Ангелы молчат

Анн-Мари звонит чуть ли не каждую неделю и докладывает об успехах Имоджен. Я ее слышать рада.

Рэйни мне даже не снится — он тоже знает, что делает. Думаю, из него получится лучший из всех NN за все время существования проклятого Клуба. Но я-то никогда не забуду его имени.

Рэйни. Рэйни Дэй...

У меня осталось много любви. Она вернулась, как письмо с пометкой: адресат сменил место жительства и не оставил координат. Но я уже не ломаю голову, куда ее девать столько. И когда мы с Перри после трудов праведных отправляем Джоша погулять, а сами сидим в нашей кафешке... и пьем кофе, будто на работе не напились... и говорим, говорим... и когда он целует меня, подвозя домой, а я отказываюсь прощаться... у меня не остается никаких сомнений. Ее ведь можно просто подарить.

Тому, кто так давно ждал этого подарка и так давно берег такой же для меня.

* * *

ДЖОШ

Если на землю ночь пришла,

Стоит ли ждать рассвет?

Как-то все не так.

"То, что недавно казалось далеким и нереальным, вдруг подбирается почти вплотную, и только поражаешься, как жил без этого и не сошел с ума. В черном зеркале ты разбит на фрагменты, живущие своей особой жизнью, у них острые края и кровавый привкус. В этом зеркале отражается вечная ночь, дикая, допускающая невыносимые дни только как время для сна. У нее совиные крылья, мягкие, как бархат, а глаза разного цвета.

Вечная — это очень, очень долго. Дольше, чем самый длинный день".

Я и не заметил, как нацарапал этот кромешный бред карандашом на салфетке. Потом поднес к ней зажигалку. Нет. Позже.

"Иногда пытаешься посмотреть на себя со стороны, но видишь только расколотые отражения, составляющие произвольные комбинации, все время разные, то такие нежные, то резко агрессивные, и объединяет их одно — они черные. И не все они твои. Там, между ними, гуляет другая сущность, которая всегда жила там, — страстная, сильная, затягивающая; она скорее исказит реальность, подгоняя под себя, чем станет подстраиваться сама; она не твоя, но ты принадлежишь ей душой и телом. Как это странно — принадлежать.

А потом — будто поменяли полюса. Верх внезапно становится низом, ночь молниеносно сменяется днем, и все вокруг вздыхают с облегчением — наконец-то. Темное зеркало сглаживается, срастается, заживляет извилистые места совмещения, светлеет добела и отражает только то, что должно отражать. После этого остаются силы лишь удивиться, что ты все еще в своем уме. Но Кира дважды смогла — смогу и я. Вопрос в том — хочу ли?"

Карандаш сломался, вот и славно. По крайней мере, перестану писать всякую ерунду, как школьницы в дневниках. Уйма пафоса и унция здравого смысла... У меня сроду не было дневника — и не будет.

"Я часто вижу его в клубе. Все изменилось. Теперь он не обращает на меня внимания, будто меня не существует, даже если взгляд скользнет — это случайность, и он пройдет сквозь меня как сквозь отражение на воде. Я — не более чем бесплотная тень. Я сам себя таким ощущаю.

Он жалеет меня, это ясно, что бы кто ни говорил. Всякий раз, бездумно пытаясь перехватить его взгляд, я чувствую, насколько все еще близок к краю, и, наверное, долго еще буду. Это пока что сильнее меня.

Он знает — стоит ему посмотреть на меня, задержаться на мне, увидеть меня или не дай Бог заговорить, я не просто сорвусь с края. Я сам туда прыгну.

Он жалеет меня, но, видимо, не настолько, чтобы менять привычные места развлечений. Я не хожу больше в "Разоренную могилу". И на мосты тоже не хожу".

Больно — ножом по пальцу. Ну нету здесь точилок для карандашей.... Кровь капает на салфетку — надо бы взять другую. Нет. Пусть остается эта.

"Что еще? Ко мне постепенно вернулся сон. Сначала просто сон — я смог уснуть. Потом — нормальный сон, — в смысле, не тот, когда кажется, что я напился бензина и проглотил спичку. Но иногда, очень редко, возвращаются кошмары, которые я так люблю. Так скучаю. Бывает, я ловлю себя на мысли, что жду их весь день.

А просыпаюсь я от плача ангелов. Они, правда, замолкают, когда я открываю глаза, но пока не поют. Хотя я и раньше их песен не слышал, думаю, их трудно с чем-то спутать. Я узнаю, когда услышу".

Больно... не от пореза — просто больно и все. Где эта чертова зажигалка?! Не горит — салфетка промокла... придется разорвать на кусочки. На сотню крошечных кусочков. Уничтожить и забыть.

Нет... не забыть.

"После пережитого у нас все обязательно должно быть хорошо. Такое мое мнение. Надеюсь, что совсем скоро мы с Перри и Кирой махнем на выходные за город на пикник и треснем три упаковки пива. По одной за каждую из ночей — трех ночей чистого безумия, так похожего на что-то настоящее".

Кто-то спрашивает, все ли со мной в порядке, и я говорю, что да. Боже благослови тех, кто изобрел солнечные очки на пол-лица... Под ними столько можно скрыть — но, видимо, не всё.

"Я все-таки хочу проиграть это пиво...

Да, кажется...

Да, точно".

* * *

энд

Все эпиграфы принадлежат их авторам