Когда я озвучил вроде бы естественную мысль, все покрутили пальцами у виска. Но я включил свое занудство на полную и начал капать на мозги. А действительно — возвращаться назад в Ковно нам сейчас будет дальше, чем идти вперед на Кенигсберг. В Кенигсберге — узлы железной дороги, аэродромы, войск в тыловом городе наверняка мало, а складов — много. От нас вряд ли ждут такой наглости, если вообще знают что мы здесь — ну стоят какие-то немецкие части с немецком же городе — это авиаразведка и увидит. Связь мы перерезали, бегунков отлавливают наши ДРГ. Да про нас вообще могут не знать !!! А если знают — не подумают, что мы пойдем дальше. Да если даже знают и готовятся — ну, не получится — пойдем назад — все-равно нам в бок сейчас никто не сможет ударить — если кто и дойдет, так только пешком, а пехота нам в наших стальных коробочках на один зуб, от авиации мы более-менее прикрыты зенитками, да и не всякий авиатор будет стрелять по колонне своих войск. А там — склады, аэродромы, железнодорожный узел. Да вы представляете, какой это будет удар !!! Да даже в идеологическом плане — представьте — захвачен немецкий город, сердце прусского милитаризма !!! Это будет бомба по всему миру !!! Ну сто километров — чего тут говорить, есть же поговорка — сто километров собаке не крюк. А мы даже лучше. Три часа — и на побережье. Вскупнемся ... а ?

Уже через пять минут в глазах некоторых офицеров начал появляться шальной блеск. Через полчаса все завертелось. Формировали колонны, согласовывали новые планы с оставшимися частями, нарезали всем ближайшие и перспективные задачи. Через час, еще не закончив планирование, первые колонны уже тронулись в путь.

Нас, конечно, ждали, но не то чтобы очень. Все-таки использование вражеской формы очень сбивает врага с толку, хотя сами же немцы использовали такую тактику не раз. Особенно когда не верят в такую наглость. Так что город и большинство фортов мы взяли практически с наскока. Еще три форта пока только обложили и обрезали им связь. Семь аэродромов в окрестности дали нам почти сто самолетов разных типов — не знаю что они тут делали так далеко от фронтов, но и ладно. Может, собирались действовать против нас — не знаю. Первыми мы пустили в ход самолеты — на своих транспортных самолетах мы перекинули в Кенигсберг экипажи летчиков, и двадцать бомбардировщиков каждые два часа начали гвоздить окружающие железнодорожные узлы и мосты. Находясь в глубоком тылу, они были без зенитной охраны и потому беззащитны против ударов с воздуха.

Хорошо, мы притормозили разгром дороги в Германию и сначала сосредоточились на южных и северных направлениях, откуда был вероятнее всего подход частей, спешно снятых с фронтов. Поэтому с запада к нам тепленькими попали состав с танковым полком, два состава с горючим, пять составов с продуктами питания и пехотный полк — его правда пришлось уже расстреливать из танков — они что-то заподозрили и тормознули прямо в поле. Но все-равно удалось набрать три сотни пленных — мы их собирали для обмена. Затем мы прошли и по западным путям, но там все вышло уже не так гладко — мы прилично нашумели и немцы, временно запретив полеты своим бомбардировщикам, подтянули истребительную авиацию и стали сбивать все свои бомбардировщики, которые обнаружат в воздухе. Ну да, логично — после запрета полетов летать будут только захваченные нами — не ошибешься. Так что в двух последних налетах мы потеряли пять бомбардировщиков и семь истребителей. Но выжали из ситуации все возможное и наверное даже больше.

Встал вопрос — 'А дальше-то что ?'. В принципе, мы нарушили движение грузов ко всему северному фронту и осложнили движение к центральному. Теперь можно бы все повзрывать, поломать и делать ноги. Но жаба душила. Вот он — Кенигсберг. Столько здесь положили людей в 45м чтобы его взять ... А сейчас такое же количество, если не больше, здесь положат немцы. Правда, и защитники превратятся в смертников. С другой стороны — запасов тут хватит и на год обороны, особенно если хорошо закопаться и залить все бетоном. Сели думать.

Пока командиры думали неделю, бойцы зачищали город — собирали гражданских в общественных помещениях, создавали что-то вроде гетто — огороженные колючей проволокой общественные дома и даже жилые кварталы, где можно было бы контролировать большие массы населения и вместе с тем не сгноить его раньше времени — обмены гражданами никто не отменял. Военнопленных запаковали в казармы и складские помещения. Тыловые службы сбились с ног, налаживая логистику доставки продуктов питания, медицинской помощи, гигиены. Но все вроде утряслось. Как дисциплинированный народ, немцы смирились со своим положением и сами очень помогли в организации — наладили службу быта, питания, следили за порядком, организацией работ — на всякий случай мы начали строить оборонительные рубежи и заграждения — и сами, и руками гражданских и военнопленных. Приходилось ставить усиленную охрану, но работы продвигались быстро — уже на третий день на самых танкоопасных участках стала вырисовываться система рвов и ходов сообщений — доты и позиции орудий нам пришлось копать самим, чтобы не дарить немцам нашу систему огня, если придется отпускать пленных.

