Рунер вскоре понял, что подобная борьба не приносит существенных результатов. Резко разогнувшись для замаха, он ударил лбом по голове лесоруба, а когда тот слегка обмяк, выскользнул из объятий, пнул лежащее тело, схватил меч и нанес несколько сильных ударов сверху, не опасаясь, что этот бой остановят досрочно. Однако особо разойтись ему все же не дали.
— Время! — сказал сотник Керрет.
— Не засчитано! — сквозь зубы процедил Рунер. Он просто трясся от бешенства. Похоже, что щенок до сих пор жив.
Но Виктор был не только жив, он еще и пытался встать. Ему это не удалось даже с помощью меча, поэтому он пополз к ограде, чтобы иметь дополнительную опору.
— Ролта к палачу! — распорядился барон. Двое солдат уже были готовы исполнить приказание, даже подняли лесоруба на ноги, но Антипов, едва шевеля непослушными губами, пробормотал:
— Слово господина барона крепко....
— Что? Что ты сказал? — Алькерт сам подошел поближе, чтобы быть уверенным, что не ослышался.
— Прошу назначить испытание, ваша милость, — громко говорить у Виктора пока что не получалось. — Чувствую, что смогу стать дружинником. Нужно проверить себя.
— Охренеть, — произнес сотник Керрет.
Лицо барона стало пунцовым. Он решил, что наглый лесоруб просто издевается то ли над ним, то ли над всеми присутствующими. Алькерт бросил быстрый взгляд на Рунера и увидел, как тот от нетерпения закусил губу.
— Десятник Рунер примет испытание, — произнес барон свистящим шепотом. — Часы готовы? Начали!
Что случилось дальше, Виктор помнил смутно. Почти совсем не помнил. Когда его отпустили воины, он оперся спиной на ограду, поднял над головой меч, а потом из последних сил прыгнул на противника, что-то крикнув при этом. Простое и короткое слово, которое не было знакомо никому из присутствующих. Слово из четырех букв, начинающееся на 'А'. И затем, очень быстро, его сознание померкло.
Глава 15.
Когда Виктор пришел в себя, то обнаружил две вещи. Во-первых, он не чувствовал резкой боли, только какое-то неприятное ощущение медленно разливалось по всему телу, переходя с одного места на другое. А во-вторых, его слегка удивил тот факт, что он находится в доме лесоруба. Антипов находился на том же самом топчане, на который его положил Кушарь еще в те времена, когда Ролта придавило деревом. Это было совсем недавно, но казалось, что прошла вечность.
Виктор прислушался к своему телу и то, что он обнаружил, совсем не радовало. Когда организм здоров, его обычно не замечаешь, теперь же беспокоила, ныла каждая клеточка. Бывший студент попробовал пошевелить руками и ногами, но даже это стало практически неподъемной задачей. Конечности двигались слабо, а на напряжение мышц отвечали острой болью. В довершение ко всему Антипова бил озноб и сильно тошнило, а в горле словно стоял ком, который невозможно проглотить.
— Смотри-ка, он очнулся, — раздался знакомый голос.
Виктор с трудом слегка повернул голову и увидел Нартела и Кушаря. Они оба стояли около стола и смотрели на него.
— Неизвестно только, надолго ли, — ответил менестрель. — Ты меня слышишь, Ролт?
— Слышу, — прошептал Антипов.
— После всего случившегося может говорить, надо же. Хотя лекарь предупреждал, что он придет в себя.
— Что со мной? — отозвался Виктор, пытаясь определить причину мрачного тона собеседника. Он, вроде бы в сознании, значит, выжил. Радоваться нужно.
— Ничего, ты не волнуйся, — быстро ответил менестрель. — Хотя, конечно, жаль, что так получилось.
— Мне сильно досталось?
Кушарь отвернулся. Было видно, что он не может проронить ни слова.
