До сих пор Мейс смотрел на них всех, на весь этот мир глазами джедая: он видел абстрактные паттерны мощи в кружащейся игре света и тени в Силе, прерывистый ритм добра и зла. Его взгляд джедая нашел ему лишь то, что он и так искал.
Не задумываясь об этом, он искал врага. Того, с кем он мог бы сразиться. Того, кто был бы воплощением всей этой войны.
Того, кого он смог бы обвинить за нее.
Того, кого бы он смог убить.
А теперь…
Он смотрел на Вэстора собственными глазами, впервые по-настоящему открытыми.
Вэстор внимательно посмотрел в ответ. Через мгновение лор пилек, выдохнув, расслабился и опустил оружие:
— Ты решил оставить меня в живых' — говорило его ессловесное ворчание, — пока.
— Я прошу прощения, — ответил Мейс.
— За что? — = — Вэстор, видимо, был озадачен. Когда Мейс ничего не ответил, он пожал плечами. — Теперь, когда я могу спокойно показать тебе спину, я уйду — Битва окончена. Я должен разобраться с пленными.
Он повернулся к двери бункера. Мейс проговорил ему в спину:
— Я не позволю тебе убивать пленных. Бэстор остановился и оглянулся через плечо:
— Разве кто-то говорил об убийстве пленных? Один из моих людей? — из-за света от лезвий Мейса его глаза заблестели, как у хищника. — Неважно. Я знаю, кто это был. Оставь его мне.
Не сказав более ни слова, Вэстор нырнул в освещенную пожаром ночь.
Мейс стоял в мерцающей тьме, и свет исходил. лишь от лезвий. Наконец, его ладони сжали активационные пластины, и лезвия исчезли.
Единственным источником света осталось кровавое свечение, отбрасываемое пожарами снаружи на потолок бункера.
Краем глаза Мейс заметил, что Беш и Шрам потеряли от ран не слишком много крови. Из-за танатизина, предположил Мейс.
Тихое всхлипывание сзади напомнило ему о детях. Он развернулся и посмотрел на них сверху вниз. Они сбились в кучку, обнимаясь так сильно, что он не мог понять, где начинается один ребенок и заканчивается другой. Никто из них не посмотрел на него. Сквозь силу он чувствовал их ужас: они боялись встретиться с ним взглядом/
Он хотел сказать им, что им нечего бояться, но это бы была ложь. Он хотел сказать им, что он никому не позволит тронуть их. Но это была бы еще одна ложь: он уже позволил. Никто из них никогда не забудет, как их друга на их глазах убил корун.
Никто из них не забудет, как джедай позволил затем этому коруну уйти.
Ему надо было сказать так много, что он мог лишь молчать. Ему надо было сделать так много, что он мог лишь стоять на месте, держа выключенные мечи.
«Когда любой выбор кажется неправильным, останови свой выбор на сдержанности».
И он стоял, не двигаясь.
— Мастер Винду? — голос показался знакомым, но, казалось, что он доносится откуда-то издалека. Возможно, из глубин памяти. — Мастер Винду!
Он стоял, уставившись в невидимые дали, пока сильные пальцы не схватили его за руку:
— Эй, Мейс!
Он прокашлялся:
— Ник. Чего ты хочешь?
— Уже почти рассвет. ТВК взлетят, как только станет светло. Досюда они быстро доберутся. Пора ехать… — голос Ника оборвался, словно он поперхнулся. — Чтоб меня разорвало! Что ты… в смысле, они… Кто это сделал?.. Как?..
Его голос стих. Мейс, наконец, обернулся к молодому коруну. Ник безмолвно уставился на окровавленные тела Беша и Шрам.
— Танатизин замедлил скорость тока их крови, — мягко произнес Мейс. — Ктонибудь, умеющий пользоваться тканевым перевязчиком из медпака, наверняка сможет спасти их жизни.
— А… а… а… неужели эти дети?..
— Как видишь, не все балаваи оставляют их в городах,
— Что эти дети здесь делают? Что с ними случилось?
