"Прозрачная клетка, — прошептал он про себя. — С стимулом в виде расширенного обзора."
Его палец завис над кнопкой "Принять". Но прежде чем нажать, он перешёл ко второму уведомлению. Оно было куда короче, служебного характера, от внутренней системы "Биос-3". Отправитель: Ева-28.
Текст: "Данные по сектору 7-Г получены. Благодарю за оперативность. В параметре 4-А (упругость композитной балки в точке K-12) есть расхождение с паспортным значением на 3.2%. Ваше мнение: критично для текущих нагрузок или мониторинг?"
Ничего личного. Сухая, техническая проверка. Но она спрашивала его мнение. Не у ИИ, не у инженера Ильи. У него. После всего, что было. После тяжёлого молчания и её ледяного отступления.
Лео отложил планшет на стол. Он подошёл к небольшому иллюминатору, глядя на тёмные силуэты лабораторных куполов. В его сознании два уведомления сложились в единую картину поля боя. Марк предлагал легальный статус, пытаясь взять под контроль. Ева — осторожно, через щель служебного взаимодействия, восстанавливала оборванную связь, проверяя почву. Она была слабым звеном в их идеальной системе. И одновременно — единственной точкой входа, которая имела значение.
Он вернулся к планшету. Сначала ответил Еве, коротко и технично, как и её сообщение: "Расхождение в пределах допустимого для статических нагрузок. При динамическом воздействии (вибрация свыше 5 Гц) точка K-12 станет концентратором напряжения. Рекомендую установить дополнительный датчик вибрации. График возможных точек установки прилагаю." Он прикрепил чертёж, составленный мысленно ещё во время обхода.
Затем он вернулся к предложению Марка. Прочитал его ещё раз, уже не как текст, а как карту. Увидел в нём не только клетку, но и рычаги. Доступ к данным. Формальный статус. Возможность влиять на протоколы, которые, как показал ураган, были несовершенны.
Он нажал "Принять". В поле для комментария ввёл: "Согласен на условиях, изложенных в пп. 3.1-3.4. Запрос на уточнение по объёму данных в п. 4.2." Ни благодарности, ни энтузиазма. Чисто деловое подтверждение с уточняющим вопросом, показывающим внимательное изучение.
Отправив оба ответа, он положил планшет экраном вниз. В комнате снова воцарилась тишина. Он стоял посередине, валун в пустом пространстве. Но теперь у него была стратегия. Он не будет ломать канал. Он будет медленно, неуклонно менять его русло, используя предоставленные им же самими инструменты. А Ева... Ева была той самой точкой, где канал уже начал трескаться. С ней нужно было быть осторожным. Но именно через неё, возможно, и стоило направлять основное давление.
Поздняя ночь окончательно вступила в свои права, превратив стеклянную стену жилого модуля в чёрное, зеркальное полотно. Ева сидела в темноте, лишь слабый голубоватый отсвет от выключенного, но находящегося в режиме ожидания проектора освещал её лицо. На экране проектора застыли два окна. Слева — последние суточные графики жизненных показателей Фреи и Атласа. Ровные линии, стабильные ритмы. Успех, сохранённый ценой её уверенности. Справа — интерфейс внутренней системы "Биос-3" с открытым служебным диалогом. Её вопрос о параметре балки. И ответ Лео. Сухой, технический, с приложенным файлом. В ответе не было ни намёка на их прошлое, ни капли эмоций. Была только безупречная профессиональная компетентность и превентивная рекомендация. Он не просто ответил на вопрос — он предупредил о потенциальной проблеме, о которой она не подумала.
Ева откинула голову на спинку кресла, глядя в потолок. В ушах ещё звучал холодный, аналитический голос Лии: "заражение... эмоционально неэффективно... риск". И голос Ильи на совещании: "нарушение процесса... прецедент... отклонение". Их слова складывались в безупречную логическую цепь. Система защищалась. Она идентифицировала угрозу в лице Лео и теперь, через её же ближайшее окружение, указывала ей, Еве, на её уязвимость. На её ошибку.