— Порядочно, — ответил Нартел. — Но, надо сказать, что ты произвел на всех впечатление. Барон даже остановил схватку досрочно. Видимо, воин в нем взял верх над правителем. У нашего господина всегда так — внутри него словно двое живут: военный и повелитель. Часто побеждает второй, но и первый иногда выходит на свободу. А может ... все-таки правитель это был, кто знает? Такое избиение не понравилось нашим воякам. Керрет и Нурия были просто мрачнее тучи. Вот его милость и решил не провоцировать недовольство....
Антипов попытался нахмуриться, он не вполне понимал, о чем так резво болтает менестрель. В голове шумело очень сильно.
— Остановил схватку? — прошептал он, хватаясь за ключевые слова.
— Да, Ролт. И это был мудрый поступок. Продолжать не имело смысла. Ты потерял сознание, а Рунер просто избивал почти мертвое тело.
— А наказание? — поинтересовался Виктор. Несмотря на плохое самочувствие главный вопрос все-таки беспокоил его. — С ним как? Перенесли, что ли?
— Нет, не перенесли, — покачал головой менестрель.
— Отменили?
— Да. Барон даже сказал, что такие лесорубы, как ты, ему не нужны. Тебе нужно быть либо покойником, либо воином.
Когда до Виктора дошел смысл этой фразы, он слабо улыбнулся. Неужели ему удалось? Неужели все это было не напрасно? И он страдал не зря, а сумел превозмочь тяготы, выпавшие на его долю?
— Получается, что господин барон согласился взять меня в дружину?! — Виктор попробовал приподняться, но резкая боль в животе заставила его передумать.
— Лежи, лежи, — Нартел успокаивающе вытянул вперед руки. — Лекарь сказал, что тебе нельзя шевелиться.
— Меня осматривал лекарь? — Антипов даже удивился такой чести. Или ему уже положено, если он воин?
— Барон приказал. Всем было любопытно, что с тобой станет. Лекарь влил в тебя какую-то гадость и сказал, что это снимет боль....
— Как влил? Я же был без сознания, — Виктору все же удалось нахмурить брови.
— Через специальную трубку. Изогнутую такую..., — Нартел принялся подозрительно словоохотливо отвечать на этот второстепенный вопрос. — К ней крепится воронка. Он вставил трубку в горло через рот и влил довольно много....
Антипов попытался сосредоточиться и понял, что так и не узнал, зачислен он в дружину или нет.
— Господин барон согласился на то, чтобы я был воином? — повторил он.
Нартел помялся, посмотрел в один угол дома, потом в другой и неохотно ответил:
— Нет, Ролт, не согласился.
— Тогда как... я не понимаю.... Он сказал, что я либо покойник, либо воин....
Нартел и Кушарь одновременно опустили головы. Антипов слегка нахмурился и... понял.
Жизнь, как правило, состоит из ясных для каждого этапов: молодость, зрелость, старость и смерть. К этому все настолько привыкли, что стараются не думать о подобном, потому что такие мысли неизменно портят настроение. В самом деле, к чему молодому, здоровому мужчине размышлять о том, что настанет день, когда его немощное тело уже будет не в состоянии служить как положено? Исчезнет привычная скорость ходьбы и движений, появится сутулость, незнакомые женщины начнут уступать места и никогда уже не посмотрят на так, как смотрели раньше. Но даже в этом печальном состоянии человек все равно точно не знает, когда придет его час. И здесь проявляется великая милость природы — незнание даты смерти. Что может быть лучше для иллюзий, которые сопровождают людей на протяжении всей жизни?
Виктор неожиданно для себя оказался исключением из этого правила. Он внезапно лишился всех иллюзий. Словно обухом по голове ударило. Все его планы, маленькие радости, большие огорчения, мысли, умные и не очень, мгновенно утратили свое значение. То значение, над которым он трясся, ради которого трудился и даже жил. Все это молнией пронеслось в его голове, несмотря даже на небольшой туман в ней. Впрочем, известия туман рассеяли. Что ему теперь? Для чего все это было? Зачем он сражался и проигрывал, улыбался и печалился? Чтобы умереть вот так, в маленький хижине лесоруба? В чужом замке, окруженный почти чужими людьми?