Мейс отвел взгляд:
— Я спас их жизни, — его плечи на вздохе поднялись и резко опустились. — На время.
Ник хмыкнул:
— Хех. Как всегда.
Мейс вновь посмотрел на него.
— Когда спасаешь чью-то жизнь, — Ник дернул головой, что у корунаев было равнозначно пожатию плечами, — то всегда лишь на время, не так ли?
Мейс побрел к разбитому дверному проему бункера;
— Наверное. Я никогда не думал об этом с такой точки зрения.
— Эй, погоди! Куда это ты собираешься?
— Родители этих детей по-прежнему снаружи. Может быть, они все еще живы.
— А Беш и Шрам, — настаивал Ник. — Что будет с Бешем и Шрам? Ты не можешь просто уйти и оставить их здесь…
— Они теперь под твоей опекой. Я не смог их защитить, — Мейс, продолжая уходить, опустил голову. И голос его стал тише. — Я не смог защитить даже себя самого.
— Мейс… Мастер Винду… — позвал его Ник. — Мейс! Мейс остановился и оглянулся. Ник стоял в черном входном отверстии бункера, изогнутые пластины дюра-стила окружали его, словно зубы:
— А как же дети? Что мне делать с ними?
— Представь себе, что они твои собственные, — ответил Мейс и отвернулся.
В поселении было полно вооруженных корунаев, которые обыскивали тела с той же уверенной эффективностью, что Мейс уже видел тогда, в переулках Пилек-Боу, в исполнении Ника, Шрам, Беша и Лиша. Одежда корунаев казалось одной большой заплаткой. Большинство партизан было так или иначе ранено, а у многих уже были заметны признаки недоедания. Лишь оружие их было в порядке.
О своих бластерах они явно заботились лучше, чем о самих себе.
Пока Мейс продвигался по поселению, новая реальность мира усиливалась и дополнялась: он улавливал поток сверхреалистичных деталей, из которых пока не получалось составить полную картину.
Яркую, словно кошмар.
Оторванная кисть с предплечьем лежала на границе бассейна из горящего топлива. Ее пальцы постепенно, по мере поджаривания, сжимались в кулак.
Черная лужица, что никак не хотела гореть, возможно, была водой. Или кровью.
Опустошенный наполовину картридж с газом для бластера треснул и начал бешено скакать по земле, разбрасывая струи яркого зеленого пламени.
Пара подростков-корунаев танцевала, словно сумасшедшие ковэкианские яшерообезьяны, уворачиваясь от языков пламени и пытаясь схватить выпадающие из люка дымящегося краулера рационы питания.
Небо горело рассветом, будто облака вобрали в себя огонь.
Двенадцать акков стояли, окружив пару дюжин дрожащих балаваев. Пленники сбились в кучу, прижимаясь друг к другу, смотря на партизан глазами без надежды, но с ужасом.
Корун, которого Мейс пнул, сидел на наклонной броне парового краулера вне кольца акков и смотрел, как Мейс, мастер-джедай, медленно приближается. Щиты коруна были отведены за его предплечья, освобождая таким образом ладони, которыми он массировал здоровенный синяк, под правым глазом. Кожа под раной разошлась, и половина его лица была залита текущей вниз кровью, что соединялась с еще одной раной на краю рта.
Вспышка интуиции объединила взгляд коруна, повреждения на его лице и то, что лор пилек сказал Мейсу прежде, чем вышел из бункера.
Судя по всему, у Вэстора был мощнейший хук слева,
— Чего надо тебе? — прорычал корун. Он-встал, вновь стряхнул щиты на кисти, и они загудели, оживившись. — Чего надо?
— Отвали, — абсолютно ровным тоном произнес Мейс. И прошел мимо здоровяка. — Я 0-ейчас могу кого-нибудь убить. Не вынуждай меня остановить свой выбор на тебе.
Ему не пришлось представляться акк-псам, что охраняли пленников: стая расступилась, когда он подошел, словно узнав его инстинктивно. Спросив первого же пленного, он узнал, где отец двоих мальчиков. Когда
Мейс сказал ему, что Урно и Никл были по-прежнему живы и были не в меньшей безопасности, чем все бала-ваи здесь, мужчина разразился слезами.
