Герой Империи

Алебастровая Ведьма, Рейнольд Рейнольдс, добрался булавы Фомальгаута обманом, схватил ее, и мир не сдвинулся с места. Не разверзлась под его ногами земля, небо не разродилось огненным дождем, и даже Наисвятейший Оплот не рухнул на голову святотатца. Ничего не случилось — враг поднял булаву и наставил ее на Короля Света.

"Судьба!" — мысленно закричал он, не в силах даже пискнуть вслух. — "Почему?!"

Колоссальная мощь, превосходящая все, что они призывали друг против друга до этого, вырвалась из реликвии, и понеслась к Арнольду Амальрику, уничтожая все на своем пути. Он бы не смог защититься, даже если бы попытался, но неожиданно энергия пронеслась мимо. Ударная волна подхватила его и бросила на соседнюю колонну, хрустнули кости, перед глазами потемнело, но остался жив.

"Вот тебе ответ, мальчишка!" — рявкнуло что-то внутри него. — "Есть еще время! Уничтожь его, пока он не контролирует Херебраила полностью!".

Не подчиниться таинственному голосу было невозможно, и все еще не придя в себя от шока, Арнольд швырнул в некроманта Молотом Света. Но тот лишь махнул булавой перед собой, и сила, способная разрушать города и осушать реки, оказалась развеяна как дым.

"Невероятно", — подумал Амальрик. — "Я его даже не замедлил".

Мощь реликвии превосходила даже его ожидания, и Король Света понял, что должен сделать.

— Пощади! — взвыл он, падая на колени. — Умоляю тебя, о Алебастровая Ведьма, яви мне свое милосердие!

Враг замер — видимо ему удалось сбить его с толку. Арнольд мысленно ухмыльнулся, одновременно пытаясь придать лицу, выражение самого жалкого испуга, и медленно пополз навстречу противнице.

— Ты доказала мне, что я ошибался! — он пустил слезу. — Ты — сильнейшая из Магов-Королей! Я признаю твое превосходство!

Ведьма смерила его презрительным взглядом и вновь двинулась на него. Он притворился оцепеневшим, а затем, когда она приблизилась, вздрогнул, изображая страх, и распростерся на полу.

— Сохрани мою жизнь, молю! — протянул он, старательно изображая дрожь в голосе. — Я больше не представляю для тебя угрозы! Пощади, и я буду верно служить тебе! Я стану твоим рабом!

Он рванулся вперед, изображая желание поцеловать ботинки некроманта. Тот уставился на него в немом удивлении, а затем пнул его, отбросив на спину.

— Ты, кому было неведомо, теперь молишь о нем? — произнес он, глядя на него с ненавистью и презрением. — Я думал, что ты слеплен из более крепкого те...

"Сейчас!", — понял Амальрик, и нанес свой удар.

На заклинания не было времени, и он нанес удар чистой силой, вложив в него всю свою мощь, все что осталось от Рук Судьбы, все что смог выжать из своего астрального, всю свою ненависть, ярость, всю силу своих желания — всего себя без остатка. Ярчайшая вспышка ударила Рейнольда Рейнольдса в грудь, и тот отлетел, взмахнув руками, а святая булава выпала из его рук и оказалась на полу.

— Да! — полупрорычал-полурассмеялся Арнольд Амальрик и бросился вперед.

Его пальцы сомкнулись вокруг реликвии и...

* * *

498 год от основания Империи.

Город Алабастер, 1 января.

Арнольд Амальрик с чудовищной силой вцепился в рукоять, и резко рванул ее на себя. Рейнольд Рейнольдс ответил тем же, и они замерли друг против друга, пытаясь отобрать древнее оружие.

— Тебе не удастся мне помешать! — прорычал Красный магистр, плюнув в некроманта. — Я тебя уничтожу!

Рейнольд не ответил, экономя силы. Расклад так был не в его пользу: тело по-прежнему плохо слушалось своего хозяина, пальцы предательски слабели и металл был готов вот-вот выскользнуть из рук.

