Дорога из желтой чешуи - общий файл

— Похоже, одна старая ведьма перед смертью становится сентиментальной, — фыркнул Феликс, снижая накал пафоса в разговоре, — и рассеянной. Спутники геммы, ты про них не забыла?

— Думаю, что на оборотня и единорога хватит остатков защиты, особенно если вер перекинется. А вот что делать с магом и эльфийкой? Их-то прилично накроет...

— Может быть, отправить в Столицу? — обрадовалась я.

Рыжий дракон посмотрел на меня с жалостью:

— Гала, ты еще не поняла?

— Не поняла что?

— Верпум — это раз, маг — это два, эльфиечка — это три, и молодой единорог -...

— Четыре, — послушно закончила я, — и что?

— Думай, гема, думай...

И тут меня осенило.

— Они все родились в разных Рубежах, так?

— Именно, — удовлетворенно выдохнул Феликс, — вы — маленькая модель Аномалии, где ты являешься центром.

— Но почему? И почему Май или Лео? А не какой-нибудь гном или вот вампир? Или керуб?

— Закон Аномалии, — усмехнулся Дракон, — значит, так было нужно, и значит Аномалии важно, чтобы вы были рядом. Насколько это возможно.

— Ты говоришь об Аномалии так, словно она самостоятельное, живое существо.

Феликс и Индира переглянулись с одинаково лукавыми улыбками

— Все возможно, — отозвалась баст, — это же Аномалия.

— Значит четверо жителей рубежей, и я пятая... — какое-то воспоминание настойчиво билось мне в голову, мешая сосредоточиться, — пятая... пятая... О! Пятый элемент! Спасение человечества и все такое! Так это тоже вы?

— Никогда не знаешь, что и в каком виде всплывет в за-рубежных мирах, — притворно вздохнула баст, и решительно встала, — все, отдых закончился. Теперь, когда ты здесь — у меня осталось совсем немного времени. Нужно решить с эльфийкой и магом, да еще и другие двое.

— Я займусь, — Феликс, без улыбки, делающей его лицо лукавым и обаятельным, показался мне незнакомцем. Причем незнакомцем опасным, жестким, с цепкими усталыми глазами, из которых на тебя смотрела вечность.

— Неужели? — усмехнулась баст, — Ты же так ждал времени, когда будешь свободен! И так мечтал о том, как покинешь этот негостеприимный дом!

— Неужели, — неожиданно зарычал этот, незнакомый Феликс, вскакивая на ноги — ты хотя бы сейчас не можешь отбросить свое фирменное упрямство и, наконец, посмотреть правде в глаза! Я хотел улететь отсюда вместе с тобой, глупая ты ведьма! И то, что я здесь — не заслуга проклятого артефакта. Уж кому-кому, как не тебе это знать!

Баст шагнула к нему навстречу, приложила пальцы к его губам и покачала головой:

— Я знаю... прости. Но я хочу, чтобы ты помнил меня другой.

Судорожно собрав грязную посуду на поднос я выскользнула за дверь, и прикрыла её ногой — двоим, оставшимся в комнате, совершенно точно не были нужны никакие свидетели.

Отойдя от двери на несколько шагов, я потеряно принялась озираться — куда идти дальше было совершенно непонятно. Меня спасла немолодая, круглолицая женщина в наряде, сильно смахивающем на баварский костюм, и со смешным черным чепцом на волосах появившаяся в коридоре со стороны лестницы.

— Они? — кивнула она понимающе на дверь за моей спиной.

— Ага, — облегченно выдохнула я, — а я вот тут...

— Давай-ка это сюда и пойдем, на кухоньке посидим, это надолго, — фыркнула женщина, отбирая у меня поднос и отправляясь обратно к лестнице, — звать-то тебя как?

— Гала. Я новая гемма Восточного рубежа. Ну... буду ей, когда все закончится.

— Вот значит как, — покачала та головой каким-то своим мыслям, начиная спуск по лестнице, — а я Агата, здешняя домоправительница. Ну как домопровительница? Теперь-то скорее кухарка, сама видишь — в каком все состоянии...

Я осторожно решилась уточнить:

— Скажите... а имя Фрегоза Вам ничего не говорит?

