— Эй, ребята, а почему вы не пойдете в Керемницу?
— Не твоего ума дело, дварф, — дохнул замогильный — в прямом смысле замогильный голос. — Мы спасаем вас, мы наказали преступников — не требуй от нас большего!
— Но как нам до города добираться? Магичка-то по дороге помрет! Да и Глоди еще нескоро на ноги встанет.
— До города не умрет. У нее есть все нужное для лечения ран. Спроси. Выполни.
Квигги наклонился надо мной.
— Хюльда! — помахал короткопалой рукой перед глазами. — Ты меня слышишь?
— Ага, дриттхартр... — горло перехватило, и меня сотрясло болючим кашлем. — Мешок не потеряли? — добавила уже шепотом, выплюнув кровь.
— Да тут он, слава благородным... владетелям? — дварф подпустил в голос дозированную толику лести.
— Призрачному сопляку и его ратникам! — раздался совершенно противоестественный смех, поскольку если призрак смеется — он должен делать это зловеще, а не ржать, как сивый мерин. — Пусть будет так, как ты назвала. Не хочу смущать народ настоящим именем.
— Да, — согласилась я шепотом. — Это вы нас отбили?
— Ты не представляешь, Хюльда! — встрял непрошенным Квигги. — Я думал, тебя насмерть закололи, Глоди големом придавленный лежит, мне, меня... в общем, мне так пригрозили, что я готов был отдать... э... ну, все наше имущество. И тут приближаются эти... спасители! Будто силовой полог обернулся вокруг! И разбойники падают, как в обморок, а на самом деле — подохли! оба подохли!
— Следи за словами, дварф! — оборвал его призрачный голос. — Люди, даже враги — умирают, гибнут. Дохнут — звери, и то не все. Хотя, некоторые из них достойнее людей... и дварфов.
Квигги стушевался, замолк. Однако то, что мне было надо, я услышала. Зерно на телеге лежало, как я и думала, только для виду. И о потере голема дварф не особо жалеет. "Имущество", которое у них так и не отняли — невелико по размерам, они его настолько хорошо спрятали, что грабители найти не смогли и припугнули Квигги лишением детородного органа, чтобы тот указал, где оно лежит. Но оно весьма дорогое, поскольку разбойники раскошелелись на артефактное оружие и амулеты щита четырех стихий. Только почему рожа того ублюдка, который ударил меня копьем, вызывает судорожные спазмы зрительной памяти? Что-то знакомое промелькнуло — то ли широкий нос с раздутыми ноздрями, то ли перекошенный рот. Был ли шрам? Не заметила... Но сейчас кажется — был.
— Призрак, убили троих разбойников?
— Нет. Один исчез раньше, чем мы подошли.
— Исчез?
— Да. Не сбежал. Растворился, как дым.
— Маг, наверно, — прокомментировал Квигги, подняв голову от раскрытого сидора. — А как выглядит твое лекарство?
Ну, мертвая и живая водичка тут играли сугубо вспомогательную роль, одна — чтобы не началось серьезное воспаление, вторая — подкачать мне энергии в резерв, а главное-то было заткнуть пневмоторакс, из-за которого в груди дыханье сперло, и тут оставалось действовать только собственной магией, или подыхать — на выбор. Я хоть и мало в медицине шарю, но представляю, что происходит, если пробить грудную клетку, да и Хюльде вдолбили накрепко, при каких симптомах какую первую помощь оказывать. Квигги мою повязку из одного бутылька пропитал, другой пузырек мне в зубы сунул, ну, я тут не один глоток, а до половины склянку осушила. Один риск далекий и бабка надвое сказала, а другой — стопроцентно близкая гибель: какой перевесит?
Потом скользнула — нет, упала в медитацию, хорошо, не пролетела дальше, в беспамятство. Обратила "взгляд" вовнутрь себя. Правое легкое сдулось и соскочило с проткнувшего его ребра, с ребром пока ничего делать не надо, до лекаря подождет, а что срочно, чтобы воздух больше не подсасывало — это дырки стянуть и в легком, и в тех двух блеклых красновато-синих пленках, которые копьем и ребром пробило. Ребро мешается? Поставим чисто энергетическую "затяжку" вокруг него, и ладно. Мышцы и кости тоже до лекаря подождут, не сахарные. Потом вылившуюся вовнутрь кровь убрать. Стихия вода: задать ме-едленную деструкцию до раствора солей и вывод в кровяное русло... Все, энергетический резерв доскребла, еле хватило. А теперь можно расслабиться и "падать". Вот уж не знала, что в обмороке настолько лучше, чем наяву.