— Эта сила моя по праву! — рык Арнольда превратился в торжествующий визг — маг чувствовал приближение своей победы. — Она будет моей! Моей!

Его глаза пылали неземным огнем, костяшки пальцев побелели настолько, что казалось, что кожа вот-вот лопнет, гримаса ненависти искажала лицо, превращая его в уродливую маску злобного торжества.

— Отдай мне ее, ты, тупое отродье, — визжал Красный магистр. — Насекомое, крыса, ублюдок, отдай, дай, дай, дай!

— Подавись, — ответил Рейнольд и с силой выбросил руки вперед.

Рукоять врезалась Арнольду

в зубы, его голова опрокинулась назад, он пошатнулся, но устоял и немедленно попытаться ударить некроманта в пах. Рейнольд сместился в сторону, так что сапог магистра лишь мазнул его по бедру, и бросил кулак ему в голову, но промахнулся и лишь сбил с головы Амальрика шляпу. Тот в ответ рванул булаву на себя, едва не вырвав ее из рук некроманта, Рейнольд с силой пнул его в колено, и Амальрик потерял равновесие. Некромант рванул его на себя и боднул в челюсть. Раздался хруст ломающихся зубов, но магистр лишь расхохотался, а затем плюнул ему лицо кровью и осколками зубов, а затем ударил его локтем в грудь, но в тот же момент, Рейнольд вбил колено ему в живот.

Они замерли друг напротив друга, обмениваясь ударами. В этой схватке не было ни красоты, ни мастерства, ни даже обычной сноровки, лишь тупая звериная ярость и жестокая жажда убийства. Боль, физические возможности и даже их собственные жизни утратили значение, важно было лишь одно — победить. И Рейнольд почувствовал, что она уплывает из его рук. Даже с поддержкой Херебраила истощенное тело не справлялось с напряжением, он слабел с каждым мгновением, в то время как Арнольд, наоборот, распалялся все сильнее и сильнее.

Он действительно обезумел: из его горла вырывались бессвязные вопли и смех, на губах появилась пена, он одновременно смеялся, плакал и захлебывался яростью, и Рейнольду показалось, что он борется с двумя людьми. Один был надменным и злобным, воспринимая сопротивление как личное оскорбление, он ярился и приказывал некроманту отпустить оружие и умереть, другой же словно капризный ребенок — кричал и плакал, вцепившись в любимую игрушку.

"Совсем свихнулся", — подумал Рейнольд, глядя на маску безумия, в которую превратилось лицо Амальрика, и внезапно понял, что должен сделать.

Была ли это интуиция, совет Херебраила, решившего помочь хозяину, или может быть он услышал голос самой судьбы — но озарение было почти болезненно ярким, и некромант решил ему последовать.

Он разжал пальцы. Освобожденное оружие ударило Амальрика в грудь, однако тот этого будто и не заметил. Пару мгновений он тупо смотрел оружие, а затем в его глазах вспыхнули торжество и безумная радость.

— Я победил! — заревел-завыл он, победно воздевая оружие над головой. — Она моя! Моя! Моя! Теперь тебе ко...

Кровь, хлынувшая изо рта, помешала ему договорить. Он замер, ошеломленно глядя на неестественно темную жидкость, запятнавшую пол, а через пару мгновений по его телу прошла судорога, и черная слизь хлынула из всех отверстий на его теле. Амальрик закричал от жестокой, невыносимой боли — обоими лицами, и на мгновение Рейнольд почти пожалел его. Почти.

Оглушенный, ослепленный и захлебывающийся Арнольд отшатнулся в сторону и попытался выпустить оружие, но Рейнольд схватил его за руки.

— Нет, — сказал он, не давая ему разжать пальцы. — Ты хотел силы. Ты ее и получишь.

— Будь ты проклаааарррх, — успел произнести магистр, а затем его ноги подкосились и он мягко осел, точно марионетка, которой перерезали ниточки.

"Мертв", — констатировал некромант.

Золотой мальчик еще дышал, его сердце билось, а жилам струилась кровь, но Рейнольд повидал достаточно живых мертвецов, чтобы понять, что Арнольд Амальрик больше не живет в этом теле.