Но почему тогда, читая этот сухой отчёт Лео, она чувствовала не раздражение, а... облегчение? Почему его "отклонение" от стандартных протоколов во время урагана спасло её модуль, а его "архаичная" компетенция сейчас, возможно, предотвращала будущую поломку?
Она встала и подошла к стеклянной стене. В тёмном отражении её собственный силуэт смешивался с огнями "Биос-3", которые горели ровно и не мигая, как вечные звёзды в искусственной галактике. Идеальный порядок. Идеальная гармония. Но именно эта идеальность теперь казалась ей хрупкой, почти хрустальной. Как купол, который может разлететься от одного сильного удара. А Лео... Лео был этим ударом. Он был реальностью за пределами купола. Реальностью, где решения имели вес, гравитацию, последствия, а не просто обсуждались на комитетах.
Ева прикоснулась ладонью к холодному стеклу. Лия предлагала вернуться. Пройти терапию. Восстановить баланс. Заклеить трещину. Это был разумный путь. Безопасный путь.
Но он вёл назад. К тому самому состоянию, которого она боялась — к статичности. К жизни, где все вызовы были смоделированы, а все риски — просчитаны. Где не было места для настоящего холода, настоящей темноты и этой странной, тяжёлой честности, которая звучала даже в сухих строчках служебного отчёта.
Она отвернулась от окна. Проектор погас, окончательно погрузив комнату в темноту. Она не видела теперь ни стабильных графиков носорогов, ни чёткого ответа Лео. Она оставалась наедине с тишиной и с тем решением, которое созревало в ней весь день, как кристалл в перенасыщенном растворе.
Выбора, по сути, не было. Он был сделан. Не тогда, когда она позволила ему командовать во время урагана. Не тогда, когда защищала его на совещании. Он был сделан сейчас, в этой темноте. Она слишком многое увидела. Увидела трещины в своём идеальном мире. Увидела силу в том, кого этот мир считал сломанным. И, как любой учёный, столкнувшийся с новыми, неудобными данными, она не могла просто отбросить их. Она должна была их изучить. Даже если это означало рискнуть разбить своё привычное, уютное зеркало реальности.
Она ляжет спать. Завтра будет новый день, новые задачи, разговор с Лией, возможно, повестка этического комитета. Но что-то внутри уже сдвинулось. Необратимо. Как тектоническая плита. И теперь ей предстояло жить на новом ландшафте — неровном, неустойчивом, но бесконечно более живом, чем тот гладкий каменный сад, который она раньше называла жизнью.
Глава 9. Протоколы и призраки
Тишина в жилом модуле когорты была густой, почти осязаемой. Ева сняла рабочую куртку, пропахшую холодом осеннего леса и стерильным запахом лаборатории, и повесила её у входа. Воздух здесь пахл бергамотом, вейпом Лии и чем-то ещё — уютом, который она больше не чувствовала.
Из общей гостиной доносился приглушенный гул голосов — трансляция какого-то дискуссионного клуба по философии искусственного интеллекта. Серёжа и Миша, судя по интонациям, были вовлечены в спор, но это был спор спор ради процесса, интеллектуальная игра, лишённая stakes. Как партия в шахматы, где проигрыш означал лишь смену темы.
Она прошла на кухню, открыла холодильник. Светлая, идеально организованная полость. Автомат приготовил ей чашу с сезонными овощами и киноа, узнав её шаги. Ева взяла её, почувствовав тепло керамики, но аппетита не было. Она села за стол, смотрела на ровные кубики тыквы.
Из-за полупрозрачной перегородки в мастерской Лии мерцал свет — синий, фиолетовый. Там царил иной порядок, порядок нейронных сетей и сенсорных паттернов. Ева слышала лёгкий щелчок интерфейса. Лия была дома, но уже там, в своём проекте. Погружена.