В следующий раз прихожу в себя в сыром тумане и на земле. Утро, рассвело, Квигги торгуется со стражей на воротах, Глоди подвывает где-то рядом. Меня трясет от холода, если это, конечно, не жар начался, но, в целом, состояние не намного хуже, чем ночью, значит, до лекаря, а лучше, мага-жизнюка, доживу. Надо Квигги остатки поляризованной воды отдать, пусть на собрата употребит. При переломах, кстати, самое то. И напомнить насчет оплаты — сказать, чтоб мою долю потратил на плату целителю. За обоих. Что у него должны быть деньги — к бабке не ходи, ибо эта парочка промышляет явно чем-то незаконным. Задаром таким не занимаются. Кстати, Квигги, оказывается, так долго не торговался, а нанимал носильщиков для наших с Глоди побитых-поломаных тушек, причем, те двое, которым досталось тащить Глоди, еще возмутились и стали требовать доплаты — гномы-то намного тяжелее людей. Когда Квигги и это разрулил, я подозвала его (не с первого раза, потому что шепотом, хоть и на пределе возможностей) и сказала насчет оплаты целителя. Суммы, по идее, должно хватить.
Так вот, Квигги — истинный гном, неподдельный. Он, оказывается, умудрился обобрать все трупы разбойников, включая те, что разорвало недоматериализовавшимися шипами. С дороги, наверно, собирал, среди человеческих ошметков ковырялся (как подумала — саму затошнило, а у меня нервы крепкие). У тех порядком иссекло даже кошельки с монетами, в результате чего Квигги стал обладателем хорошего такого мешочка резаной и погнутой мелочи. И теперь собирался ею платить.
Спрашиваю:
— Тебе собрат нужен целым или сгодится без ног?
— Э... конечно, лучше чтоб с ногами и вообще здоровым, а что?
— Тогда не позорься с резанью, а то хорошего целителя не наймешь. Все равно ж из моей платы тратишь.
— Что, и на Глоди из твоей? Не жалко?
— Да. Как пришло, так ушло. Ведь не будешь двух разных целителей нанимать?
— И то верно. Так все можно потратить?
— Сколько надо. Потом отчет спрошу. А что сдохну — не надейся, приду призраком, как эти.
— Э... дорожный отряд? Нет, не надо.
— Тогда ищи лекаря. Быстро.
Эх, хорошо ребята шороху дали. Неудивительно, что гном чуть штаны не обмочил. Поражает другое: как это призрачная нежить "сопляка" умудрилась сгуститься чуть не до физической плотности и тащить двое носилок? Хотя, что я говорю, ведь они сломали "щиты четырех стихий", а я этого, не задействуя Тьму, не смогла. Потому, кстати, и не смогла. Амулеты против стихийных энергий далеко не всегда работают против нежити, и призраки даже не ломали их, а "выпили", отсюда теперешняя "плотность" и сила бестелесных бойцов. Кхмы... правосудие на самообеспечении... а что будет, когда разбойники кончатся? Начнут изобретать несуществующие "преступления" и за них казнить мимоезжих? Нормальные-то духи места питаются за счет поклонения (сразу вспомнились цветные лоскутки на ветках и пирамиды из камней на алтайских туристических тропах). Значит, ребятам нужен грамотный пиар, и попервости создавать его придется мне. Не было у бабки забот — купила порося! И не одного, целое стадо...