Однако Антипов с честью принял удар. Похоже, что такого рода поведение вошло у него в привычку. Он просто немного побледнел и спокойно спросил:
— Сколько мне осталось?
— До заката, — ответил менестрель, по-прежнему пряча глаза. — Лекарь сказал, что у тебя несколько переломов, но это пустяки по сравнению с остальным. Твои внутренности разорваны, Ролт. От ударов тренировочным мечом. Тут даже маг уже не поможет. Ну, наши точно не помогут. Слишком тонкая работа для них.
Повисла пауза. Виктор обдумывал ситуацию, а Кушарь с Нартелом смотрели на него с горечью в глазах.
'Странно ощущаю себя для умирающего, — думал Антипов. — Ничего вроде бы особенно не болит, наверное, из-за лекарства. Голова соображает. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Лучше было бы находиться в забытье до конца. Однако если соображаю, то придется этим воспользоваться. Нужно...'.
— Так скажи, Ролт, а где ты научился играть на варсете? — менестрель прервал размышления.
'А вот и причина, по которой Нартел объявился. А я-то гадал, что он тут делает. Любопытно ему, выходит'.
Виктор бы с удовольствием рассказал менестрелю правду, какая уже разница? Но правда потребовала бы времени, да еще сколько! Это же целая история и Нартел не отстанет, пока не разузнает все. А если Антипову осталось жить всего ничего, то глупо тратить это время на удовлетворение чужого любопытства. Пока он может соображать, лучше подумать, что и как. Кто знает, может быть найдется выход?
— Я не могу сказать, господин менестрель. Простите.
Нартел скорчил гримасу. Видимо, он рассчитывал на другой ответ. Но потом, рассудив, что умирающего неприлично допрашивать, произнес:
— Хорошо, Ролт. Прощай. К сожалению, тебе я ничем уже помочь не могу.
— Прощайте, господин менестрель.
Тот пожал плечами и удалился с выражением разочарования на лице. Но тут Виктор не видел своей вины. О себе ведь хотя бы перед смертью можно подумать?
— Вот так-то, Ролт, — пробормотал Кушарь, когда дверь за Нартелом захлопнулась. — Не везет нам. Ни тебе, ни мне. Жизнь такая....
Это сообщение не явилось для Антипова откровением. Он нисколько не ожидал, что жизнь крестьян в Средние века будет наполнена радостью и счастьем.
— Скажи, отец, а нет ли поблизости других магов или лекарей, которые могут мне помочь? Или хоть кого-то?
— Да откуда, Ролт? На землях барона все лучшие живут в замке. В деревнях лишь знахари, да повивальные бабки.
— Понятно, — Виктор снова задумался.
По сути, у него оставалось два выхода. Первый — надеяться на чудо в лице Ареса. Но тут, похоже, чудеса себя исчерпали. Второй — обратиться за помощью к жрецам. Они-то наверняка смогут его вылечить. Но помимо того простого соображения, что до них еще как-то нужно добраться, Антипова эта идея совсем не привлекала. У жрецов в его глазах была плохая репутация. К тому же, так получилось, что изначально он и они принадлежали к разным лагерям. И если Виктор пойдет к ним с просьбой и, естественно, рассказом обо всем, это будет очень напоминать предательство. А предательство... ну, предательство никогда не нравилось Антипову. Не нравилось принципиально, настолько же принципиально, как и телесные наказания. У каждого человека свой набор ценностей и своя граница, через которую переступить он не может.
'Однако тут долго думать нечего, — подумал Виктор. — Если уж так получилось, то мне нужно хотя бы сообщить Аресу о случившемся. Мы ведь с ним в одной лодке, он должен знать. К тому же, может быть он что-нибудь предложит? Надежда, конечно, слабовата. Но как связаться с ним? Я пойти туда не могу. Послать Кушаря? Так Арес его не поймет. Язык-то другой. Что же делать?'