Также осваивали три эсминца, что захватили в порту. На четвертом успели что-то заподозрить и выйти в море, но недалеко — его потопили бомбардировщики и сейчас он торчал мачтами, наполовину перекрывая фарватер.

ГЛАВА 20.

Немцы отреагировали оперативно — потеря такого города сама по себе тяжела, а еще прервалось сообщение с северной группой войск ... Уже на второй день на нас вышли парламентеры с предложением уйти из города с гарантией свободного прохода на свою территорию. Ушли ни с чем — мы еще не решили что делать. На третий день начались танковые атаки с севера — немцы оттянули резервы от фронта в Прибалтике и бросили на нас. Несколько небольших колонн мы перехватили засадами еще на марше, потом они разослали во все стороны разведгруппы из прибалтийских националистов, и скрытных ударов у нас больше не получалось — только маневренная оборона против развернувшегося в боевые порядки противника. Но и так мы отходили к Неману почти неделю, а потом перешли его с севера на юг и заняли уже подготовленные опорные пункты — пусть теперь выковыривают.

В небе шла битва. Наши двести пятьдесят истребителей прикрывали сотню штурмовиков и семнадцать бомбардировщиков, которые наносили удары по немецким частям. Фашисты пытались завоевать господство в воздухе, но не могли выделить достаточное количество истребителей — с севера на них давил наш Ленинградский фронт. Так что придется их наземным войскам штурмовать нас в лоб и без особой артиллерийской поддержки — первоочередной целью штурмовиков, как всегда, были артиллерийские позиции фашистов, и чем крупнее калибр — тем важнее была цель. Над одной батареей 150мм гаубиц мы потеряли три штурмовика — немцы сосредоточили там много зенитных орудий, а разведка это прохлопала. Батарея была потом уничтожена радиоуправляемыми бомбами с высотных разведчиков.

На пятый день вдали появились линкоры, грозно поводили стволами, но убрались не солоно хлебавши после того, как мы им сообщили, что если откроют огонь по нашим полевым укреплениям, мы разрушим город.

За взятие Кенигсберга на нас пролился дождь наград и званий. Мне достались Звезда Героя, Орден Боевого Красного Знамени и звание полковника — теперь уже настоящее.

Советские газеты захлебывались от восторга, немецкие — от ненависти и обещаний стереть с лица земли вероломных азиатов, газеты остального мира сдержанно приветствовали наш успех — если у нас так и дальше пойдет, мы не успеем как следует поуничтожать друг друга.

Наконец, через неделю раздумий, консультаций, согласования планов с руководством СССР мы решили — Кенигсберг теперь наш навсегда.

Начали спешно возводиться дополнительные укрепления, по шоссе с востока на запад и обратно потекли потоки грузов, техники и людей. Мы готовились к драке.

Немцы тоже. Начавшись удачно, общее немецкое наступление на юге остановилось. Киев был окружен но не взят, в Крыму у нас оставались Севастополь и Керченский полуостров, а на север с Украины потянулись составы с немецкими войсками — не доделав начатое, немцы все бросали и спешили отбить свой город.

И тут выстрелила наша Карпатская тема.

Еще год назад я с удивлением узнал, что Ужгорода нет, есть Унгвар и он в Венгрии. А раньше был в Чехословакии. Странно. Стал разбираться с вопросом и всплыли русины, или как их иногда называли — лемки. Оказывается, они жили и вокруг Львова (отчего тот и назывался Лемберг) — частью в Словакии, и вокруг Кракова, хотя я всегда думал что Краков находится на исключительно польских территориях. (на самом деле поляки выселяли оттуда население на запад Польши для борьбы с националистами, а вместо них селили поляков — так местность и стала окончательно польской — лемковщина не была передана СССР а осталась в Польше, поляки стали выселять лемков в УССР, оставшихся польские националисты запугивали и убивали, в 47м в ходе операции 'Висла' 140 тысяч лемков было переселено на запад Польши — на земли, отошедшие ей от Германии. Сейчас пусть туда селятся поляки Львова и Кракова, тем более что 'обмен населением' начался в 44м — на Украину было переселено почти 500 тысяч человек, в Польшу — около миллиона — так что тогда это было обычным явлением , а словаки в 50х годах стали украинизировать своих русинов, часть переселили на Украину). И язык русинов — карпаторусский — гораздо ближе к русскому, чем тот же украинский. Решили лезть на эту территорию — не дело, когда вдруг пропадает столько нашего народа — не важно — от репрессий, переселений или культурного насилия. Наладили связи, послали инструкторов, стали создавать партизанские отряды под нашим общим руководством.

