— Вопросы бы возникли тем более, чем больше посторонних я сюда бы пригласил. Ты же сам видел бумаги и сам прекрасно понимаешь, что для организации подобной сети нужен не один год упорной работы, демонический ум и высокие покровители. Очень высокие покровители. Если не сказать, самые высокие и не покровители, а исполнители, — Араон слегка усмехнулся и в незабвенной манере всем известного Воронцова строго уточнил: — Это понятно?
Чтецы дружно вздрогнули и так спешно уткнулись в документы, что едва не перебили лбами чернильницы. Боевики, чуть попривыкшие к бывшему чернокнижнику и его странным привычкам, снисходительно улыбнулись с завидной синхронностью.
— И, тем не менее, — продолжил нравоучения чуть повеселевший помощник, — объясняться придётся. И что ты предъявишь Князю, когда ему донесут об облавах? Перепуганных мелких сошек и собственные предположения? Если даже Артэмий Изотович не...
— Артэмий Изотович, — жёстко прервал его молодой чародей, таким тоном, что светляки в своих капсулах ослепительно вспыхнули и едва не погасли от перепада энергии, — похоронен на Офицерском кладбище. А я отправил людей на ещё три базы. Жаль с расшифровкой такие проволочки образовались.
Расшифровщики смекалисто сделали вид, что ничего не произошло, а они сами сидят за пологом тишины и вообще в другом городе.
— Но найдут ли они там, хоть кого-нибудь достаточно осведомлённого? Да и что они вообще там найдут? Ты можешь поручиться за них? За их верность? А разумность? — по выражению лица мужчины без особого труда можно было понять, в чём именно он сомневается больше всего. — Представь, что учудит шайка твоих дружков-шалопаев без надзора и инструкций?
— Да-а-а, — как-то задумчиво протянул Араон, крутя между пальцами выуженную из соседнего мешка зачарованную бирку. — А позови-ка сюда Емельцева. Он же ещё возле иллюзорной стенки копается.
В этот же миг господин Иглицын остро пожалел, что своими речами пытался внушить молодому чародею понимание всей опасности сложившейся ситуации. Золотистые глаза Важича озарил внутренний огонь, заставив вспыхнуть, почти ощутимым сиянием. Внешне спокойный и чуть отстранённый молодой человек с уставшим лицом стал походить на демона. Даже очень либеральный и далёкий от учений храмовников чародей невольно пожалел об отсутствии поблизости инквизитора.
— Что-то подсказывает мне, что это дурная идея, — пробормотал Дилеон Святитович, но беспрекословно отправился выполнять поручение.
Человеку разумному, не лишённому определённой возрастной закостенелости и здравого цинизма, сложно было представить, что за идея родилась в неоднократно ушибленном мозгу Главы. Господин Иглицын перестал даже пытаться. Пускай поведение молодого человека нарушало все правила приличий и, зачастую, здравого смысла, нельзя было не отметить, что результаты это приносило. Хотя взрослому боевику и было тошно, что из всех методов борьбы с заговорщиками и княжеским произволом, самым действенным и единственным доступным оставалась провокация.
Иллюзор, как и предполагал Важич, обнаружился на выходе со склада. Мужчина самозабвенно ползал по полу, пытаясь мелом разметить узловые точки хитроумного заклятья, что обнаруживалось только в момент осознанного соприкосновения с иллюзией. Подобных чар, насколько было известно, в официальном кадастре заклятий не было. Как не было и идей их распознания и быстрой дезактивации, особенно в боевых условиях, но чародей не сдавался. Лёгкое ранение в ногу сделало его не слишком подходящим для работы по боевому направлению, но не особенно мешало на поприще основной специализации. Можно сказать, что в Емельцеве взыграл профессиональный азарт, закопанный ранее под пластами воинской муштры. Тяжело было найти более увлечённого поставленной задачей человека, чем обнюхивающий контур прохода иллюзор, трепетно бормочущий под нос формулы из ученических конспектов, как молитву Триликому. Он был настолько погружён в головоломку незнакомых чар, что оклики Старшего помощника просто проигнорировал и лишь после упоминания имени Главы оторвался от скобления подкопчённого кирпича. Иметь в рядах простых чародеев авторитет, пусть и оттенённый весьма неоднозначными слухами о сумасшествии, оказалось выгодно.
Когда чародеи вошли в помещение, мрачный бандитский склад преобразился. К одной из стен был придвинут стол. Все бумаги, ещё недавно устилавшие его равномерным слоем, были собраны на полу разнокалиберными горками и лишь часть, выглядевшая наиболее нейтрально, вернулась на протёртую от чернильных пятен столешницу, чтобы символизировать непрестанную работу начальства. Рядом художественно разложили несколько нейтральных артефактов и примостили мешочек с бирками, чтобы композиция в целом выглядела внушающей уважение, но не слишком помпезной. Сейчас трое подмастерьев пыталось закрепить у стены реквизированную карту Словонищ с отмеченными энергетическими жилами, так, чтобы некоторые пометки на ней не были заметны, а единственная из прихваченных чтецов девица чаровала над Важичем, пытаясь прилично уложить нестриженые кудри.
— О, вы уже пришли, — возвестил о появлении новых лиц Араон, почти радостно выскальзывая из рук юной экзекуторши. — Замечательно. Выберите приличный ракурс, чтобы при передаче картинки та царапина не попала в поток. Сейчас я займу место. Ты же можешь захватывать поток изображения для передачи в паутине? Покопайся в той горке артефактов: я там мельком слепчик видел.
