Судьба в наследство

Узнав, что его преосвященство спешным образом покидает Звенич, епископ-суффраган Эрманарих, назначенный временным управляющим в городе, спешно прибыл в резиденцию. Боклерк в это время укладывал в дорожные сундуки бумаги, необходимые записи, собирал епископские вещи. Констанс же, поспешно просматривал оставшиеся документы, прикидывая, следует ли их брать с собой. Входя в кабинет Эрманарих с порога начал:

— Ваше преосвященство, прошу вас, останьтесь в городе хотя бы на время празднеств. Служба в праздничные дни, под вашим началом станет апофеозом торжества справедливости Божьих законов, над земными пороками.

Епископ Констанс поднял глаза на вошедшего.

— Я ценю ваше высокое мнение о значимости моих поступков, но дела требуют моего немедленного присутствия в столице этого государства, — голос его преосвященства был сух и холоден.

Поняв, что настаивать больше не стоит, молодой епископ тут же предложил:

— Тогда возьмите с собой дополнительно братьев, для усиления вашей охраны. Дороги нынче не спокойны, в Винете в связи со сменой политического курса отношение к священнослужителям не самое доброе.

Констанс подумав пару секунд, одобрительно кивнул, соглашаясь, и вновь занялся просмотром бумаг. Однако Эрманарих, хоть и видел, что его присутствие здесь не своевременно, не уходил. Тогда епископ, не отрываясь от своего занятия, бросил:

— Как только я получу документ о лишении Звенича вольностей, я сообщу вам. И если пойдет все успешно, уже на ближайшем конвенте будет определен глава диоцеза провинции Крисовы. В произошедшем здесь вы сыграли значительную, пожалуй, я бы сказал весьма важную роль. Это будет учтено.

Епископ-суффраган не смея больше настаивать, удалился, а Констанс вместе с увеличенной охраной за два дня до наступления Нового года покинул город. И теперь наконец-то после шести дней пути по заснеженной дороге въезжал в столицу.

Гюстав II пришел к власти сорок два года назад, когда страна полыхала междоусобным мятежом, разожженным им же самим. Его родной брат, слабовольный король, восседавший тогда на троне, погряз в сибаритстве и распутстве, и отпустил вожжи управления. Предаваясь утехам плоти и живота, он пустил страну практически под откос. Бездумно подписывая указы, подсунутые его жадными, но льстивыми министрами и не менее алчными священнослужителями, монарх дробил единое государство на провинции, щедрой рукой раздавая их подхалимам обоего порядка.

Уже через год такого правления Винет начал 'сверкать' свободолюбивыми графствами, баронствами и даже наделами вольных ярлов, что пестрой толпой хлынули с северо-востока. Пограничное государство Бувин, не находившееся под протекторатом Церковного Союза, щедро делилось с безвольным соседом авантюристами всех мастей.

Разворошив угли мятежа тлеющего по северо-восточным границам, Гюстав оттянул на себя королевские войска, а после с группой заговорщиков ворвался в практически неохраняемую столицу и сверг брата с трона. Занимавший в ту пору Святой Престол Папа Малахий VIII, собрался было выдвинуть четыре объединенные капитулии1 из ближайших боевых монастырей Ордена Святого Варфоломея Карающего, усилив их братьями сподвижниками, чтобы свергнуть узурпатора с власти. Однако изворотливые послы, оперативно посланные новоявленным монархом, а так же весьма щедрые дары, убедили главу Единой Церкви, что целостная, богатая и сильная страна, чей престол возглавляет вероломный захватчик королевских кровей, гораздо лучше, нежели чем тлеющая очагами пожарищ и смуты, нищая и истекающая кровью земля под рукой законного правителя.

Вернувшиеся из Святого Города гонцы привезли с собой папскую буллу2 о легитимном престолонаследии Гюстова II. И осенью 463 года от образования Союза или 7667 года от сотворения мира состоялась пышная коронация нового государя Винета.

Естественно много позже умирающий Малахий жалел, что позволил этому вероломному наглецу занять трон одной из крупных и богатых стран союза. Он даже придал его анафеме3, но изменить сложившееся положение дел уже был не в силах.

Едва взойдя на трон, новый монарх щедрой рукой раздал земли и титулы своим сторонникам, тем самым утвердив их на ключевых постах, а неугодных выдворил в ссылку на окраины, а то и вовсе отправил под топор палача, попутно конфисковав имущество. Потом, на протяжении нескольких лет Гюстав твердо принялся наводить порядок в своем государстве, высылая карательные отряды на подавление мятежей, разбивая наголову лихие отряды бувинских князьков, что по старой привычке отваживались пытать счастья на богатеющих землях соседа. А когда целостность и спокойствие страны было восстановлено, и она богатея год от года, лишь укрепляла свою мощь и державную силу, деятельный монарх обратил свой взор на церковников.