Агата остановилась, обернулась ко мне и её круглое лицо стало еще круглей, когда она расплылась в удивительно озорной улыбке.

— Это меня в молодости так прозвали. Я замуж-то рано вышла, но овдовела быстро, вот баст меня с дочкою новорожденной в замок и забрала, я б одна концы с концами не свела. Тут тогда по другому все было — все сверкало, ни пылинки, ни соринки, паркет натерт, серебро начищено, и господа — молодые и веселые часто бывали. Музыка, танцы, а какие мы столы готовили... — женщина мечтательно вздохнула, отвернулась от меня и продолжила спуск вниз, — Вот один из гостей и прозвал, шутник. Он меня сперва все 'Фрау Егоза' кликал, а потом сказал, что слишком длинно, вот и сократил до ФрЕгозы. Лизхен, дочка моя, тогда совсем махонькая была, тоненькая как веточка — только глазищи огромные, да ушки оттопыренные, и говорила только 'Ау' и 'На', так он и её окрестил олененком.

— Ланью, — осторожно поправила я кухарку.

— Ланью Ауной, да, — вздохнула та, голос её дрогнул, она остановилась, переложила поднос на одну руку, а второй промокнула глаза.

— А потом?

— А что потом? А потом много чего было, деточка... Так что вот остались мы с баст вдвоем доживать, да еще вот этот рыжий... приблудился.

Мы нырнули под лестницу, Агата толкнула тяжелую, старую деревянную дверь, и мы очутились на кухне. Я открыла рот, потом закрыла его, сглотнув — за старинной дверью оказалась вполне современная кухня в стиле хай-тек, в черно-бело-серой гамме, как положено — с 'островом' в центре большого помещения, барной стойкой и стульями, и обеденной зоной со столом, сервированным по всем правилам.

— Ты садись, садись, Гала, — кивнула мне Агата.

Я покосилась на стол в парадном убранстве, и бочком-бочком подобралась к барной стойке, где и устроилась на табурете, болтая ногами, с которого чуть не слетела, когда в кухню, словно к себе домой, вошла темно-шоколадная телушка в белых 'чулках' и с белой звездочкой на лбу.

Фрегоза ничуть не удивилась этому, наоборот — устремилась к коровьему ребеночку, и ловко чмокнула его в отметину на лбу.

— Лизхен, доченька, нагулялась милая... Сейчас, сейчас, я тут кашки наварила...

Видимо, глаза у меня сделались размером с блюдца из кофейной пары, потому что обернувшаяся Фрегоза забеспокоилась, а потом вдруг расхохоталась.

— Ты, небось, решила, что это Лизбет моя? — от смеха на глазах кухарки выступили слезы, которые она утирала уголком фартука.

— Ннну, да, — растеряно созналась я, — Вы же её доченькой... и Лизхен... вот я и подумала...

— Да телушка это наша, телушка! Кличку ей дали Подлиза, уж больно животина она ласкучая, так сокращенно Лиза — Лизхен и выходит. Мы тут с ней неделями сами себе предоставлены, вот я с ней и говорю, все разумное существо рядом. А Лизбет моя замуж вышла, и в Восточный к вам переехала сразу после того, как тут... — Агата резко посмурнела и прервала разговор.

Распросить же, что именно имела в виду Агата, мне не дало появление в кухне Лео и Рамзи. Рамзи был изрядно помят и растрепан, а судя по длинному, прочувствованному монологу, повествующему об нетрадиционных особенностях размножения некоторых доисторических крылатых рептилий, полет у моего наставника вышел экстремальным. Баст появилась в кухне практически одновременно с ним, отвела верпума в сторонку, и, судя по его виду, отчитывала, как нашкодившего котенка, разве что носом в лужицу не тыкала. Когда воспитательный процесс закончился, баст кратко проинформировала, что в замок забрали Рамзи и Лео, как самых беззащитных перед грядущим магическим катаклизмом, а Май и Кит остались 'снаружи', и примут участие в организации ополчения на границе Рубежа.

— Уже скоро, — закончила свою речь баст, — в одну из ближайших ночей, как и было предсказано.

— Так что мне делать-то? — забеспокоилась я, — Вы же мне так и не сказали!