Сблизились и с гуцулами. Оказалось, что эти пастухи и бандиты — отчаянные ребята. Еще бы — столько столетий находиться под инородной властью и сохранить свою культуру — это могли сделать только такие оторвы. Постепенно стала формироваться область наших интересов на Восточных Карпатах. Русский язык и атеизм, основанный на православии, социализме и марксизме без тех инородческих зверств, что потом назовут сталинизмом — такая перспектива привлекала много людей. УПА (тут она была образована немцами раньше — в 1942м) стала таять — все больше людей начало переходить в наши отряды, агентуру. В националистах оставалась только самая отмороженная часть из ополяченной 'шляхты', львовских поляков и онемеченных 'украинцев'. У людей наконец появилась возможность обрести дом, где они будут хозяевами, а не второсортным нацбольшинством.

На данный момент в Карпатах было много русофильских организаций, это уже потом, после освобождения от фашистов, были и их роспуск, и украинизация карпатских русинов.

Так что всю эту питательную среду сопротивления фашистам мы инкорпорировали в свои структуры, с трудом удерживая подполье от того, чтобы обнародовать декларацию о присоединении к ЗРССР — еще было не время — на них набросятся все — немцы, поляки, словаки, венгры, 'украинцы'. Дождемся кануна освобождения, тогда поднимем и восстание, и флаг ЗРССР. И поставим всех перед фактом — и Сталина с его щедростью за счет восточных славян — пусть свое Закавказье тасует и раздает другим странам, если так приспичило, и Запад — с его политикой разделения — пусть сами делятся (как там интересно ирландцы с шотландцами ?), и 'освобожденные от фашистского ига народные демократии' — нечего было поддерживать Гитлера, стервятники.

Кстати, так у нас появилась и дальняя разведка — на этой волне мы стали налаживать связи с русинскими эмигрантами — строить свою агентурную сеть на основе национальных связей. Русинские диаспоры проходили обучение, получали от нас оборудование, оружие, начинали подминать местный бизнес, бороться с другим диаспорами, встраиваться во властные структуры местного уровня. Теперь они были не одни, им было куда вернуться если что. А ребята там были не промах — тот же знаменитый Энди Уорхолл — на самом деле Андрей Варгола — четвертый сын русинов-эмигрантов.

Но самое главное — организовали бывшие ранее разрозненными русинские партизанские отряды в одну структуру, подчиненную единому командованию — по аналогии с нашими диверсионными батальонами со штабами координации. Подкрепили это объединение инструкторами, оружием, связью, обучением тактике. И теперь их время настало.

Немцы двинули свои армады с Украины на север и вляпались в точно такую же ситуацию, что и у нас летом-осенью 1941го года. Взрывались мосты, поезда шли под откос, паровозы обстреливались противотанковыми ружьями, эшелоны разграблялись. Но все-равно, благодаря своей настойчивости и порядку за месяц они смогли протащить три танковые дивизии и десять пехотных.

Мы же весь июль окапывались. Заняв Кенигсберг в середине июня, мы построили оборонительные рубежи в двадцати километрах к югу и в ста — к северу от города, по Неману. Нажим с севера, который был довольно сильным сразу после падения Кенигсберга, быстро сошел на нет — поняв, что нас с кондачка не возьмешь, немцы решили переть на нас с двух сторон одновременно — с севера и юга.

Мы составляли планы обороны исходя из возможных сил и средств противника. В конце июня, на одном заседании, кто-то сказал про систему озер — вот выйдут оттуда фрицы и надают нам. Другой возразил — или мы загоним их в болота — отомстим за 14й год. И тут все ошеломленно уставились друг на друга. Точно ! Восточно-прусская операция !!! И стали срочно перекраивать свои планы. Оставленные было нами города в полосе до мазурских озер и далее мы снова забрали себе, прошли частым бреднем и выгребли все немецкое население — обменный фонд. Много их не ушло — наши ДРГ и до этого препятствовали передвижению по дорогам и заворачивали беженцев обратно.

Первая линия прошла через Фромборк, расположенный в семидесяти километрах от Кенигсберга на Балтийском побережье, Вормдитт, Алленштейн, и далее на восток к Августову и Гродно. Сами города мы обложили опорными пунктами, а между ними, в краю болот и озер, устроили засеки, подтопления, завалы. В тылу от этой линии — вдоль и в направлении к ней — проложили десятки километров дорог, поставили полсотни мостов — то, что разрушали еще две недели назад, срочно потребовалось восстанавливать. Перед этой полосой обустроили позиции и маршевые пути для активной обороны — это будет предпольем нашей обороны.

Собственно, в направлении на Кенигсберг, с юга они могли идти вдоль балтийского побережья либо южнее — на Алленштейн — остальные пути были малопроходимы для крупных групп войск. Восточнее — на западном фасе нашего фронта -ситуация была хуже — от Белостока они могли ударить на восток в направлении Волковыска, Барановичей и Минска, на северо-восток — на Гродно, на север — по Августову и на северо-запад — на Граево. Это была самая опасная точка нашей обороны, которая требовала привлечения больших сил, так как нам приходилось держать большой периметр, тогда как немцы были вольны гораздо меньшими силами ударить куда угодно — и все-равно у них окажется локальное преимущество.