— Поэтому — он выживет и вернётся в строй. А вы все — тут сгниёте.
А потом наклонился ко мне:
— С чего решил, что будут танки?
— Зобом чую.
Сплюнул ротный, мне на сапог (а я — при чём?) и полез обратно в ход сообщения.
Взводный показывает мне на бойцов:
— Что копать — покажешь. У меня нет для них командира отделения. Уваров — искупил кровью. Пусть земля ему будет периной. Назначаю тебя здесь старшим.
— Временно? Пока не убьют или не найдёшь нового?
— Что? А-а, да. Разбирайся.
Взводный тоже уполз. Смотрю на красные лица бойцов, густо вымазанные какой-то мазью. От ожогов, наверное.
— Так пацаны, если не хотите лишних, нетехнологических отверстий в своей шкуре — быстро роем себе окопы вокруг нашего пулемёта. Ещё надо ходы сообщения проложить, чтобы хотя бы на коленях ползать от окопа к окопу. Цигель, цигель, ай-люлю! А немец придёт — зачёт принимать будет. Или не зачёт. У кого не зачёт — привет Немтырю с Уваровым передадите. И архангелу Гавриилу. Кого ждём? Благословения?
— Копать чем?
— Нет лопат? Мне искренне жаль ваших родных — они не увидят вас больше.
— Ладно, Дед, кончай изгаляться. Дашь лопату? У тебя даже кирка есть!
— Есесно, дам. Давайте же скорее, пацаны! Копчиком чую — тяжко сегодня будет!
— Дед, зачем мы закапываемся, если всё одно — убъют? — задумчиво спросил библиотекарь.
— Чтоб врагов побольше завалить. Уж очень много бесноватых европеоидов развелось. Пора отстреливать, как собак бешенных. Проводить санитарную обработку. В овраг сваливать и хлоркой засыпать. Отстань, а!
Между молотом и наковальней.
— Вот, началось. Теперь можно и поспать! — заявил я, услышав вой снарядов и мин, опускаясь на дно окопа, задом-задом заползая под навес тонкого козырька снарядного ящика.
Пулемёт стоял рядом, прикрытый куском брезента. Библиотекарь вязал из гранат связки. Рот раскрыл. Хлопает векам, лишёнными ресниц — сгорели, когда камыш разжигал. Спирт, падла, экономил.
— Как можно спать под снарядами?
— Не знаю, — честно ответил я, — но, очень бы хотел научиться. Всё одно — делать нечего. А просто бояться — тошно. Но, ты прав. Пойду, ещё покопаю.
Напарник мой тяжко вздохнул — старшина его пожалел, руки ему забинтовал и выдал трёхпалые рукавицы. Сразу бы дал — не так сильно бы руки сбил о кирку и лопату.
Взрывы, грохот, земля ходуном ходит. От накатывающей неконтролируемой жути очень резво кромсаю виброклинком землю и выгребаю её в ящик из-под гранат. Нишу копаю, углубляю. Лисью нору. Интересно, когда сядет батарейка у ножа? Станет он просто кусок заострённого металла? И землю уже не будет резать, как масло.
Под обстрелом в голову лезет всякая чушь. О структуре почвы в этой местности, пытаюсь вспомнить параметры заглубления гаубичных снарядов наиболее часто применяемых немецких гаубиц, радиус их сплошного поражения. Зачем? Прошлый раз, когда обернулся я и увидел, что в радиусе метров 30 все легли, оказалось — погибли лишь четверо. Раненых — 14 человек. Все сами выбрались — друг друга тащили. И это — на открытом месте. Единственное серьёзное попадание. Остальное — как китайские петарды — шум, грохот, дым, эмоции, но собака лает — штрафник бежит. Да и у румын — свои пушки. Видел уже, брошенные. Наши с такими в Имперской, при Царе-Горохе воевали. А там, вроде, и снаряды слабее. Более слабая взрывчатка. Или нет. Самообман в этом случае — плохо.
Или вот когда имеется корректировщик — всё осложняется. Уже не постреляешь рьяно с пулемёта. Бегать приходиться. Какие не были бы снаряды — подкорректируют. На одного отдельно взятого попаданца любого снаряда хватит.
