1. Социо-пат

— Все бы тебе ковбойские аналогии, — обличающее выставил перед собой указующий перст Сэм. — Я же уже сказал, что не отнекиваюсь.

— Еще бы ты попробовал... Я пойду, гляну, как там сам знаешь кто. А ты делай свое дело.

— Да уж не извольте беспокоиться.

Только теперь эти два нахала соизволили отнестись к ней как к живому человеку, а не как к тумбочке.

— Канзаки-сан, — повернулся к ней Мастер. — Мы должны вам кое-что сообщить.

— Ага, кое-что, — вылез вперед Ватанабэ. — Вас переводят из Токийского отделения.

— Переводят? — переспросила она. В душе девушки начало зарождаться нехорошее подозрение. — Куда?

— Э-хе-хе... — замялся Сэм. — Видите ли, вам доверены совершенно секретные сведения категории "Каппа", так что, пока вы сидели у нас, было оговорено с вашим начальством у Крестоносцев...

По хитрому-хитрому выражению, мелькавшему в глазах толстяка, Канзаки уже поняла, куда ее закинула судьба в тот вечер, когда на девушку напал Фрэнки. Но поверить в это все еще было сложно.

— Вы что, хотите сказать, что... — она поднялась с диванчика. Кроме охранника, дежурившего за приемным столом возле входных дверей в дальнем конце вестибюля, никого рядом с ними не было, но девушка все равно понизила голос. — Вы хотите сказать, что меня переводят... В Восьмой отдел?

— Вот именно это мы и хотим сказать, — осклабился Сэм. — В ближайшее время вам предстоит перевод и курс переквалификации.

— Но... Погодите минутку! — Канзаки шагнула в сторону Инквизиторов. В голове ее творился полнейший сумбур. Вот так в одну секунду узнать, что из Крестоносцев, обладавших благороднейшей репутацией, наверное, во всем мире, из наследников благородных армий, хранителей мира, ты превращаешься в одного из Инквизиторов, этих грязных шпионов, которых терпят только потому, что грех иногда может победить только грех... Это непросто. — Погодите, погодите!.. Я... Я не согласна!

Остановившись в полуметре от Сэма и Мастера, Канзаки судорожно замерла. Глаза ее, хоть сама девушка того не знала, метали молнии. Темперамент у Мегуми был неслабый, пусть и умеренный слегка годами христианского смирения. И в некоторые моменты своей жизни она не могла сдерживать его проявлений. Дышала она часто и прерывисто, переводя гневный взор с одного Инквизитора на другого. Ватанабэ понимающе и цинично усмехался, Мастер холодно и сухо глядел на нее своими круглыми синими глазами.

— Лейтенант Канзаки, ваше назначение — не вопрос добровольного согласия, — ледяным тоном отчеканил англичанин. — Не забывайте, что вы на службе. А перевод в Восьмой отдел — лишь часть служебных перестановок. Или вы из тех, кто тешит себя иллюзиями о том, что наши отделы — это самостоятельные организации?

— Н-нет, сэр, но... — стушевалась Канзаки, как и большинство молодых Крестоносцев уверенная как раз в том, что у них с Инквизиторами нет ничего общего. — Но я...

— Тогда я не понимаю, зачем вам "но", — бросил ей Мастер. — До определения на курсы вы вверяетесь мистеру Ватанабэ. В том числе и для помощи в завершении операции, ставшей причиной вашего назначения.

— Так точно, сэр, — после короткой заминки выдавила из себя Мегуми, едва сумевшая перебороть клокочущий внутри гнев на этого самодовольного сухаря. — Прощу прощения, сэр.

— Так-то лучше, — столь же холодно произнес он. — С этой минуты Ватанабэ несет за вас ответственность. Не прощаюсь.

И, повернувшись на каблуках своих кожаных туфель, он прошествовал обратно по коридору вглубь штаб-квартиры. Мегуми и Сэм остались в вестибюле вдвоем. Ватанабэ смотрел на раздавленную новостями о повороте в своей карьере девушку с его всегдашней кривой ухмылкой. Она ответила ему настороженным и неприязненным взглядом.