Баст , ни слова не говоря, поманила меня за собой.

Глава 17.

Следующие несколько дней были похожи, словно их сценарий писали под копирку. Отдежурив ночь, на рассвете мы разбредались по комнатам. Причем, комнату нам пришлось делить на троих, потому что Лео банально боялась засыпать одна, а Рамзи укладывался в ногах, огрызаясь, что он, вообще-то, мой телохранитель. Так что засыпала я в компании двух кошек — Рамзи, который перекидывался в человека только на время совместных трапез, и Лео, которая напоминала мне в своей кошачьей форме ожившую куклу-монстра, что так нравились девочкам из Андрейкиной группы детского сада. Впрочем, не могу не признать, что единорог в моей кровати вряд ли был бы более уместен. Ближе к вечеру все обитатели замка собирались в кухне Агаты-Фрегозы, привлеченные запахами. Рамзи привычно пикировался с Феликсом, тот рассказывал свежие новости, которые собирал при облете территории, а потом все дружно пытались убить время до ночи. В ход шли и страшные истории, и книги из библиотеки баст, и азартные игры, где ставками служили зубочистки. А потом в замок на мягких лапах прокрадывался сумрак, баст уходила в свою комнату, следом за ней проскальзывал Феликс, а наша троица устраивались в коридоре у двери. Ждать. Мои непривычные к такому режиму спутники быстро задремывали, неглубоко и чутко, вскидываясь от каждого шороха. Я же, имевшая некоторую привычку засиживаться над книжками до рассвета, только перекладывала поудобней подсунутые под поясницу подушки, заботливо приносимые Рамзи каждый раз, и думала о доме. О том, что скоро все закончится и я вернусь к своей семье. О том, что я сделаю, и что скажу, и на что буду обращать больше внимания, и как вообще изменю нашу семейную жизнь.

В один из дней Феликс появился на пороге нашей комнаты, когда мы еще не успели улечься.

— Я не смог взлететь, — виновато признался он в ответ на невысказанный вопрос, — в Рубеже практически иссякла магия. Думаю, это случится сегодня.

— Мне очень жаль, — выдохнула я искренне.

— Мне тоже, — улыбка у Феликса вышла кривоватой, — Попробуйте выспаться.

Нужно ли говорить, что мы проспали?

Когда на закате наша троица, на ходу доедая бутерброды, сделанные нам сердобольной Агатой, собралась под дверями баст, Феликс уже был там. Снаружи.

— Гала, Вы готовы? — в очередной раз уточнил он.

— Разве к этому можно быть готовой? — в очередной раз ответила я, вытащила из заднего кармана большой прозрачный кристалл на массивной цепи и одела на шею.

Тогда, в день прилета в замок, выдавая мне кристалл, баст была немногословна.

— Тебе просто нужно будет удержать его в руках. Хочешь — думай о семье, хочешь — о мести, в общем, тебе надо будет думать о чем-то действительно важном, о какой-то недостижимой, но необходимой цели, сосредоточиться на ней.

— И все? — удивилась я.

— И все, — усмехнулась баст, — камень сделает все остальное сам. Только есть одна мелочь... удержаться в сознании будет крайне сложно.

Я покрутила в руках кристалл, пожала плечами и сунула его в задний карман, решив, что аудиенция закончена.

— Знаешь, что есть у людей, чего не хватает всем нашим старшим расам? — неожиданно заговорила баст.

— Настоящая любовь? — предположила я, — Такая, от которой сгораешь без остатка, от которой любишь весь мир вокруг, и даже счастливую соперницу свою любишь, потому что Он — выбрал, и Он — счастлив?

— Упрямство, — хмыкнула в ответ баст, — то самое, которое вы называете ослиным. То, благодаря которому вы совершаете невозможное, раз за разом, там, где мы предпочтем смириться, и отступить, чтобы разработать новый план.

— Это-то как раз понятно, — удивилась я, — у нас нет в запасе вашей вечности.

— Как знать, молодая гемма, как знать...

Через несколько дней, столкнувшись с Индирой в коридоре один на один, я все-таки не удержалась.

