты должен знать. Я подумывал о том, чтобы записать себя на дереве...
Я слышал об этом. Идея заключалась в том, что вы встроили бы закодированную версию генома Джорджа, скажем, в ДНК платана. Для дерева это не имело бы никакого значения: были способы сделать это, не изменяя длину гена дерева или белка, который он содержит. Но дерево по мере того, как оно росло, становилось своего рода живым мемориалом, и каждая из его триллионов клеток несла в себе генетическое эхо самого Джорджа.
Робот кисло сказал: — Он указал это в своем завещании.
— Никогда не думал, что ты такой сентиментальный, Джордж.
— Сентиментальный? Может быть. У меня нет детей, ты же знаешь.
Это, конечно, был главный аргумент. По всей Европе и Северной Америке уровень рождаемости падал, и все большее число людей сталкивалось с перспективой умереть бездетными. Таким образом, им продавались другие "способы" сохранить свое наследие.
— Думаю, это какая-то глубокая генетическая особенность, — сказал Джордж, его голос немного затих. — Я нисколько не сожалею о том, что у меня нет детей — не ради самих детей, потому что их никогда не существовало, и даже если бы они были, они, вероятно, оказались бы засранцами. Но позади меня стоит очередь из бабушек и дедушек, идущая до самого низколобого Homo erectus. Почему эта длинная очередь должна заканчиваться на мне? Я чувствую ответственность за то, что не должен позволить всему этому просто уйти без борьбы.
Повинуясь импульсу, я дотронулся до его руки; плоть была как бумага, со старческими пятнами, но теплая. — У нас много общих генов, Джордж, — сказал я. — Сколько, четверть? Ты продолжаешь жить благодаря мне. И благодаря Тому. Но если хочешь елку, я позабочусь, чтобы ты ее получил.
— Спасибо, — сказал Джордж.
Робот, стоящий рядом с нами, тихо зажужжал. Мне было интересно, что он думает о нашем разговоре.
— Так или иначе, — осторожно сказал Джордж, — у тебя на уме не только Том и газогидраты, не так ли?
Я сразу понял, что он имел в виду. — Джон тоже звонил тебе, не так ли? Он рассказал тебе о Мораг. Этот мудак.
— У него добрые намерения, — сказал Джордж с некоторым сомнением. — По крайней мере, я так думаю. Для тебя это семья. Они могут поднять тебя и чмокнуть в губы всего одним жестом.
— А как насчет тебя? Ты тоже думаешь, что я сумасшедший? — Робот предостерегающе посмотрел на меня, и я понял, что сорвался. — Извини, — сказал я.
— Конечно, нет, — сказал он. — Я тебе верю. Почему нет? Мир — странное место; я не прожил бы так долго, не поняв этого. И ты всегда казался мне разумным. Тем не менее, у меня есть несколько советов. Сходи к Розе.
— Розе?
— Моей сестре, твоей тете. Послушай, у нее — странное происхождение. — Однажды он рассказал мне, как ее забрали из дома, чтобы отдать на воспитание в религиозный орден в Риме, своеобразное, замкнутое общество матриархов своего рода; он назвал это "объединением". — Она оставила все это позади много лет назад. К тому времени, когда она снова связалась со мной, она была рукоположена и работала католическим священником в Испании.
— Мне следует сходить к священнику?
— Ты думаешь, что тебя преследуют, — сказал он. — С кем еще ты собираешься проконсультироваться? Послушай, я дам тебе ее контакты. Она член семьи. И я уверен, что твоя история о привидениях будет не единственной, которую она услышит в своей жизни.
— Я подумаю об этом, — неуверенно сказал я. — И она будет — ммм, сочувствовать?
Джордж печально сказал: — Мы, Пулы, не проявляем сочувствия, Майкл, даже те из нас, кто принимает духовный сан. Но ты можешь узнать от нее немного правды. Если тебе нужна терапия, я продам тебе робота.
— Ты, пыхтящий, не продашь, — сказал робот.
— Итак, — сказал Джордж, — как ты себя сейчас чувствуешь?
— У меня в голове все это крутится, — нерешительно сказал я. — Том. Отложения гидратов. Аномалия Койпера. Мораг. Каждое из них кажется экстраординарным, или чрезвычайно значительным, или и то, и другое вместе. И все они каким-то образом сосредотачиваются на моей жизни. Иногда я задаюсь вопросом, есть ли между ними какая-то связь.
Его глаза, все еще дымчато-серые, были яркими. — Конечно, связь есть. Ты.
Я не хотел произносить это вслух. Я посмотрел вниз на свое тело, на свой пухлый живот, на свои толстые ноги. — В этом нет никакого смысла.
— На самом деле это на полпути к безумию, — отметил робот.
— Мы не все созданы равными, Майкл. Позволь мне кое-что тебе сказать. Ты знаешь, что аномалия Койпера была обнаружена в первом десятилетии века. Но на самом деле она была обнаружена в некоторых старых записях, изображениях и инфракрасных поисковых системах, датируемых периодом до официального "открытия". Просто никто никогда не признавал, что это было. Но у нас есть дата, я имею в виду с точностью до суток, когда эта штука появилась на краю солнечной системы. И ты знаешь, какая это дата?
Внезапно мне стало холодно. Это было похоже на то чувство, которое иногда возникало у меня перед одним из визитов Мораг. — Расскажи мне.
— Аномалия появилась в тот день, когда ты родился. Совпадение? — Джордж откинулся назад и рассмеялся. — Мы странные люди, мы, Пулы, чертовски странные люди. Застряли в истории. Мы ничего не можем с этим поделать. Теперь ты поможешь мне подняться, или мне придется положиться на робота?
