Зверь лютый Книга 40 Нашествие

— Дом есть. Избушка маленька. Живёт там одна... старенька.

— С тобой пойдут двое моих парней. Молодёжь, парубки. Одеть... селянами. Ты, типа, взял их в слуги, чтобы майно до дома дотащить. Иди в лагерь, где хабар разбирают, отбери чего надобно. Коней возьми всем. И вьючных, и сменных. Не увлекайся — у парней тоже кое-что будет. Дура такая длинная, труба, чуть пониже тебя ростом. Тебя звать-то как?

— Простивоем кличут.

— Ну вот, Простивой, двенадцать лет на лицо знакомы, песню мою ты слыхал, а имена только нынче узнали.

— Да уж. А чего вьюками? Коли груз такой... не сподручный, может лучше телегой?

— Время, Простивой. Прямая дорога до Чернигова — полтораста вёрст. Вокруг, через Днепр, броды, Киев — два ста. Прямиком — дорога худая. Со сменными конями быстрее. Сегодня, завтра... послезавтра должны быть в Чернигове.

— На Георгия Победоносца?

— Да. День памяти великомученика и воина. Князья в этот день где службы отстаивают? В Свято-Успенском или в Михайловском?

— В Спасском.

— А с колокольни Успенского крыльцо Спасского видно?

Это порядочная дистанция, с полверсты. И перепад по высотам: Спасский в детинце, Свято-Успенский Елецкого монастыря в части города, которая называется "третяк". Разница в "правах доступа": в детинце на воротах стража стоит. А вход в монастырь по дороге с севера — свободный. Между соборами, естественно, стена детинца. Она не высока, а надвратная колокольня монастыря, пока деревянная — в 17 в. каменную поставят, выше 36 м.

— Не знаю, не лазил я. Вроде да.

— Вот на ту колокольню парней и отведёшь. Тайно. Чтобы они могли через свою трубу на князей посмотреть.

— А зачем это? Волшба какая?

— Не, ремесло нездешнее. Ежели ту трубу на человека направить и присмотреться, то человек... по-особому себя проявляет. Есть у меня, Простивой, подозрение, что князья Черниговские в сговоре с Кончаком. А прямо спросить, сам понимаешь, кроваво выйдет.

"Я никогда не вру": если через ту трубу, пулемёт называется, на человека посмотреть и нажать на спуск, то человек проявляет себя по-особому. Подпрыгивает, там, падает, умирает...

Тут вестовой привёл "моих" пулемётчиков. Сонных, яростно пытающихся протереть глаза. Второй номер, вместе с Простивоем, отправился собирать коней в поход. А первому я поставил задачу.

— Грамотный? Читай. Грамотка князя Ярослава хану Кончаку, в его шатре нашли.

— О господи... княже... так это ж прямая измена!

"Каждый солдат должен знать свой манёвр". И, если возможно, причину этого манёвра. Чтобы в критический момент рука не дрогнула, дурные мысли в голову не лезли.

— Да. Поэтому задача твоя: уничтожение изменников. Обоих князей, в этой грамотке упомянутых. Вместе с окружением, рядом с ворами попавшимся.

— С... семьями, что ли?

— С семьями, слугами, чадами и домочадцами, стражами, советниками, ближниками... Со всеми, кто рядом окажется. У тебя будет только одна возможность. Никаких "а давай потом". Видишь цель — уничтожаешь. Не обращая внимания на... на сопутствующий ущерб. Понял?

— Да уж куда уж понятнее...

Дальше я объяснил парню про день Георгия Победоносца и праздничные богослужения в его честь, о взаимном размещении колокольни Успенского и крыльца Спасского Черниговских соборов. Об... "ограниченном информировании" Простивоя.

— Я ему вполне доверяю. Но такая задача... не надо перегружать его душу. В Чернигове его знают, знают, что он в контрах с князем Ярославом. Местные будут на него смотреть. А вы тишком, молчком, бочком... на исходную позицию. О чём он не проболтается ни с горя, ни с радости.

— Ага. А потом? Ну, после...