— Вы не могли бы мне сказать, как все-таки работает эта штука? — я покачала кристалл, держа его за цепочку.

— Увы... — вздохнула баст, — впрочем... помнится, в объяснениях Великого и Ужасного фигурировал загадочный принцип НЁХ. Боюсь, что это все, чем я могу помочь.

Я поняла, что стою с открытым ртом.

— Но как же... Как же вы можете использовать что-то, принцип работы чего не изучен?

— Знаете, гемма, у нас, у магов, есть золотой принцип...

— Какой же? — подала я ожидаемую реплику.

— Если работает — не трогай! — и баст решительно прошелестела юбками мимо меня.

Индира сидела в кресле, развернутом так, чтобы можно было смотреть в окно, гардины на котором были заранее раздернуты. Услышав звук открывающейся двери она обернулась ко мне и мимолетно улыбнулась.

— Проходи гемма, устраивайся поудобней, и подождем.

Я, пыхтя, сделала себе гнездо из подушек, одеяла и покрывал с кровати баст, решив, что, судя по настроению, они ей уже не понадобятся, привалилась спиной к подлокотнику кресла и взяла кристалл в руки. Ледяная, даже сквозь одежду, кисть баст мягко легла мне на плечо. Мы в молчании смотрели как солнце завершает свой путь за край земли, уступая место сумеркам и первым звездам.

А потом рука на плече стала тяжелой, и кажущиеся такими хрупкими пальцы сдавили плечо до боли. Казалось, что ногти на них сменились когтями, впиваясь в мое тело, не давая ни вырваться, ни отстраниться. Впрочем, ни задуматься, ни возмутиться я не смогла — кристалл в моих засветился изнутри белым сиянием, и вскоре он уже жег мои пальцы. А потом баст закричала, пронзительно, надрывно, так, что хотелось сунуть голову под подушку, и забиться куда-нибудь — все-равно куда, лишь бы не слышать этого крика, не слепнуть от проникающего даже сквозь закрытые веки сияния, не чувствовать боль в плече, пальцах, голове. В голову пришло нелепое сравнение — больше всего это было похоже на роды. То самое время, когда ты, в сиротской казенной ночной рубашке со штампом на подоле мечешься от схваток в стерильной белизне больничного бокса с его искусственным освещением, и понимаешь, что когда-нибудь это закончится. Ты сможешь, выдержишь, справишься, как справлялись многие до тебя, как будут справляться после тебя, и сейчас справляются одновременно с тобой где-то еще, делают эту самую важную женскую работу. Я держала кристалл ладонями, чувствуя, как дрожат руки, как обжигает кристаллом пальцы, как губы становятся солоноватыми от потекшей носом крови, как хрустнула, не выдержав, ключица, и пыталась вспоминать Мишку и Андрюшку. Какими смешными они были в стандартных голубых одеяльцах, когда их привозили в палату в пластиковом корытце, как потом учились — поднимать голову, гукать, ползти, вставать на ноги. Я равнодушно отметила краем сознания, что за окном начался настоящий ураган, как тот, что принес меня сюда. Там, снаружи бесновался ветер, стучали по стеклу капли дождя. Все закончилось неожиданно. Рука баст разжалась и бессильно упала с моего плеча. Казалось, что время остановилось, что весь мир замер — такая вокруг настала тишина. Последнее, что я помню перед тем, как потерять сознание — это белые хлопья снега, что плавно кружились за окном.

Очнулась я в одиночестве, в комнате, что служила спальней нашей троице последние несколько дней. Странно, но я сразу поняла и где я нахожусь, и вспомнила все, что случилось. Голова болела, руки были в бинтах, и во всем теле чувствовалась противная слабость, но доставшееся мне от деда фамильное упрямство заставило меня в несколько приемов, и не с первого раза, но встать на ноги. Иногда мне казалось, что так я борюсь с самым страшным из своих страхов — страхом, что я окажусь беспомощной, и буду зависеть от других, вот, например, как сейчас. Сделать шаг не удалось, я впервые узнала, что значит 'подкосились ноги' — когда ты просто не можешь идти дальше, не можешь устоять. От падения меня спасли сильные, судя по густой растительности, мужские руки, которые вздернули и удержали вертикально.