Думаю о том, что зря на морозе жрал замёрзшие ананасы — горло першит. Ага, ананасы виноваты. Купание в замёрзшем пруду — совсем не при делах. Да ещё этот, библиотекарь, самка собаки, шарахался с моими шмотками по всему селу под огнём с пьяной придурковатой улыбочкой. Меня искал. Осел. А я к земле примерзал. И теперь терпи тут ОРЗ. Вот только ангины мне тут не хватало! Это там, в потерянном будущем, сходил в аптеку, заглотил кулак колёс, запил горячим кофе — можно в "С.т.а.л.к.е.р" погонять.
Кстати, среди вывезенных Кока-Колой хроно-зайцев был один программистом, что работал над этой игрулькой. Оказалось, игра сделана в Хохланде. Оказалось, что офис компании — разбит огнём артиллерии. Своей же. Вооруженных Сил Украины. ВСУ. Что не будет больше "Сталкер-2" не только для меня — вообще не будет. Если разработчики игры взяли в руки автоматы — какие игры? Жаль. Хорошая вещь получилась. Атмосферная. От воя собак из колонок у моей жены приступы крика случались. Пришлось наушники покупать.
Ну, тут теперь имеется своя Зона. Примерно — там же. Плюс — минус два лаптя по карте. Не знаю — будут ли артефакты, но вот жить там теперь — точно нельзя.
Опять же, что вам в тайге глухой не ломается ваше оборудование воздействия на время? Почему — в обжитых, плодотворных местах? Да ещё и на территории, занятой противником? Почему не в Уренгое?
Один вывоз "попаданцев" — та ещё операция. Уникальная. Если рассекретят — в учебники войдёт. И Устинов — молодец! Я даже представить боюсь, сколько ему пришлось усилий приложить, каким организаторским талантом обладать, чтобы провернуть подобное? Молодец! Тут не всегда могут синхронизировать график движения мехкорпусов и вылетов самолётов авиаприкрытия. Своих же регулярно бомбами подбадривают. Чтобы шевелились активнее. А снабжение бронетехники топливом и боеприпасами? Головная боль на всю войну. Во всех мемуарах — "тылы отстали...". А у нас, там, у Устинова — столько неизвестных было! И всё — без компьютеров, в условиях жуткого отсутствия времени на осмысление. Браво!
Да что тут далеко ходить — к штрафной роте были приданы Т-70 — потерялись где-то. Т-60 — тоже канули в бозу. Ротный говорит, что нам должны на усиление подойти батальоны дивизии — нету. Заблудились. Не в лесу — в голой степи! Старшина говорит, что людей умеющих читать карту — мало. Как так-то? Что там её читать? А старшина меня добивает — двое из десяти солдат — неграмотные. Читать не умеют. Финиш! А высшее образование — автоматически командирский ранг? Угадал! Твою мать! А ведь мой политрук Подмосковный, как его, Ипполит, так и стал политруком. Как всё запушено! Тут люди атом открывают, реактивные двигатели испытывают, ракеты строят, а 2 из 10 — читать не умеют. Рука-лицо. За голову схватиться и взвыть! Нет, Сталиным быть — каторга! Тебе нужны танки, самолёты, пушки — а они читать не умеют. Как их к станкам подпускать? А к пушкам-танкам? Как они баллистику просчитают? Как он найдёт источник поломки танка? Он — не грамотный! Как он освоит тактику боя, взаимосвязь родов войск, если он читает по слогам? Какая тактика, какие шахматы?
Звенящая тишина. Обстрел закончился? Выглядываю — точно. Кончился. А мы — живы!
А вот и цепи пехоты врага. И танки. Раз, два, восемь. Ну, вот! А то стыдно было бы перед ротой. Паникёром бы прославился.
О чём я? Лучше бы слыл перестраховщиком.
— Что-то сегодня я танкам — не рад.
— А обычно — радуешься?
— Ага. Как печенькам. Танки — знатный трофей. За два танка дают "Отвагу". За 3 бронетрактора — "Красную Звезду". Это если ты — пехота. А у танкистов и бронебойщиков — поболее надо. Ну, за это им полтора оклада и платят.
— Четыре медали едут, — библиотекарь зябко передёрнул плечами, — а ты уже их бил?
— Было дело.
— Это сложно?
— Умеючи? Сложно было — первый.
— А как это было?