— Вот что, Канзаки-сан... — скорчил он смешную гримасу в ответ на ее недоброе глядение. — Давайте-ка пойдем, поедим!

Заведения своеобразного японского общепита под названием "кайтены" появились в стране довольно давно. Однажды рядовым западнизированным японцам просто надоело платить немалые деньги, в районе трех тысяч йен, за дюжину суши в обычном ресторане, где это традиционное национальное блюдо готовилось в соответствии с почти ритуальными правилами: индивидуально, для каждого клиента, со всей тщательностью и вниманием повара, а затем подавалось на деревянных дощечках. В кайтене же за куда меньшие деньги можно было получить куда большее количество суши, приготовление которых было поставлено на поток, что, по мнению японцев эстетствующих и далеких от пролетарских вкусов и нужд, было профанацией самой идеей суши как блюда.

В центре помещения кайтена группа поваров трудилась в поте лица, скатывала колобки из риса и клали поверх них ломтики сырой рыбы. Затем блюдечки со спаренными порциями суши ставились на окружавший поваров конвейер. Движущаяся резиновая лента разносила кушанье по залу, где клиенты, не привыкшие задрать нос в кулинарных вопросах, лакомятся им совместно друг с другом, как в каком-нибудь американском "Макдоналдсе". Правда, качество суши в кайтенах зачастую оставляло желать лучшего, ибо не может у идей не быть недостатков. Все же, традиционный метод поедания этого блюда оставался популярным не без причин.

Однако недостаток вкуса с лихвой восполнялся пролетарским чувством единения, поскольку кайтены почти всегда были битком набиты посетителями. Ибо дешевизна и недостаток времени заставляют забыть о ненужной гордости.

Вот и этот кайтен наверняка трещал по швам в обеденное время. Но сейчас, довольно поздним вечером, народу здесь было не так много, чтобы удовольствие от еды портило засилье соседей-едоков. Поэтому Канзаки в душе порадовалась выбору своего спутника. Она никогда не любила толпы и вообще больших скоплений людей. Так что, когда Ватанабэ повел ее за собой в дальний угол зала, где к конвейеру примыкали отдельные кабинки-купе для семейного или просто близкого группового наслаждения прелестями рыбного рынка, девушка посчитала вечер протекающим почти удачно.

Суши в этом заведении оказались очень даже приемлемыми, и Мегуми почти не заметила, как проглотила около дюжины порций. За что почти сразу укорила себя мысленно: слежение за фигурой еще никто не отменял. Хотя можно, конечно, было сделать скидку на оголодалое состояние лейтенанта, не кушавшей с самого утра и только выпившей молока у себя дома.

В конце концов, совесть Мегуми была успокоена весьма своеобразным путем. Девушка просто сравнила себя с мужчиной, что сидел с ней в купе. И сравнение это делало ее на фоне Сэма Ватанабэ почти святой. Ибо толстяк ухитрился за то время, что они молча поглощали суши, употребить не менее сорока порций. Стопка тарелочек, чей цвет означал стоимость порций, все росла с его стороны стола, а Сэм вовсе не собирался останавливаться. Он упоенно работал палочками, забрасывая рисовые колобки с рыбой в свой бездонный желудок и, казалось, совершенно забыл о спутнице.

Мегуми искоса бросала на уплетающего суши толстяка взгляды и, наконец, не выдержала.

— Э... Ватанабэ-сан, вы что, голодный?

— М?.. — глянул он на нее, на миг прервав работу поедательной фабрики. — А... Нет.

На этом неловко начавшийся разговор прервался. Ни один из собеседников развивать беседу не стремился. Канзаки — потому что сегодняшний день и без того хорошенько наподдал ей по мозгам, а Сэм — потому что усердно поглощал суши.