Видя сколь большие средства уплывают из казны, и какими значительными угодьями обладают епархии орденов, Гюстав начал их притеснение. Первым делом он, взамен выделения угодных священнослужителям земель под строительство госпиталей, начал возводить свои королевские дворы, где ввел правила и положения, точно скопировав их с госпитальерских орденов. Вторым и самым важным его шагом, который вмиг перечеркнул какие бы то ни было чаяния пресвитерия на спокойное сосуществование с нынешней светской властью, был указ-ордонанс4 об ограниченном вывозе золота и серебра за пределы страны. Прочие же действия по сравнению с этим указом не шли в сравнение, поскольку золотой поток из Винета, щедро вливаемый в церковную казну, иссяк.

По началу Святой Престол смотрел на действия дерзкого правителя сквозь пальцы. К тому моменту вялотекущая война с Раджпуром на юге вновь приобрела недюжинные масштабы и размах, отвлекая на себя все внимание. Но когда вексельная система, бывшая доселе наиболее надежным способом оплаты на территории Союза впервые дала сбой (неподкрепленные внутри страны золотом бумажки отказывались принимать из рук подателя оных), вновь обратил свой взор на восток. Однако было уже поздно.

Когда изрядно потрепанные беспрестанными стычками с кшатриями — свирепыми воинами Раджпура — братья подступили к границам непокорного Винета их встретили не менее суровые полки пехоты, лучников и тяжелой кавалерии.

Тогда мудро решив не устраивать гражданскую войну, поскольку по разные стороны оказались родственники и соседи, церковники, тем не менее, не сдались, а продолжили борьбу уже другими способами. Закулисные интриги, законодательные акты, проповеди очерняющие власть, даже подкупы и подлоги — все пошло в ход. И теперь все влияние, а так же время деятельного государя уходило на это противостояние.

Постепенно дальние уголки страны пришли в упадок, на северо-востоке начали все чаще зажигаться тревожные огоньки грабительских рейдов вновь почуявших слабину лихих князьков. Градоправители, прежде прижатые к ногтю, а теперь получившие некоторую свободу, начали забирать все больше власти, еще больше сокращая приток денег в королевский бюджет и увеличивая его в свой карман. И однажды — о чудо — чаяния пресвитерия сбылись! Забытый родителем из-за непрекращающихся политических проблем королевский отпрыск нашел утешение и понимание в лице личных наставников и духовников. И если первые подбирались ему отцом, то вторые, несмотря на ряд строжайших проверок службы королевской безопасности, все же подсовывались Святым Престолом.

Как только стареющий монарх начал сдавать свои позиции из-за сжигавшей его изнутри болезни, священнослужители воспрянули духом и подняли головы. А едва родитель окончательно слег, подталкиваемый ими к действиям наследник престола, принялся проводить политику угодную Святому престолу.

Первым делом он проредил ряды сторонников отца, в руках которых были сосредоточены рычаги власти, сменив их на ключевых постах приверженцами папской воли. А после, едва родитель отошел в мир иной, начал основательную чистку дворянства. Ныне Гюстав III являлся лишь марионеткой в руках пресвитерия.

История, создаваемая руками Церкви, сделала головокружительный кульбит и расставила все по прежним местам.

Его Преосвященство прибыл в столицу Винета третьего января нового 506 года от возникновения Союза. День выдался морозным и ясным, солнце ослепительно играло на свежевыпавшем снеге, заставляя находившихся на улице людей щуриться и прикрывать глаза рукой от яркого света. Утренний дым из тысяч топящихся очагов успел развеяться, но его приятный смоляной запах все еще держал город в своих объятьях, невольно напоминая об уюте родного дома, кружке свежего завара, улыбке матери.

По широким наскоро расчищенным от снегопада улицам карруса его преосвященства доехала до посольского квартала и остановилась перед крыльцом одного из наиболее больших и богато украшенных зданий. На его шпиле гордо реял белый папский флаг с золотыми крестом, посохом и митрой. У парадного крыльца на вытяжку стояли два воина в парадных сюркотах Ордена Святого Георга. Уже одно то, что вход охраняли именно братья из ордена, обязанности которого входила лишь охрана Святого Престола, говорило — находящиеся здесь люди являются официальными и полномочными представителями Церкви.

Тут же из дверей навстречу его преосвященству вышел священнослужитель. Низко со всем почтением он поклонился и помог выбраться из повозки, а за тем, все так же выражая безмерное уважение, проводил вовнутрь.

— На данный момент свободны покои неофициального посла при дворе, — сообщил он, в очередной раз клянясь. — И если вам будет угодно их занять, я прикажу немедленно растопить камин.

Констанс лишь едва заметно кивнул, обозначая свое согласие, а расторопный брат-прислужник, со словами: 'Соблаговолите обождать в общей гостиной', — уже поспешил исполнить обещанное. Но едва тот удалился, из неприметной дверцы появился другой прислужник, и безмолвно указывая направление, проводил его преосвященство в богато обставленную комнату, устланную роскошными баразскими коврами. Стены и мебель в ней были отделаны лиловой парчой, а в большом практически во всю стену камине горел огонь.

Прислужник, все также безмолвствуя, налил из серебряного кувшина, стоящего ближе всего к огню, теплого вина и подал епископу, а затем так же тихо ушел.