Облегчения или ужаса, Мейс не знал.
Слезы есть слезы.
Мейс не мог вызвать в себе симпатию к нему. Он никак не мог забыть, что именно этот мужчина первым выстрелил по бункеру. Но не мог он и осудить его: Мейс не был уверен в том, что, если бы мужчина не выстрелил, кто-то из ныне мертвых остался бы жив.
Рэнкина среди пленников не было. И матери девочек.
Мейс знал, что ни одному, ни другой сбежать не удалось.
Рэнкин… Хотя они с Мейсом и не могли доверять друг другу, в какой-то момент они были на одной стороне. Они оба пытались закончить все так, чтобы никто не умер.
Рэнкин уже заплатил за эту ошибочную попытку.
Возможно, Мейс тоже уже начал платить.
Еще один вопрос к пленным, и акки вновь расступились перед ним.
Вэстор был поблизости: он рычал, лаял и ворчал, организуя корунаев для отступления. В своем отключенном состоянии Мейс без удивления осознал, что более не понимает речи лор пилека. Речь Вэстора стала шумом джунглей, наполненным смыслом, но неподдающимся расшифровке. Нечеловеческим. Не содержащим ничего личного.
Смертельным.
«Не потому, что джунгли убьют тебя, — сказал как-то Ник. — Просто потому, что все здесь такое, какое есть».
Мейс остановил Вэстора, когда лор пилек проходил мимо:
— Как вы постулите с пленными?
Вэстор, не открывая рта, прорычал что-то горлом, и вновь понимание наполнило разум Мейса:
— Они пойдут с нами.
— Вы можете позаботиться о пленных?
— Мы не будем о них заботиться. Мы отдадим их джунглям.
— Тэн пил'трокэл, — пробормотал Мейс. — «Правосудие джунглей».
Почему-то он отлично все понял. Он не одобрял, но почему-то понимал.
Бэстор кивнул и отвернулся, собираясь уйти: — Таков наш путь.
— Чем он отличается от убийства? — хотя Мейс смотрел на Вэстора, казалось, что он задает вопрос, скорее, самому себе. — Может хоть один из них выжить? В одиночку, без припасов, без оружия…
Лор пилек обернулся через плечо и хищно усмехнулся Мейсу, вновь показав свои острые, словно иглы, зубы:
— Я смог, — прорычал он и ушел.
— А дети?
Но Мейс говорил со спиной: Вэстор уже выговаривал что-то двум-трем оборванным молодым корунаям. Мейс не понимал, что он им приказывает: понимание речи Вэстора ушло вместе с его вниманием.
Мейс пошел в том направлении, куда ему указал последний пленник, с которым он говорил. Он остановился на краю дымящей лужи топлива из огнемета. Оно почти выгорело: черные завитушки дыма взлетали от нескольких пятен затухающего пламени.
В шаге-двух от края лужи лежало тело.
Лежало на боку, приняв позу эмбриона, характерную для сгорающих людей. Одна рука была выброшена вперед, ладонью вниз в сторону края лужи, словно тело пыталось вытащить себя силами одной руки из пламени.
Мейс даже не мог понять, мужчина это был или женщина.
Он присел на корточки на грани обожженного пространства, уставившись на труп. Затем обнял руками колени и просто сел. Больше делать было, кажется, нечего.
Он спросил пленного о том, где тот в последний раз видел мать девочек.
Мейс не мог определить, было ли это действительно тело женщины, что дала жизнь Пелл и Киле. Держала ли эта дымящаяся масса мертвой плоти их на руках и убирала ли поцелуями их детские слезы.
Разве это было важно?
Эти останки были чьим-то родителем, или братом, или сестрой. Чьим-то ребенком. Чьим-то другом.
А теперь они безымянно лежали в джунглях.
Мейс не мог определить даже, был ли этот человек убит пулей коруна, или виброщитом, или бластерным лучом балавая. Или ему просто не повезло, и он оказался на пути потока огня из турели парового краулера.