— Отец, а ты не можешь где-нибудь раздобыть бумагу или пергамент и перо? — Антипов очень сильно хотел верить, что его рука справится с задачей и сумеет что-нибудь нацарапать.
— Зачем тебе, Ролт? — поразился Кушарь.
— Хочу кое-что написать, а ты отнесешь..., — еще Виктора очень беспокоила мысль, сможет ли Арес прочитать послание. Бывший студент понятия не имел, как это все работает, в каком виде бог присутствует на полянке, что он там умеет, а что нет. Но, рассуждая здраво, если Арес может видеть то, что происходит вокруг, хоть и на небольшом расстоянии, то значит, чтение записки окажется ему по силам. А уж неграмотным он не будет, это понятно.
— Куда отнесу? Зачем? — лесоруб все еще не понимал. Ему показалось, что Ролт начал нести бессвязную чушь.
Антипову было жаль тратить время на объяснения, но ничего другого не оставалось. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что он в своем уме, что вопросы не нужно задавать, а письмо надо отнести на опушку и там оставить, как почувствовал что-то. Это 'что-то' было очень странным. Словно внутри него звенел колокольчик. Даже не колокольчик, а звонок, типа дверного, но очень тихого. Такой звук возникает, когда подходишь к плотно запертой двери, жмешь на кнопку, а он где-то там вдалеке 'тренькает' и его слышно еле-еле. Или другой пример — телефон, который изо всех сил пытается сообщить хозяину, что кто-то хочет с ним связаться, но это получается плохо. Потому что телефон находится не просто в соседней комнате, а еще и под подушкой. Конечно, Виктор не слышал звук, но ощущение, которое испытал, почему-то прочно ассоциировалось именно со звонком.
Антипов на мгновение замер. Он пытался понять, что же происходит. Может быть действительно начался бред и скоро наступит забытье, из которого уже не будет выхода? Виктор закрыл глаза, чтобы еще раз прислушаться к ощущениям. И когда он отгородился от внешнего мира, то смог наконец вслушаться в 'звук' этого самого звонка. И то, что Антипов уловил, было похоже на бред ничуть не больше, чем все остальное, уже случившееся с ним. Виктор слышал зов.
Зов не был оформлен в слова, но когда бывший студент осознал его существование, моментально пришло понимание, что это и зачем. Так, когда человек смотрит на дерево, ему становится ясно, что перед ним именно дерево, а не что-то иное. Его так научили в далеком детстве, когда он еще толком не представлял себе многих вещей. И вот, похоже, что Виктора научили тоже кое-чему. Скорее всего, во время переноса из одного тела в другое. Ему даже стало любопытно, что он еще знает, но любопытство было тут же подавлено.
— Отец, ты сможешь сейчас запрячь телегу?
— Телегу? — этот вопрос только укрепил Кушаря в мнении, что его сын бредит. Сначала тому понадобилась бумага, а теперь вот телега.
— Да. Ты погрузишь меня на нее и повезешь в лес.
— Зачем, Ролт?! Зачем?
— Я хочу умереть в лесу, отец. На это-то хоть имею право? Сделаешь? — идея поехать на полянку выглядела здравой. Не только из-за зова, но еще и потому, что Виктор не был уверен, что лесоруб сумеет достать бумагу, и что на ней удастся хоть что-то написать, а потом этот текст будет прочитан. Тут слишком много предположений, чтобы верить в успешный исход дела. Но если Антипов сумеет добраться до опушки, то это, конечно, совсем другой разговор. По крайней мере, он исполнит свой союзнический долг до конца.
— Но ты же можешь не перенести поездку! В телеге ведь трясет! — Кушарь был удивлен и возмущен неожиданным желанием.
— Постараюсь перенести, отец. Послушай меня. Я родился в этом захолустном замке и всю жизнь прожил тише воды и ниже травы, пытаясь угождать желаниям хозяев. И твоим, кстати, тоже. Но стоило мне высунуться, и вот чем все закончилось. Неужели я не могу умереть так, как мне хочется, отец? Уж такую-то малость можно для меня сделать, для своего единственного сына?