Его преосвященство, выбрав кресло поближе к жару камина, уселся и уже задремал, как в тишине раздался требовательный голос:

— Кого я вижу?! Ваше преосвященство?!

Констанс удивленно распахнул глаза и увидел перед собой невысокого, полного, можно даже сказать округлившегося старца, одного с ним возраста, в простой черной сутане и круглой шапочке на макушке. Лишь по алому поясу, перехватывающему необъятную талию, становилось понятно, что тот не простой служитель, а имеет значительный сан, в данном случае — епископский. Подошедший стоял перед его преосвященством, вскинув в непонятном жесте пухлые ручки — то ли сбирался обнять его, то ли всплеснул ими от отчаяния, что не может этого сделать.

Епископ спокойно отставил уже остывший бокал на столик, что стоял возле подлокотника, а после с достоинством встал, важно склонил голову, представляясь:

— Собственной персоной, и вот уже как пять лет первый достойный доверия.

И в следующий миг чопорность момента была разрушена, два старца стиснули друг друга в объятьях.

— Святые угодники! Коста! Сколько лет прошло, как я тебя видел?! — толстячок обнимал Констанса.

Тот в свою очередь не увиливал от пухлых рук.

— Максимилиан! Макс! Невероятно?! Я обомлел, когда увидел тебя! Ты совершенно не изменился!

С его преосвященства слетела вся прежняя холодность и напыщенность. Теперь он казался простым человеком, встретившим старого друга, которого не видел давным-давно.

— Мы не виделись больше дюжины лет! Какими судьбами ты здесь?! Когда прибыл? — нетерпеливо спрашивал Максимилиан.

— Не дюжину, а одиннадцать, — все же педантичный Констанс остался верен себе. — А ты что здесь делаешь? Твой епархиальный монастырь в соседней провинции. Я собирался ехать к тебе...

— Да, вот... — отмахнулся толстячок. — Ты-то сам как?!..

Вопросы посыпались как из рога изобилия. Констанс же даже не успевал отвечать, в свою очередь задавая свои. Епископ никак не ожидал встретить здесь старого друга, рассчитывал только, что в процессе всех дел ему удастся послать весточку и не более. Заботы и хлопоты не позволили бы выкроить ему время. И тут, о счастье, они оказались в одно время в столице.

Они были друзьями с детства, поскольку граф д'Гём, сколько помнили на роду, всегда дружил с ближайшим соседом бароном де Л'Ори. Их матери ездили друг к другу по пустякам и болтали часами. Старшие братья вместе были представлены ко двору и дали вассальную присягу государю Бремула на официальном приеме в столице Локмарн. Отцы, не смотря на разницу титулов, всю жизнь поддерживали и восхваляли соседа за отвагу и мудрость, с которой они распоряжались ленными наделами. Все это было в детстве, пока они — младшие сыновья в роду — не столкнулись с выбором жизненного пути.

Если старшим доставалось поместья и все земельные наделы согласно праву майората5, а вторые еще могли рассчитывать на покупку патента и успешную карьеру при дворе, чтобы заслужить ненаследное, а возможно если повезет, то и наследное дворянство. То третьим или четвертым сыновьям не доставалось практически ничего. Они так же могли пойти в придворные или попытать счастья на военной службе, но путь их, без протекционизма родителей был бы чрезвычайно труден.

В большинстве своем им оставалось податься в священнослужители. Эта дорога была наиболее возможной, но как выяснилось — не самой легкой. Однако Церковь всегда нуждалась в образованных детях дворян.

Вот так и вышло, что рассудительный с детства Коста предложил своему другу и товарищу по играм Максу пойти рука об руку и проложить свой жизненный путь по церковным устоям. Родители с легким сердцем и возможно даже с радостью, что отвязались от обузы, ведь им не пришлось насильно заставлять детей делать выбор, благословили их решение и отпустили в свободное плавание.

В дальнейшем дороги друзей разошлись, каждый из них выбрал свою стезю, но, тем не менее, они сохранили в сердцах то единственное светлое, что держало их и осталось с безоблачного детства.

Им изредка удавалось видеться, и каждый раз их встречи были случайными и скоротечными, но по-прежнему оставались наполненными той искренностью и доверием, которые были возможны лишь в далекой юности. Максимилиан выбрал дорогу служения в Ордене Ответственных в судебной ветви, а Констанс в боевом Ордене Святого Варфоломея Карающего.

И вот теперь, когда на пороге уже явственно показался седьмой десяток, судьба вновь столкнула их, позволив на короткий промежуток времени сбросить маски холодного высокомерия, так почитаемого у священнослужителей, и ненадолго вернуть прямоту и искренность чувств.

— Все остановись, — со смехом прервал словоизлияния друга Констанс. — Не знаю как ты, но я могу проторчать в этом государстве не менее месяца.

— Это замечательно! — вскричал Максимилиан, и неожиданно предложил: — Тогда жду тебя к обеду! — а потом, видя, что епископ хочет возразить, добавил: — И не спорь со мной. Я здесь старейшина по дипломатическому корпусу как-никак! И вдобавок самим Папой назначен официальным представителем Святого Престола!