— Выбираетесь из города с машинкой. Сами. Остальное можно бросить. Затаится где-то рядом. Не на большой дороге — думаю, в первые дни будет сыск. Через день-два подойду я. Вы идёте сегодня, два дня дороги. Я выступаю на день позже — прежде людей не собрать, иду на день больше. Вот тогда и покажетесь.

Парни ушли, вместе с любителем моих, они же — народные, песен. А я принялся кусать губы, грызть ногти, ковырять в носу и выдергивать из разных мест отсутствующие волосы. Представляя те негоразды, которые могут случится с моей диверсионной группой. И что мне будет при их неуспехе. И при успехе — тоже.

Я оказался прав. Не во всём, но в главном.

Команда Простивоя добралась до Чернигова и с удивлением обнаружила, что о разгроме Кончака в городе не знают.

Снова то, о чём я уже говорил применительно к "Польскому крестовому походу": скорость и способы распространения информации.

Ярик, уводя своих вечером перед битвой, вполне логично оставил своего человечка. Который на другой день, вечером после боя, когда стало не только понятно, что Кончак разгромлен, но и появилась возможность улизнуть из отряда Буй-Тура, отправился в Чернигов. И нарвался в Баруче на заставу.

Понятно, что я, разговаривая с тамошними торками, ни о каких шпионах не думал. Но дезертиров, мародёров и просто трусов предполагал. Поэтому всех, следующих через брод без приказа с моей печатью — задержать.

Отряд самого Ярика они, конечно, останавливать не стали. Князя знают в лицо, полсотни гридней — серьёзная сила. Пусть идут. А вот шпиончика задержали.

Ярослав прошёл дорогу до Чернигова в три дня, вошёл в город рано утром, буквально часа на четыре раньше группы Простивоя. В твёрдой уверенности, что Кончак победил, Ванька-лысый и прочие придурки — сдохли.

Простивой отвёл коней до дому, а ребят к монастырю. Уговорился с давним знакомцем-звонарём, что тот покажет отрокам свою работу и потопал майно разбирать. Ребята вели себя вежливо, но когда начали мостить пулемёт на перила ограждения колокольной площадки, звонарь возмутился. Принялся громко ругаться, за ствол хватать, пытался скинуть машинку вниз. Его оглушили узелком с боезапасом. Котомка с чугунными пульками вполне заменяет кистень. Бесчувственное тело связали его собственным пояском. Магазины наполнили, баллоны накачали. Изготовились к стрельбе.

Тут заявился Простивой. Увидел повязанного звонаря:

— Что?! Вы что, гады ползучие, делаете?! Старый боевой друг! Я с ним двадцать лет в битвы ходил! Да я вас всех...!

Гридень выхватил саблю. Но из-за раны действовать ею эффективно не мог. Ножик есть у каждого мужчины на Руси. Понятно: против сабли не играет. А вот когда сабля в правой, а правая не поднимается... Второй номер воткнул финку в спину Простивою, а когда тот упал, перерезал горло. Ну, раз уж такая заварушка пошла, прирезали и звонаря. Для обеспечения секретности.

Никогда не думал, что дело так обернётся. Вот муж добрый, воин славный. Похлебав смолоду службы порубежной, полюбил песни военные. Пожалел как-то сироту горемычную. А песенку запомнил. Двенадцать лет спустя вспомнил и песню, и сироту. И поступил по душе своей, по чести: пошёл в смертный бой с погаными. Бился славно, кровь свою пролил. Отмечен долей в добыче и отпуском по ранению. И простеньким заданием: отвести пару отроков в Чернигов. Где и был ими убит. Потому, что рассказать ему всё я не мог — дело тайное. И уж тем более не должны были раскрывать планы пулемётчики звонарю. Тот возмутился. Простивой связанного друга увидел, схватился за саблю. Как и привычно ему по обычаю старого воина.

Чуть бы дело иначе повернулось, не стали бы эти мужи добрые в дела моих мальчишек влезать — жили бы и дальше. А так... и люди добрые, а от дел моих убиты стали.