За размышлениями немножко забывалась общая хреновость моего состояния, хорошо еще боль убрала "закольцовыванием". Солнце опять печет, дышать и без того тяжело, а Квигги все никак не найдет лекаря. Наконец, после двух обломов, потому что не застал местных светил ни дома, ни на рабочем месте, он отпустил носильщиков. Оставил нас с Глоди на заднем дворе харчевни под присмотром лохматой девчушки лет пяти, судя по разговору, хозяйской дочери, и немого уборщика, а сам побежал по очередному адресу. Мелкая вертелась вокруг носилок и беспрестанно болтала, но воду принесла по первому даже не требованию — полуслову, а дворник с застывшим на лице выражением крайней серьезности и внимания уже дважды помогал Глоди поменять позу. Теперь девчонка пытается разговорить нас, но я и дышу-то с трудом, а Глоди весь ушел в свою боль, стоны сдерживает, но зубами скрипит. Даже я ее чувствую, хотя спонтанная эмпатия у меня так себе, на троечку с минусом.
А вот целители, обычно, сильные эмпаты.
— Что здесь происходит, Нела? — спросила, едва войдя в калитку, хрупкая девушка. У полных даже высокие голоса звучат по-другому, а тут словно голос вообще без тела, сам по себе гуляющий в жарком воздухе полдня. — Опять хваров привели?
— Нет, это не хвары! Это гном и орка! На них разбойники напали! — девчонка обернулась, и тут же переменилась даже не в лице (мне было не видно), а всем состоянием души, побежала навстречу пришедшей девушке и повисла у нее на шее. Я смогла увидеть лишь окончание сцены, когда худенькая (я не ошиблась!) магичка отодрала от себя верещащую от радости мелочь. — Темина приехала-а-а! Темина, пошли! Темина, не уходи! Я тебя больше не отпущу-у-у-у!
— Разбойники на тракте? — хмыкнула девушка, подойдя ко мне. — Слышала о пропавших путниках, но из тех, на кого нападали, не выжил никто, а те, кто рассказывал — видели их уж слишком издалека и сквозь марево. Вы — первые, оставшиеся в живых. Вэль, вы из Конторы, не так ли? Что-нибудь удалось выяснить? Ну, из того, что положено знать нам, местным жителям, — она криво усмехнулась.
— Думаю, будет тихо, — прошептала я. — Разбойники мертвы, ушел только маг. Я оставила призрачных стражей. При них он побоится вернуться. И передайте всем, прошу, и теневым гильдиям тоже — теперь преступления на тракте будут жестоко караться. Возможно — не только на нем. И прежде всего — убийства, грабеж и насилие.
— Серьезно, — кивнула Темина. — Ждете целителя из Конторы?
— Квигги ищет, — сквозь зубы ответил Глоди. — Но они все как вымерли! А скоро и мы помрем.
— Да, в последнее время у нас дварфов не жалуют... С вашим сородичем, — она кивнула Глоди. — Не станут даже говорить. Вообще-то я чаще животных лечу, — она опустила глаза. — Но могу и разумных. Хотите, покажу диплом?
— Не надо. Начните с меня, если что-то пойдет не так, — я по-идиотски шучу, заглушая собственные сомнения. — Глоди поймет, что нужно искать другого целителя.
В нашем положении лучше уж лекарь-коновал, чем вообще никакого.
— Хорошо, подождите немного, — тон сменился деловым, жестким. — Нела, беги, скажи маме, Темина просит скипятить воды и подготовить мою ДРУГУЮ комнату.
И обе ушли в дом.
Тут я опять перетрусила до темноты в глазах. Ну, да, решение верное, но примерить на себя шкуру бобика в ветлечебнице... стремно! Ой, как стремно! Тем более учитывая мои собственные познания в медицине, вернее, почти полное отсутствие таковых. А потом подумала: самое страшное, что со мной сейчас может случиться — смерть. Любую боль я могу исключить из сознания, "закольцевать", и что? Это утешает? Не очень. Умирать не хочу! Странно, но за последние дни — сколько их было, две, три декады? — я полюбила жить, да, понравилось мне это дело. И этот излишне яркий, сочный, наполненный жизнью под завязку мир — тоже. Тут интересно! И знаешь, чего ради живешь. Кхм... действительно знаешь? И ради чего? Не могу, пока — не могу ответить. Вертится что-то на краю сознания, а в руки, то есть в мысли не дается. Ладно, буду жива — додумаю, а пока...