Горка тарелочек все росла, и скучающая Канзаки, отбивая ленивую дробь пальцами на поверхности стола, принялась их считать. С некоторым удивлением насчитала восемьдесят две. Ватанабэ действительно был не дурак поесть. А тарелочки все прибывали. Их количество вскоре начало неуклонно близиться к сотне, и Канзаки засомневалась в собственных математических способностях. Уж слишком много выходило суши, оказавшихся у Ватанабэ в животе. Как бы он по швам не треснул...

— Э... Ватанабэ-сан, вам не хватит? — осторожно сказала она, прервав молчание.

— Хм... — тот снова прервался, смахнул налипший в уголке рта кусочек рисового колобка и тоже принялся пересчитывать свои тарелки. Сосчитав, прищурился и, после секундного раздумья, ответил:

— Думаю, пока нет.

— Что значит, "думаю"? — с удивлением глянула на него Мегуми. — Вы можете быть либо сыты, либо нет, разве не так?

— Ну да. Думаю, вы правы.

— Думает он... Так вы сыты или нет?

— Думаю, еще нет.

— Тьфу ты! — она даже рассердилась. — Опять "думаю".

— Ну так я же думаю! — взмахнул он палочками в правой руке. — В конце концов, для этого у меня мозги в голове.

— Это еще вопрос, там ли они... — пробормотала она себе под нос. — Но вы мне можете по-человечески сказать, когда закончите набиваться суши? Мне, знаете ли, не очень весело сидеть тут и за вами наблюдать.

— Так ешьте, — пожал он плечами. — Я ж вас не держу.

— В отличие от вас, мне нужно намного меньше сотни порций суши, чтобы насытиться, — ехидно произнесла Мегуми. — Причем я в этом совершенно уверена.

— С чем вас и поздравляю, — ядовитым тоном произнес Сэм. — А мне вот пары крошек хлеба не хватит, чтобы наесться.

— Интересные у вас крошки... — она выразительно глянула на башенку из блюдец, готовую накрениться и упасть. — Неужели и вправду можно столько съедать за один раз?

— Как видите, — усмехнулся он, беря с конвейера очередную порцию. — Если, конечно, я не похож на галлюцинацию.

— Прозрачность призрака вам точно не светит, — фыркнула Канзаки, когда Ватанабэ с прежним усердием взялся за поглощение суши. Вскоре количество порций Сэма перевалило за сто, и Канзаки вдруг обнаружила, что наблюдает за его обжорством с почти спортивным интересом. Сколько же он еще слопает?

Как выяснилось, слопал он еще примерно столько же. С негаснущим интересом Мегуми Канзаки пронаблюдала, как Сэм Ватанабэ забросил в желудок то девяносто четыре порции суши, наверняка вызвав истерику у поваров. Довольно выдохнув, он отложил палочки, вытер салфеткой рот и посмотрел на Канзаки, сидевшую напротив в состоянии безмолвного шока.

— Вот теперь я вполне уверен в том, что сыт.

— Вы... Из-за стола-то подняться сможете? — нашла в себе силы съехидничать девушка.

— Думаю, да, — хмыкнул он ернически. Вовремя подошедшая официантка ошалевшими глазами глянула на заставленный тарелочками стол и выдавила из себя:

— Эхм... Вместе платите, или отдельно?

— От... — начала было Мегуми, но ее перебил голос Сэма.

— Вместе, вместе.

— Тогда с вас за... — официанта запнулась, пересчитывая тарелочки... — За двести шесть порций...

— Не вопрос, — Сэм ловко извлек из кармана кредитку и протянул официантке. Совсем юная японка ловко вставила кусок пластика в отверстие для приема карт, что находилось по центру прибора, закрепленного ремешком на ее запястье подобно часам. Потыкав пальчиком в крохотную цифровую клавиатуру под приемным отверстием, официантка сняла со счета Ватанабэ затребованную сумму и вернула кредитку. Здесь уже навострились избегать иметь дело с наличностью.

Канзаки невольно нахмурилась. В Японии, как и на западе, не принято было проявлять подобную щедрость. Не те привычки у населения. Однако Ватанабэ нарушение негласного этикета нисколько не волновало. Убрав карточку обратно в карман, он обернулся к Мегуми.