Тем временем в полуверсте на крыльце Спасского собора происходило главное действие.

Гамзила за эти часы узнал-таки о разгроме Кончака. Он же умный: сразу понял, что Ванька-лысый придёт за братом Яриком. Предположил, что та грамотка изменническая могла попасть Ваньке. А то и люди, с княжеской или ханской сторон, бывшие в деле.

Ощутил себя попавшим в капкан. И сыграл на опережение: отстояв службу в память Георгия Победоносца, объявил "о принятии на рамена свои тяжкого креста князя Киевского". О походе на Киев для прекращения бунта и кровопролития, защите "матери городов русских" от поганого Кончака.

А чтобы Боголюбский в последний момент не приказал чего-нибудь не того, он сразу велел свалить сигнальную вышку в городе и по паре вверх и вниз по Десне. Мои люди — связисты, факторы, и люди Боголюбского были схвачены и отправлены в поруб.

Позже, когда уже боголюбовские ярыжки вели сыск, уничтожение сигнальных вышек было аргументом измены Гамзилы. Правда, сам Боголюбский как-то упрекнул меня:

— Гамзила вышки пожёг, чтобы со мной не разговаривать. А ты свою... радиву иналу отдал. Тоже, чтобы слов моих не слыхать.

— Разница, государь, в том, что по вышкам тебе доносы от людей моих шли бы. Ему страшно было, что ты правду узнаешь, другими людьми увиденную.

Широкое невысокое крыльцо Свято-Успенского. Нет обширной крыши, как часто бывает над церковными и теремными крыльцами. На эти 6 ступенек из изукрашенных резьбой, блестящих как золото, высоченных распахнутых церковных врат вываливается праздничная толпа высшей знати и их семей.

Яркое, красочное, праздничное зрелище. На третьей ступеньке снизу — сами князья, тысяцкие Черниговский, Стародубский, Путивльский, ещё бояре, пресвитер храма, новый епископ Черниговский. Антоний, увы, уже умер.

Чуть ниже ражий муж — бирюч. Со свитком в руке. Разворачивает и начинает кричать в толпу, заполонившую площадь перед собором. Похоже было в день смерти Долгорукого: он умер в Киеве, но ещё до получения сообщения в Чернигове объявили поход против него.

Парни сидят на верхотуре, на площадке колокольни Успенского собора Елецкого монастыря. Про стремление к единообразию в ориентации русских храмов — я уже. Алтарём на восток или на юго-восток. А папертью, соответственно, на запад или северо-запад. Спасский от Успенского западнее: крыльцо простреливается, хотя и чуть наискосок.

Парни произносимого текста не слышат — далеко. Да и им вообще пофиг. Они прежде видели мельком Ярика. Вот он, в красном корзне стоит. Рядом похожий чувак в таком же. Наверное, Гамзила. Возвышение взял? Ветра нет? Работаем.

Делая лишь минимальные перерывы для переключения магазинов и ресиверов, первый номер разгружает весь боекомплект в нарядную праздничную толпу на крыльце собора.

Факеншит! Пневматика. Её не видно и не слышно. Я уже описывал, как это выглядит: из людей вдруг начинают вылетать кровавые ошмётки, их бросает в сторону, они сперва молчат, падают, потом вопят, кричат. Вдруг появляется море крови. Часто непонятно откуда: пулевое ранение значительно меньше заметно, чем рана от сабли, например.

Растерянность, паника, ужас...

Пулемётчики своё отработали. Выдохнули: не впервой. Вот в Сероцке — это да. Там почти вплотную. А тут-то издалека. Замотали пулемёт в мешковину, детальки — в котомку. Поклонились Простивою и звонарю. Прощения попросили. За убийство по необходимости. И отправились вон из города. Им бы зайти на подворье Простивоя, да испугались с его вдовой встречаться. По паре сухарей в карманах есть — пошли отсюда.

Это их спасло. Слух про возвращение Простивоя из-под Переяславля уже пошёл, княжьи ярыжки искали его и в усадьбе тоже. А ребята вышли из города и встали на постой в заречной слободе. Их бы нашли, но через день к городу подошёл мой отряд.