Некромант отпустил его, отвернулся, и с трудом волоча ноги, побрел прочь. Победа не принесла ему ни радости, ни удовлетворения, ни даже простого облегчения. Наоборот — со смертью магистра внутренний источник силы, который питал его все это время, иссяк, и он ощущал лишь бесконечную усталость. Слабость наваливалась на плечи весом небесного свода, колени не гнулись, все тело пронизывала тупая боль и если бы не пронизывающий холод, некромант тоже свалился на пол, потеряв сознание.

Он с трудом доковылял до того места, где валялась его одежда. К счастью, во время трансформации она не пострадала, и Рейнольд принялся одеваться. Обыденное действие далось ему с большим трудом и застегнув броню, он почувствовал себя совершенно выбившимся из сил.

Голова закружилась, перед глазами заплясали разноцветные пятна, но каким-то чудом он сумел дотащить свое тело до постамента одной из статуй (само изваяние не уцелело) и швырнуть его на ступеньки.

"Перенапряжение", — определил он наиболее вероятного виновника своего нынешнего состояния. — "Или тело неправильно восстановилось. Нужно дождаться Табаску, он разбе..."

Мысль оборвалась. Некромант внезапно понял, что ему все равно. Появиться или гоблин, успеет ли он разобраться с причиной его недомогания, будет ли Рейнольд Рейнольдс жить или на этом его история закончиться — всё это имело столько же смысла, сколько и попытка Амальрика обрести несравненную силу. То есть никакого.

Тарши больше нет.

Мысль будто обрела магическую силу, окончательно изгнав безжалостную, непреклонную решимость, что вела его все это время. Темное мрачное чувство, которому некромант не мог подобрать названия, вновь зашевелилось в его душе, окончательно изгоняя оттуда непреклонную решимость, которая вела его все это время.

Внутренности будто стиснула холодная рука, дыхание перехватило, сердце взорвалось болью, а некроманта захлестнули противоречивые желания. Хотелось кричать, хотелось вернуться в прошлое и изменить роковое решение, хотелось заплакать, хотелось воскресить Арнольда и убить его снова (сто, тысячу, миллион раз!), хотелось упасть на землю и лупить ее до тех пор, пока они не превратятся в кровавую кашу, хотелось вскочить и бегать кругами до тех пор, пока не иссякнут последние силы — безумный калейдоскоп эмоций закружил некроманта, и его сознание не выдерживало натиска.

Тело обрело болезненную легкость, реальность расплылась и утратила свойственную ей однозначность, и Рейнольд почувствовал, что падает. Всё было почти по-настоящему: темнота, пульсирующая боль от столкновений, беспомощность и отчаяние. Не было лишь страха — впрочем, ничего удивительного. Страх — дитя неуверенности, темный двойник надежды, а у некроманта не было ни того, ни другого. Наоборот. С болезненной ясностью, на которую способен лишь ум, доведенный до крайней точки, он понимал — рана, полученная им этой ночью, не зарастет никогда. Боль никогда не утихнет, тьма никогда не рассеется, ему не суждено выкарабкаться из бездны.

"Так может быть закончить все это?" — прозвучал в пустеющем сознании вкрадчивый и словно бы чужой голос.

В этих словах была логика. Опасная и недобрая, логика, но, тем не менее, заслуживающая того, чтобы поразмыслить. У него ведь и в самом деле была не самая плохая жизнь: друзья (пусть и немногочисленные), любовь (пусть и длилась она недолго) и даже призвание.

"А теперь у тебя нет ничего", — мысли, будто обретшие собственную волю, продолжали гнуть свою линию. — "Товарищи бросили, предали или забыли тебя, твоя женщина мертва, своего врага ты только что прикончил. В этом мире тебя ничего не держит. Может быть, пора поставить точку?"