Ева отложила ложку. Её пальцы сами потянулись к планшету, вызвали данные по куполу "Ледниковый период". Графики сердцебиения, активность, потребление корма. Всё в зелёной зоне. Стабильно. Предсказуемо. Как и должно быть после устранения кризиса. Но её собственный пульс, казалось, все ещё отстукивал ритм хаотичной дроби урагана, а в ушах стоял не гул трансляции из гостиной, а рёв ветра и треск ломающихся конструкций.
И перед глазами — не графики, а спина Лео, блокирующая вход в повреждённый модуль. Не лицо, а профиль, повёрнутый к датчикам, жёсткий и собранный. Он действовал как единый механизм, без колебаний, без лишних слов. И это пугало. Но не так, как пугал бы дикарь. Это пугало точностью, узнаванием. В этом была ужасающая ясность, которой так не хватало сейчас здесь, в этом тихом, благоухающем коконе.
Она встала, подошла к перегородке. Свет внутри pulsated, отбрасывая на прозрачную поверхность тени, похожие на фантастические кораллы.
— Лия? — голос прозвучал громче, чем она предполагала.
Щелчки прекратились на секунду.
— Да? Заходи, если хочешь.
Ева отодвинула панель. Лия сидела в кресле с нейрошлемом на коленях, её пальцы ещё вибрировали от тактильной обратной связи. На большом экране за её спиной плавали абстрактные, переливающиеся формы, реагирующие на невидимые импульсы.
— Как ты? — спросила Ева, чувствуя фальшь в этом бытовом вопросе.
— Интенсивно. Получила доступ к новой коллекции raw-данных эмоциональных откликов из открытых архивов Шанхая. Это... потрясающе сложные паттерны. Почти музыкальные. — Лия улыбнулась, но её глаза были ещё там, в цифровом потоке. — А у тебя? Носороги?
— Носороги стабильны.
— Это прекрасно. Видишь, система работает. Даже после такого потрясения.
"Система работает". Это была мантра. Ева кивнула.
— А как... как твой проект? О чём он сейчас?
Лия оживилась, её лицо стало похоже на лицо учёного, объясняющего любимую теорию.
— О переводе непереводимого. О том, как субъективное ощущение "ностальгии" или, скажем, "тихой радости" можно деконструировать на базовые сенсорно-нейронные компоненты и собрать заново, чтобы передать тому, кто этого не испытывал. Создать эмпатию через семантический разрыв, понимаешь?
Ева понимала. Интеллектуально. Это было грандиозно, красиво и абсолютно абстрактно. Ева же целый день боролась за то, чтобы самка не раздавила своего детёныша, чувствуя её панику на клеточном уровне, вдыхая её запах, слыша её тяжёлое дыхание. Её эмпатия была конкретной, грязной, привязанной к одной-единственной жизни.
— Звучит сложно, — сказала Ева, потому что нужно было что-то сказать.
— Это и есть сложность. То, ради чего мы здесь. — Лия снова улыбнулась, уже более осознанно, вернувшись в комнату. — Ты выглядишь уставшей. Хочешь чаю? Я запущу чайник.
— Не надо. Спасибо. Я... пойду приму душ.
Она отступила, позволив панели закрыться. Синий свет снова поглотил фигуру Лии, отгородил её.
Ева стояла в центре просторной, бесшумной прихожей. Из гостиной доносился вежливый смех. Из-за перегородки — снова лёгкие щелчки. Здесь было тепло, безопасно, предсказуемо. Здесь была гармония, выверенная до микрона.
И её охватил такой острый приступ тоски, что она схватилась за край стола. Тоски не по кому-то, а по чему-то. По ощущению, что её собственное существование имеет вес, сопротивление, что оно оставляет царапины. Она боялась не хаоса, принесённого Лео. Она боялась, что этот идеальный, мягкий мир уже ничто не могло по-настоящему поцарапать. И что она сама, как её носороги в стабильном куполе, начинает забывать, зачем нужны когти, толстая шкура, инстинкт бегства. Она боялась статичности. Вечного, бесшумного, благоуханного застоя.