Шлю переговорщика в Чернигов:

— Ребяты, у вас мятеж? Или просто буза?

— У нас горе! Сатанинская сила наших князей и многих вятших побила!

— Ну, тогда открывайте ворота. А то ежели "Зверь Лютый" от себя горя-злосчастья добавит... Давно стоит славный город Чернигов. Давно. Может и перестать.

Едва мои отряды вошли в город, как всем сразу стало понятно: убийство княжеских семейств — Ванькина работа. И не важно, что меня в тот день в Чернигове не было — "Колдун Полуночный", мог волком обернуться и накоротке сбегать. Вон, Всеслав Чародей за ночь и куда больше концы делал.

Пульки дали характерные ранения, выщербили крыльцо и портал собора, застряли в створках ворот. Мои бойцы подобное видели на поле Переяславльского боя, где половецкие толпы попали под обстрел моих пулемётов.

Кто истребление сотворил — понятно. Ванька-лысый. Снова, как два года назад в Луцке, зашептались о поднятых с того света, замороженных до железа, осах.

Но оценка: сиё зло от диавола — рассыпалась.

— Ванька — слуга Князя Тьмы!

— Чё ты несёшь? Мы ж этими пчёлами железными кучу поганых побили. Это ж божье дело! Это ж Богородица помогала! Ангелы с блестящим оружием над полками русскими по воздуху ездили и язычникам головы рубили. Как при Мономахе бывало. А на земле вот эти пчёлки ворогов в куски рвали. Иль ты думаешь, что враг рода человеческого за Святую Русь воюет?

— Дык... а как же... Это ж наши православные черниговские князья!

— А так ли оно? Может, они только снаружи — князья добрые, а внутри — уже сатане продались?

История получила широкую огласку. Естественно, в нашей интерпретации, распространяемой приходскими попами и местными властями по разосланному нами тексту. И это не имеет значения: в народном сознании есть невинно убиенные святые Борис и Глеб, но нет казни князей. По любым основаниям: свидетельства, улики... это всё не важно. Допустима только смерть в бою. Иное — тяжкий грех, повтор Каина. Но именно боя я стремился избежать.

Гамзила — умный, Гамзила — экономный. Платил скудновато и только за дело. Просто так, "дружбы для", как раздавал серебряную посуду своим гридням Владимир Креститель... не. Времена переменились. "Дружина" — уже не собрание друзей, а коллектив наёмников.

После уничтожения княжеского семейства и верхушечных, плотно связанных с Гамзилой и Яриком персонажей, осталось мало "идейных" противников. Воевать с Государем черниговцы не хотели, а уж попробовать лютость и зверскость Ваньки-лысого — тем более. Самые ушлые за день между смертью Гамзилы и моим появлением у города сообразили сдриснуть. Не столь сообразительных, в измене замаравшихся, местные повязали и мне преподнесли. Можно сказать: на блюдечке с голубой каёмочкой.

Когда население враждебно — плохо. Опасно, сложно. Но когда аборигены, произливаясь потоком верноподданства и от вида законных властей умиления, начинают сыпать доносы друг на друга пачками — тоже... трудоёмко.

Моих вытащили из поруба, послушали рассказы как им было страшно, и отправили по местам несения службы. Ближние вышки уничтожены, но за двадцать вёрст до уцелевших можно и гонца сгонять.

Сразу пошли новости. Искандер в Киеве. Его пытались не пустить, но, как и я и говорил, часть киевских вятших, узнав о разгроме Кончака, сообразила: следующие на очереди в клыки "Зверя Лютого" — они. Нет уж, лучше хоть и под Боголюбским, да в своём дому, чем у Ваньки-лысого "арыки по тундре" копать.

Эти "верные" побили местных "патриотов" и открыли "Золотые ворота". "Патриоты" скучковались и побили "верных". Но Искандер уже успел ввести воинов в башню. В городе идут уличные бои, мятежники засели в нескольких церквях, Искандер их выкуривает. Натурально "выкуривает" — дымом от сырой соломы.