Рейнольд не смог возразить, и мысли плавно потекли в направлении следующего шага, но их течение неожиданно сковал лед полнейшего равнодушия. Какая разница, что с ним случиться? Тарши больше нет и изменить это ему не под силу. Ощущение безысходности усилилось, падение ускорилось до невероятной степени, отчаяние безжалостно схватило некроманта, и а затем все — мысли, отчаяние, бездна и прочее исчезли. Осталась лишь тьма.

Наверное, он потерял сознание. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем цокающий звук, доносящийся снаружи, заставил его прийти в себя. Ритмичный и противный, он безжалостно врывался в его мрачное уединение, заставив некроманта вспомнить о существовании внешнего мира. Он с трудом разлепил веки, казавшиеся тяжелее печных заслонок, пару раз моргнул, оглядел зал и увидел...

Габриэль Лилит?

Женщина, плывущая по залу, была совершенно не похожа на нее — невысокая, тонкая, изящная, похожая на ожившую фарфоровую статуэтку, черноволосая и облаченная в чопорное платье, но все же Рейнольд мгновенно узнал ее.

"Глаза", — понял некромант. — "Всё дело в глазах".

Холодные почти неподвижные озера болезненно-яркой синевы — не узнать их было невозможно. Заглянув в них, некромант испытал легкий приступ страха, однако это чувство угасло почти мгновенно, утонув в черной пелене, окутывавшей его сознание. Там же потерялись и вопросы о том, как женщине удалось выжить — он просто взирал на происходящее без каких-либо мыслей.

Лили проплыла по залу величественно и торжественно словно королева. Она подошла к Амальрику, опустилась перед ним на колени, а затем бережно обняла и поцеловала в губы. Рейнольд ощутил неловкость, и хотел было отвернуться, но внезапно заметил, что пальцы Амальрика коченеют на глазах и замер, не в силах отвести взгляд.

Окончательно мертвое тело Красного магистра упало на пол с деревянным стуком. Лилит встала, утерла губы тыльной стороной ладони, и повернулась к некроманту. Их взгляды встретились и в глубине неестественной синевы, Рейнольд увидел лишь одно — голод. Жестокий и не знающий удовлетворения.

Тело действовало само, не дожидаясь приказов разума, еще не решившего стоит ли сопротивляться или позволить событиям течь своим чередом. Он вскочил на ноги, инстинктивно потянулся за булавой, и оно послушно перенеслось в его руки. Свирепая мощь Великого Духа наполнила его тело, изгоняя противную слабость, Рейнольд поднял оружие, но внезапно события приняли неожиданный оборот.

— Приветствую тебя, любовь моя, — промурлыкала Лилит, отвесив некроманту церемонный поклон. — С возвращением.

— Чего? — вырвалось у некроманта.

На долю мгновения, ему показалось, что она издевается над ним, однако вид у женщины был совершенно серьезен, и Рейнольд растерялся, не зная что сказать.

— Ой, прости, — ответила Лилит, внезапно переходя на очень древнее наречие — столь древнее, что Рейнольду раньше сталкивался с ним только в книгах.

Большая часть слов была ему едва знакома, а женщина вдобавок изъяснялась каким-то на редкость выспренним стилем, а потому с трудом понимал ее. Кажется, она вновь приветствовала его в смертном мире ("под синим небом, среди черноголовых"), выражала радость по поводу этого события ("в моей душе поселились певчие птицы") и спрашивала о том, согласен ли он теперь принять ее предложение. В чем была суть последнего, она не говорила, но судя по тому, как она к нему обращалась ("избранник", "радость жизни", "возлюбленный господин")...

— Прекрати, — он перебил ее — цветастые фразы вызывали головную боль и отвращение. — Не надо меня так называть.

— Любимый? — женщина недовольно нахмурилась, и голодное пламя в ее глазах вспыхнуло ярче. — Неужели ты до сих пор отвергаешь меня?

— Своего любимого ты только что съела, — Рейнольд почувствовал, что криво ухмыляется. — Вон он, валяется.

— Ты что, ревнуешь меня к нему? — Лилит рассмеялась, но затем осеклась будто в голову ей пришло что-то неприятное. — Если так, то прости. Мое сердце принадлежит только тебе. Но этот мальчишка сумел меня провести...