Возможно, сквозь Силу он бы смог найти ответы на некоторые вопросы. Но он не мог понять, будет ли знание лучше, чем незнание. А касаться Силы в этом темном месте было риском, который он не готов был взять на себя.
Так что он просто сидел и думал о тьме.
Сидел, пока партизаны разбивались на группы и уходили вниз по склону. Сидел, когда пленники прошли мимо, окруженные акк-псами. Сидел, когда солнце взошло над парой пиков на северо-востоке и волна света озарила склон под ним.
Вэстор подходил к нему, рыча что-то о том, что надо уходить до того, как прибудут ТВК. Мейс даже не поднял взгляд.
Он думал о свете солнца и о том, как этот свет никогда не касается тьмы джунглей.
Ник остановился на выходе из лагеря. В одной руке он нес Урно, Никл спал, прислонившись к другому плечу, обняв маленькими ручонками его за шею. Кила ковыляла следом, придерживая одной рукой спрей-повязку, закрывающую рану на голове, а другой ведя за собой маленькую Пелл. Ник, вероятно, что-то спросил: по крайней мере, он остановился рядом с мастером-дже-даем, словно ожидая ответа.
Но у Мейса не было ответов.
Оставшись без отклика, Ник пожал плечами и пошел дальше.
Мейс думал о тьме, Никогда раньше не казалась ему джедайская метафора «темная сторона Силы» столь подходящей. В ней говорилось не о тьме зла, но, скорее, о тьме ночи без звезд: там, где тебе мерещится лозная кошка, оказывается куст, а то, что кажется деревом, может легко оказаться неподвижным убийцей, ожидающим, что ты отвернешься.
Мейс читал в архивах Храма записи джедаев, что ушли в тьму и смогли вернуться. Эти записи часто упоминали, что темная сторона все делает четким и ясным, понятным. Теперь Мейс понимал, что это было заблуждение. Ложь.
Правдой было в точности обратное.
Здесь было столько тьмы, что, даже ослепни, он бы не почувствовал разницы.
Утреннее солнце осветило поселение и принесло с собой ТВК: шесть летящих парами со стороны обжигающего Аль'хара, осветившего горы. Их строй расцвел, словно розочка, когда они начали расходиться, занимать позиции, чтобы вести непрерывный перекрестный огонь. Мейс по-прежнему не двигался. «Даже если бы я ослеп, я бы не почувствовал разницы», — подумал он. И, возможно, даже повторил это вслух-Потому что голос, словно идущий сзади, ответил:
— Мудрейший человек из тех, что я знаю, сказал мне однажды: «Свет, которым мы являемся, ярче всего светит в самую темную ночь».
Голос женщины, надломленный из-за невероятной усталости и наполненный старой болью… И пожалуй, единственный голос, что мог разжечь факел во всеобъемлющей тьме Мейса. Только он смог заставить Мейса подняться на ноги, развернуться, почувствовать расцветающую надежду, стать почти счастливым…
Даже почти улыбнуться…
Он обернулся, раскрыв объятия, его дыхание замерло, он смог сказать лишь:
— Депа…
Но она не обняла его, и надежда внутри завяла и умерла. Его руки опали по бокам Несмотря на подготовку в виде слов Ника, он и близко не был готов к такому.
Мастер-джедай Депа Биллаба стояла перед ним в рваных останках робы джедая, покрытая грязью, кровью и соком джунглей. Ее волосы, те, что когда-то были буйной блестящей черной, словно сам космос, гривой, те, что она содержала в математически равных косичках, были спутанными, жирными и наполненными грязью, неровно обрезанными, словно она обкорнала их ножом Лицо ее было бледным, наполненным усталостью и на — столько исхудавшим, что ее скулы выпирали наподобие лезвий. Губы были жестко сжаты, а от краешка рта к кончику подбородка тянулся свежий ожог… Но худшим было не это.
Не это заставило Мейса замереть неподвижно и не пошевелиться, даже когда ТВК пронеслись над его головой и залили поселение вокруг бластерным огнем.