— Сложно. Страшно. Блин, а я — не помню! Помню, что больно, что сердце колотилось от страха и восторга победы, а как именно — не помню. Больше года прошло. Год на войне — целая жизнь. Как в другой жизни было. И я — другой был.
Воспоминания закружились. Ё-комбат, Кадет, ещё мальчик тогда, Мельник, Сашка-ротный, его серьёзная жена-врач. Как давно это было! Сотню лет назад. Прошлой осенью.
— Ну, библиотекарь, тебе оставить парочку танков на десерт?
— Я... я... я не знаю...
Я ржал. Истерично. Жуть предстоящего боя накрывала, наползая со стороны противника. Ощущением злой воли сотен враждебных существ, желающих только одного — твоей смерти. Т.е. полностью противоположного моим желаниям. Имелось подленькое желание поделиться этой жутью с кем-нибудь.
— Ну, тюлень, ты взглянул своей правде в глаза?
Он отвел взгляд. Понятно. Не, не буду я ему ещё больше гадить. Не, не удержался:
— Тогда — прощай!
Ё! Я же — снова-здорово! — старший (страшный, нужное — подчеркнуть) бабуин!
— Народ? Все целы? Пересчитаться!
Все откликнулись. Вот! С этого надо начинать. Опять я — в ярме. Не только за свою шкуру трясись, но и за этих бобиков.
— Слухай сюда, бобики! Что бы не случилось — не бежать! Немец в тылу — не бежать! Там есть, кому ими заняться. Держи свой сектор! Пока сидишь в свой норе — ты жив. Как выбрался наружу — ты труп! Я понятно излагаю?
— Читай дальше, Дед!
Посмеиваются. Хорошо.
— Не зависать! Менять позицию. Не дайте по себе пристреляться!
— Дед, хорош! Мы — не салаги. Не первый бой! — это другой голос.
— Дай-то Бог, — вполголоса отвечаю, крякнув, ставлю пулемёт на стол. Со станком — тяжёлый. Легче Максима, но тоже — с рук не постреляешь.
Смотрю сквозь оптику. Круть! Как хорошо видно! Как там, в будущем, говорилось — вот это зум!
Песец! Как их много! Их там — тысячи! И ещё и ещё выстраиваются в колонны!
— Гля! Гля! Гля! — вполголоса матерюсь.
— Что там?
— Смерть там наша, конь ты педальный! Прорыв у них здесь! Херово-то как! Их там больше, чем у меня патронов! Дуй, на куй, к старшине! Тащи ещё патроны, гранаты! Потом такая жара будет — голову хер поднимешь! Мухой, гля, лети!
Под конец я так орал на него, что он как ошпаренный влетел в ход сообщения. Забыв свои детские отговорки.
А я-то думаю, что это ротный, такой лапонька, мне всю диспозицию приводит? А он — приговор зачитывал.
Встал я в полный рост, оглянулся, прислушавшись к "себе" стараясь уловить эти неуловимые гармонии биоритмов. Во-во, что-то есть. Вот-вот, есть контакт!
Уже другим взглядом смотрю по сторонам. Всё иначе вижу. Больше как-то чую. Вижу-чую Сашка, что часто перебирая руками-ногами, на коленях ползёт по неглубокому ходу сообщения, чую, как он боится, как холодный пот страха ползёт в глаза. Чую ротного, чую-вижу старшину роты, что прихлёбывая чай из металлической мятой — выпрямленной кружки, смотрит на меня с усмешкой в глазах. Не на меня, конечно — меж нами — полкило. В мою сторону. Вижу, что прямо в степи, за селом окапывается батальон. Все 127 человек. Батальон, гля! Но, у них части усиления — 3 Максима, 7 Дегтярей и 2 МГ. А ещё у них — шесть 82-мм миномётов и 2 сорокопятки. С огневыми взводами уже за 300 человек.
Я как птица летал над ними. Я видел, что ещё дальше пасутся табуном кони наших гусар летучих. Что Т-70 и Т-60 никуда не потерялись, а укрыты в копониры, экипажи спят в машинах.
Полетел вправо. Ага! А вот и остальные "батальоны" дивизии. Где это они так "обтрепались"? У нас, смертников — потерь меньше. А-а, понял! Так они в таком скудном народонаселении и начинали наступление! Это называется — некомплект личного состава. Верно — пополнение шло в мехкорпуса. Пехота и так перетопчется.