В комнату Темины меня перенесли ее мать с отцом. Хозяева гостиницы, а не погнушались ни оркой, ни дварфом, и не боятся досужих сплетен. Это подняло их еще выше в моих глазах. Темина не сказала мне еще ни слова о плате за лечение, а они действуют так, словно я — их родная кровь. Ага, родная — гремучая смесь трех из восьми рас континента, а сознание — так вообще "импортировано" из другого мира. И что? А я как к другим отношусь? Точно так же. И Дерек подобное отношение старается ввести в норму, введя штраф за оскорбление по расовому признаку. И смягчив наказание до чисто символического за убийство на дуэли, если причиной поединка было оскорбление расы, но только для одной стороны — оскорбленной. Так что хочешь — дерись, не хочешь — судись, но можно найти способ оскорбить и так, что не придерешься. Игнорировать, как проигнорировали Квигги, ничего не продавать, закрывая лавку перед носом, не пускать на ночлег в гостиницу ("мест нет, мест нет!"), "забывая" предупредить о местных порядках. Хюльда в метрополии с этим уже не раз сталкивалась, и находила выход. Найду и я.
Отвлеклась на мысли и не заметила, как выпала из реальности на долгое время. Темина усыпляющие чары уж больно ловко и незаметно наводит, наверно, потому, что хвар — скотина своевольная, кусачая и лягачая, к ней бодрствующей может подступиться только хозяин. Но это я думала уже потом, в плотной "обмотке", ограничивающей движения грудной клетки, и, тем не менее, ощущая, что стало легче дышать. Закольцевала оставшуюся боль — она, кстати, оказалась намного слабее, чем раньше — и прошептала больше для успокоения Глоди, чем Темины:
— Все в порядке, доверять можно.
Но самое смешное, что этого можно было не говорить — с дварфом Темина разобралась быстрее, чем со мной, за то время, которое я пролежала в отключке.
Уже вечером явился Квигги, и тогда мне потребовалось все возможное красноречие, а громко говорить я не могла. Переходила с полуголоса на полушепот и обратно.
— Кто, — спрашиваю. — Дал слово отдать весь мой заработок за вашу охрану лекарю?
— Ну, я, — отвечает. — А что? Она ведь не просит.
— Она не должна просить, — говорю я. — Она не нищая, а целитель.
— Хвароисцелитель...
— Да хоть бы и так. А мы с Глоди — хвары, или еще какие скоты...
— Или савги, — подсказывает Нела, усиленно делая вид, что поправляет занавески. Ее уже дважды прогоняли вниз, но она все еще вертится здесь — интересно!
— Ага, — соглашаюсь. — Потому что нам она помогла. Меня спасла от смерти, а Глоди — от чего и похуже. Знаешь, свои ноги завсегда лучше конструктов, верно я говорю?
— Верно, — отзывается Глоди. — Тебя, Квигги, тоже полечить надо.
— Это от чего? — взвился гном, аж на цыпочки приподнялся. — У меня все на месте и вообще я не толстый, у меня фигура такая.
— Амфибиотрофная асфиксия, — изрекла я, не переходя на местный диалект, что удалось мне с большим трудом. Но на Земле это выражение точно бы поняли.
— Что за нагханская ругань? — возмутился дварф.
— Не ругань, а диагноз. Жаба тебя душит, — перевела я. — Всего лишь мерзкая, жирная, пупырчатая жаба, и зовется она жадностью.
— Засунь свою нагханскую жабу в дупу, — разозлился Квигги, полез пятерней за пазуху и хлопнул об стол увесистый мешочек. — Будешь считать?
— Нет, — ответила я. — Только поклянись, что там вся моя уговоренная плата, полностью.
— Да! Даю слово! Довольна? — Квигги перешел на крик. — А теперь идите все на... И вышел, хлопнув дверью.
— Не сердись на него, — попросил Глоди минут через пять. — Он страшно устал и боится местных.
— А еще он из купцов, верно?
— Почему он? А не я, например.
— Элементарно. Руки. У вас они отличаются. Мозоли от оружия и мозоли от инструментов расположены по-разному, а еще у тебя ногти "с ободком", у него — чистенькие. И торгуется он профессионально.