— Ладно, ладно, раз уж вы сумели стерпеть меня, пока я ел, давайте развеем скуку.

— Это каким же образом? — подозрительно спросила девушка.

— Поработаем... — хитро ухмыльнулся Сэм, легко поднимаясь из-за стола, что опять убедило Канзаки в его нечеловеческих способностях. Нормальный человек после такой трапезы даже встать бы не смог. Хотя, возможно, это слишком смелое утверждение. Но вот что не захотел бы нормальный человек вставать — это точно.

Покинув гостеприимный кайтен и его вздохнувших с облегчением поваров, парочка уселась в машину Ватанабэ, немедленно тронувшуюся с места. Сидевшая на переднем пассажирском сиденье Канзаки спросила:

— Так что значит "поработаем"?

— А то и значит, что раз уж у меня появился персональный помощник... — расплылся в хитрющей ухмылке Ватанабэ. Мегуми стало ясно, что повороту с ее закабалением Восьмым отделом он крайне рад. — ...То, пожалуй, не буду я терять времени и начну пользоваться его услугами. Мы сейчас поедем терроризировать школьников.

Великая магистрелла Китами готовилась мстить. За то унижение, равного которому еще не было в ее жизни. За то, что страх, вселяемый ей в души жалких сверстников-обывателей, оказался смертельно ранен выходкой неизвестного выскочки. За то, что сама она оказалась в тисках ужаса перед этим выскочкой, неуязвимым для ее силы.

Ватанабэ уволился. Об этом стало известно почти сразу, как и о том, что предварительно он избил директора. Вся школа шепталась, искоса глядя на Дзюнко. Все знали, что скандал случился из-за нее. И никто, никто не боялся обсуждать случившееся в ее присутствии, пусть шепотом, но уже не цепенея при виде Китами. Унизительная порка во дворе как-то пошатнула фундамент ее пугающего авторитета. Пару раз Дзюнко даже слышала тихие смешки за спиной, угасавшие, стоило ей лишь шевельнуть головой в сторону веселящихся. Но она понимала, прекрасно понимала, что это — лишь первый шаг. Ватанабэ понимал, что делал, когда провернул с ней этот трюк. Он не лишил ее способности скрутить любого сверстника в бараний рог. Но он лишил ее тщательно созданного ареала мистической неприкосновенности. Он банально нашлепал ей ремнем по заднице, как самой обычной нашкодившей девчонке. И этим зародил у свидетелей своего деяния сомнение во всемогуществе Китами. В том самом всемогуществе, непререкаемость которого она насаждала все эти годы. Психология школьников не слишком сложна: если каждый день они видят, что собака может укусить, они ее боятся и обходят стороной. Но если собаку у них на глазах пнет взрослый, школьники задумаются. Каждому придет в голову вопрос: а что, если и я попробую пнуть эту шавку, которую так долго боялся? Вдруг и я вместо того, чтобы получить укус, получу удовольствие издевательства над другим существом?

Собака не может перекусать всех, кто вознамерится ее пнуть. Так и Китами могла разобраться со многими, но не с каждым. Особенно, если они возьмутся за нее скопом. А, учитывая количество тайных недоброжелателей, появившихся у нее за годы, в массовом сговоре можно было не сомневаться. Общий враг способствует сплочению против него. Поэтому, глядя на вещи здраво, Китами понимала: надо спасать положение. А сделать это можно лишь одним способом: жестоко и наглядно продемонстрировав, что с ней нельзя шутить.

Вот почему этим вечером Дзюнко спустилась в подвал одна. С собой у нее были лишь три свечи и мантия, используемая во время ритуалов. Щелкнув железом неухоженного замка, стальная дверь открыла девушке прямоугольник кромешной тьмы. Без малейших раздумий шагнув навстречу угольно-черной комнате, Китами на миг ощутила то сладостное, убаюкивающее прикосновение, что иногда приходило во время ритуала поклонения Князю Тьмы. Это была нежность хозяина. Впервые он дал ей знак так легко. Значит, она шла по правильному пути. Значит, все получится.