А вот и артполк дивизии. Готовят огневые. Видно, что всю ночь не спали. Копали.
Ловушка. Ловушка для румын. Им оставили выход из окружение. А штрафники — чтобы румыны не догадались о мышеловке. Мы — тот самый кусочек сыра. Та стрелочка, что указывает на путь в бетонный мешок.
Понятно. Как ни странно, мне полегчало. Отлегло. Всегда легче, когда знаешь, что за спиной — свои. А что на нас всей массой попрут — что ж теперь? Война! Пожертвовал пешкой — получил преимущество. Пожертвовал смертниками — выманил тысячи солдат противника из обороны в голое поле. Из окопов, блиндажей — в поле.
Пока я ещё "летаю", что там у противника? Тысячи и тысячи. Много их. Обречённо-решительных. А вот и ещё танки. И ещё. А вот — пушки.
Чё такое? Что это всё так потемнело?
Осознал себя сидя на дне окопа. Меня колбасило. А, отходняк. Батарейка села. Топливо кончилось. Авиакеросин, ёпта. Разлетался. Сколько раз говорили — не увлекайся.
Так, прислушаться к музыке внутри, поймать гармонию ритма, поймать гармонию синхронизации. Блин, никак. Всё. Что я натворил! В бою мне этот режим "гармонии" гораздо полезнее был бы, чем "полёты во сне и наяву"! Хотя, это большое дело — взглянуть на всё отстранённо, сверху. Никуда я не летал, конечно. Обострившееся восприятие мне дало данные, а богатое воображение мне накидало виртуальную картинку. У меня уже было так. Не так сильно, тот раз — слабее. Это когда мою истребительно-ментовскую роту танками раскатывали. Прошлой осенью. Я тогда танк над своей головой взорвал. Потом полгода шальной ходил. Голумы всякие чудились. Сны Голумские снились. Взрыв БК танка над головой — не китайская хлопушка! И не такое будет мерещится, когда в черепной коробке — гоголь-моголь.
А вот и Сашка-библиофил. Прёт два ящика. Молодец. Не-не, не вслух. Зазнается, через губу плевать разучиться. Вообще делаю вид, что не заметил его. Смотрю через оптику на цепи мадьяр. Далеко ещё.
— Что там? — запыхано, спрашивает он.
— Сам смотри, — отвечаю ему, отрезая виброклинком прицел от станины, протягиваю оптику ему.
Он — в шоке. Губы трясутся, хочет что-то сказать — не может.
— Так удобнее будет. Биноклем будет одноглазым.
— Ты пулемёт испортил! — искренне возмущён он. Меня прикалывает трепетное отношение этого поколения к технике.
— Ничего я не испортил! Всё одно — мне на два километра не стрелять! А вблизи — и без него обойдусь. Вот тебе игрушка. Не потеряй.
Он посмотрел через прицел, не поверил, посмотрел без прицела, опять в прицел.
— Волнующе?
— Просто ....!
— Полностью с тобой согласен, коллега. Настолько богатого улова я ещё не видел.
Он смотрит на меня подозрительно. Так смотрит, будто я у него деньги украл, он подозревает, что это я, но не уверен на все сто.
— Что рот разинул? Разноси боезапас по позициям. Бой будет долгим, нудным и суетливым. Надо заранее приготовиться. А то дыхалки не хватит — запыхаемся бегать с ящиками.
Он поволок ящик. А я привалился к земляному столбу пулемётного стола, смотрел на противника. Ждал. Сегодня мадьяры играют белыми. Потому Е2 — за ними. У них преимущество — многократное численное превосходство. Единственное средство противодействие — огонь артдивизионов. Чтобы не нести больших потерь, румынам надо не кучковаться. А, не кучкуясь — нас они не пройдут. Чтобы создать пробивной кулак, им надо в узилище перед селом собрать больше тысячи человек в атакующих порядках. И разом их бросить в атаку. Под огнём батарей. Камень-ножницы-бумага. Тысяча человек в таком узком месте — фарш.
Опа, а что это вам на своих позициях не сидится? Все 5 человек моего подразделения собрались тут. Глаза — как ордена при Суворове, Александре Васильевиче и его патроне — императрице Екатерине II. Награды тогда были, как подносы — в полгруди.