Игрушечный робот наблюдал, как я изо всех сил пытаюсь помочь ему подняться, его пустые искусственные глаза подозрительно уставились на меня.
На следующий день я сел на поезд обратно в Лондон. Я больше никогда не увижу Джорджа во плоти.
На следующий день, вернувшись на борт корабля Рита, они приготовились покинуть Ржавый Шар.
Рит пообещал отвезти Алию обратно на "Норд". После ее тревожных переживаний на Ржавом Шаре ей страстно захотелось ненадолго вернуться домой, к знакомым видам и запахам корабля, к его концептуальной свободе по сравнению с ужасающей хтонической жесткостью мира. И больше всего ей хотелось увидеть Дреа, чтобы все исправить.
Но перед тем, как они покинули орбиту, к ней подошел Рит. Он казался смущенным. Планы изменились, сказал он.
Кампоки сказали, что, по их мнению, она не готова перейти к следующему этапу своего обучения Трансцендентности. Ей следует больше узнать о постчеловеческой Галактике, если она стремится присоединиться к организации, которая управляет ею. Итак, ее должны были отправить на какой-нибудь другой мрачный каменистый клочок планеты.
Оказалось, что не только это, Кампоки тоже хотели отправиться с ними.
Она была сбита с толку. — Рит, разве ты не можешь — я не знаю — обратиться к кому-нибудь?
— Это так не работает, — сказал Рит. — Я должен согласиться с тем, что говорят Кампоки. Иначе не было бы смысла приходить сюда.
— Но я хочу домой. — Алия со смущением осознала, что в ее голосе слышится скулеж.
Рит вздохнул. — Знаю. Все будет хорошо, вот увидишь.
Она позволила себе успокоиться.
Но когда она наблюдала, как уродливый, похожий на жука шаттл Кампоков снова поднимается из гравитационного колодца их планеты, она вспомнила об обмене мнениями. Контроль Рита над ситуацией каким-то образом был оспорен Кампоками, Бейлом и другими. Чего они вообще могли хотеть? Она встревожилась из-за этого тревожного события, сдвига в расстановке невидимых сил, которые завладели ее жизнью.
Планета, к которой направили их Кампоки, вращалась вокруг ничем не примечательной звезды примерно на триста световых лет ближе к центру Галактики, чем Ржавый Шар.
Путешествие прошло без происшествий. Алия проводила большую часть своего времени, погруженная в страдания Майкла Пула, пытаясь отгородиться от нежелательной сложности своей собственной жизни. Кампоки не были хорошей компанией; они держались особняком на протяжении всей поездки. На самом деле Алия испытала облегчение по этому поводу. Она чувствовала себя неуютно рядом с Бейлом с тех пор, как поняла, что их близость, должно быть, была разделена с его родственниками.
Но, слегка подозревая Кампоков с тех пор, как познакомилась с ними, она осторожно попыталась использовать свои новые способности, чтобы хоть что-то понять в их мышлении. Было жутковато проникать в мысли и чувства других людей с такой же легкостью, с какой она могла бы нащупать ускользающее воспоминание в своей голове.
Но это сработало. Она чувствовала некое дисциплинированное возбуждение, разделяемое Кампоками. Это правда, что они никогда раньше много не путешествовали; эта прогулка вдали от Ржавого Шара была для них в новинку. Но под поверхностью было что-то еще, подумала она, что-то более темное, на что она не могла обратить внимания. Это усилило ее смутное чувство беспокойства; с тех пор, как она приехала, у Кампоков были какие-то планы относительно нее, но она все еще не знала, что это могло быть, чего они хотели.
Без сомнения, они тоже чувствовали то, что чувствовала Алия. Она старалась не думать об этом.
В пункте назначения, когда корабль Рита вышел на орбиту, все они столпились у иллюминаторов, чтобы полюбоваться видом.
Этот новый мир назывался Бейникс II, в честь своей родительской звезды. У него не было собственного названия. — Или, скорее, — загадочно сказал Рит, — те, кто живет здесь, никогда не говорили нам, как они называют свой мир — если они вообще осознают, что находятся в мире...
Это был еще один шар из камня и железа, более или менее похожий на Землю, с россыпью океанов, ледяных шапок, облаков. Но там, где Ржавый Шар состоял почти исключительно из железа, этот мир почти полностью состоял из камня, вплоть до своей сердцевины.
— Это комок грязи, — хихикнул Ден.
Рит сказал: — Еще один результат превратностей обработки планетных столкновений. — Он предположил, что Бейникс II был больше похож на Луну, чем на Землю, как вторичный продукт гигантского столкновения, вылепленный из мантии какого-то более крупного мира.
Алия с беспокойством посмотрела вниз. Все эти миры, казалось, были результатом случайных актов чудовищного насилия. Она не могла представить, каково это — жить на таких разбитых обломках.
Все они втиснулись в маленький шаттл. Он отделился от своего корабля-носителя, и Алия спустилась в воздух еще одной планеты.
Здесь были океаны, доставленные, как обычно, кометами, и слой воздуха, в основном углекислого газа. Но земля была древней, усеянной размытыми тенями объектов, которым миллиарды лет, палимпсестами кратеров и горных хребтов. Местная жизнь, пострадавшая от радиации, так и не продвинулась дальше одиночных клеток, выносливых маленьких жучков, устойчивых к радиации. Обстоятельства трудного рождения Комка Грязи сделали его негостеприимным: сжавшееся ядро означало отсутствие существенного тектонического обновления и глобального магнитного поля.