Временное жильё Лео в кампусе "Ноосфера" было образцом эффективного, обезличенного уюта. Светлые стены, мебель-трансформер, панорамное окно с видом на геометрически безупречный парк. Воздух фильтровался и ароматизировался нотками хвои. Всё здесь было создано, чтобы успокаивать, расслаблять, интегрировать.
Лео стоял посреди комнаты, не двигаясь, привыкая к тяжести. Двенадцать лет пониженной гравитации делали своё дело — каждое утро было маленьким подвигом. Но сейчас его мысли занимала не физическая боль, а предстоящий сеанс. Планшет в его руках показывал утверждённый Марком протокол углублённой психоинтеграции. Термины: "виртуальная реконструкция", "свободные ассоциации в контролируемой среде", "поиск точек когнитивного закрепощения". Для Лео это переводилось на единственный понятный ему язык: поле боя. Вернее, поле допроса, где его психика была территорией, которую предстояло картографировать и обезвредить.
Он сел в кресло, откинул голову. Его глаза, холодные и оценивающие, скользнули по потолку. "Кай", дрон-ассистент, завис в углу, его камера была направлена в сторону, но Лео не сомневался — всё записывается. Всё анализируется. Он не испытывал гнева. Гнев был неэффективен. Он испытывал то же, что чувствовал перед первым выходом в открытый космос на подлёте к TRAPPIST-1e: концентрацию, граничащую с пустотой.
Он мысленно разложил предстоящую операцию на компоненты.
Цель системы (Марка): Получить доступ к глубинным травматическим паттернам. Оценить степень их "опасности". Найти точки для "перезаписи".
Его собственная цель: Не дать получить доступ к ядру. Выдать приемлемый объем информации, который подтвердит диагноз "архаичная, но управляемая психика". Сохранить контроль над narrative.
Метод системы: Виртуальная среда. Эмоциональная провокация под видом терапии.
Его метод: Дисциплина. Отстраненность. Перевод любых эмоциональных всплесков в термины отчёта. "В момент X субъект испытал всплеск кортизола, соответствующий воспоминанию о нештатной ситуации EVA-7".
Он вызвал на планшете архивные записи своей миссии — не личные, а официальные, телеметрические сводки. Он просматривал их, не как человек, вспоминающий прошлое, а как стратег, изучающий карту местности, где уже был. Вот здесь — отказ системы регенерации воздуха. Вот здесь — микротрещина в обшивке жилого модуля. Сухие факты. За каждым — тишина в командном канале, длившаяся дольше положенного, и его собственный голос, отдающий приказ, который мог оказаться для кого-то последним.
Эти моменты нельзя было показывать Марку. Их нельзя было "прорабатывать". Они были его боевым шрамом, его подтверждением состоятельности. В том мире они были платой за выживание. В этом — симптомом болезни.
Лео отложил планшет. Он подошёл к окну, глядя на ровные ряды деревьев, на людей, неспешно гуляющих по дорожкам. Они казались ему удивительно хрупкими. Их социальные коды, их "репутация", их тонкие игры — это была сложнейшая система, но система, не рассчитанная на прямой удар. Он был прямым ударом. И сейчас его пытались обернуть в мягкую оболочку, амортизировать, растворить.
Его взгляд упал на собственное отражение в стекле. Измождённое лицо, тени под глазами, слишком жёсткая линия рта. Лицо чужака. Он мысленно надел на это лицо маску. Маску условной "кооперативности". Он должен будет изображать усилие, попытку "присоединиться". Должен будет позволить Марку заглянуть в некоторые коридоры своей памяти, но не в святая святых.
Сеанс был миссией по спасению самого себя. Не от травмы, а от системы, которая эту травму хотела стереть, как ошибку в коде. Лео сделал глубокий вдох, выровнял спину. Физическая усталость отступила, сменившись знакомым, почти приятным напряжением перед стартом. Он был готов к вылазке на вражескую территорию. Территорию добрых намерений и тотального контроля.