Если иллюзор и удивился подобному приказу, то вида не подал, наученный горьким опытом доверять любой прихоти Главы, какой бы абсурдной она ни казалась на первый взгляд. На второй взгляд его идеи здравомыслием тоже не пахли, но этого все предпочитали не замечать.
Стоит отметить, что сидя за столом на фоне абрисов родного княжества, Араон Важич смотрелся солидно и как-то величественно строго. Спецкостюм, чуть потрёпанный и от того лишь более внушительный, подчёркивал статность фигуры чародея, горделивую осанку и серьёзный настрой. Шрамы добавили мужественности, и скандально юный для занимаемой им должности возраст уже не так бросался в глаза, оттеняемый уверенным и вдумчивым выражением лица. Подобное выражение могло принадлежать только рассудительному и грозному полководцу или же безалаберному подмастерью, пытавшемуся вспомнить экзаменационный вопрос на похмельную голову. И тем и другим обычно верили, скорее по привычке или неведомому внутреннему инстинкту.
Емельцев поудобнее примостился на ящике напротив стола, пристроил на груди несколько найденных подвесок и дал отмашку застывшему во внушительной позе молодому человеку.
— Рад приветствовать вас, господа чародеи, — торжественно и будто бы даже радостно начал Глава Замка Мастеров, позволяя себе скупую улыбку. — Спешу поздравить вас с тем, что нам выпал уникальный случай на себе испытать проклятье Земли золотых птиц. Со всей ответственностью подтверждаю слова наших достопочтенных оракулов: Комета есть. — Арн сделал небольшую паузу, подчёркивая важность начала и украдкой переводя дыхание. — Она также реальна, как и угроза, носимая её шлейфом. Угроза, не раз упоминаемая в трудах нашив великих накопителей. Угроза, к которой каждый из нас готовился в своём сердце. Мы ждали её, и готовились. Но мы не знали того, что появления Кометы поджидали и другие: люди подлые, решившие коварно воспользоваться общей бедой для личных целей. Мародёры, собравшиеся разграбить оставшийся без защиты дом, зная, что, испуганные силой Кометы, стражи и войны не смогут дать достойного отпора. Но они не учли одного. Они забыли, что помимо простых граждан на этой земле есть ещё одна сила — Мы! — драматизм в голосе чародея достиг пика, заставляя слушателей невольно сжаться, Араон тяжёлым взглядом обвел присутствующих и уже совершенно другим, но от того не менее торжественным и помпезным тоном продолжил: — Пришёл час вспомнить, для чего был создан Замок Мастеров. Не контролировать и отслеживать чародеев, не собрать и изолировать одарённых, а защищать. Стоять на защите родной земли, наших идеалов и ценностей. Отстаивать их перед лицом любой угрозы. До последней капли резерва, до полной победы! Пора напомнить всем о нашей мощи, заставить считаться, занять место достойное нас!— оратор подался чуть вперёд, торжественно возлагая руку на мешок с бирками, будто на священную книгу Триликого или, что более вероятно, череп поверженного врага. — И теперь, перед лицом угрозы мы приносим торжественную клятву. Клянёмся кровью своей и силой, что питает и одаривает нас, быть верными Замку Мастеров, блюсти его интересы, как свои собственные, да не будет этой клятве излома. Клянёмся, жизнью своей и кровом, служить благу Родной земли, хранить детей её от зла и порчи, да не будет этой клятве излома. Клянёмся духом своим и посмертием, гордо нести звание, дарованное нам с выше, не запятнать его словом, мыслью или делом, да не будет этой клятве излома, — слова его звучали столь убедительно и мощно, что первозданный ужас поднимался по венам заставляя резерв трепетать. — Так скрепим же сердца, братья по силе! Сплотим наши ряды! И отстоим Родину, чего бы нам это не стоило!
Под конец речи Глава Замка поднялся со своего места и вытянулся в струнку, как военный, отдающий честь, но руку приложил не как положено (к другому плечу, на котором носились отличительные нашивки), а к сердцу, что смотрелось куда эффектнее. На этом снятие образа закончилось и молодой человек, обессиливший от внутреннего напряжения, устало прислонился к стене. Больше никто не решался и шелохнуться.
— Бред непередаваемый... — чуть слышно пробормотал господин Иглицын, всё выступление стоявший подле иллюзора и в неожиданном волнении комкавший собственный манжет.
— Но какой бред! — так же в полголоса не согласился с ним Емельцев, восторженно завершая запаковку образа в артефакт. — Вы только по сторонам гляньте. Даже мороз по коже, будто и правду на силе нашей заклятье верности навесили, даже чихнуть страшно.
Иллюзор был прав. Желторотые подмастерья с трепетом и восторгом взирали на нового кумира. Ошарашенные они, казалось, находились под неизвестным заклятьем. В расширенных зрачках отголоском внутренней стихии вспыхивал серебристый свет. Плотно сжатая линия рта, выражала решимость и непоколебимую веру, отчаянную и почти фанатичную. У некоторых на щеках расцветали пятна болезненного румянца, другие, напротив, смертельно побледнели. Но сомнений не возникало, что ни один из них ни при каких обстоятельствах не решиться нарушить промолвленной Важичем клятвы. Дилеон Святитович взирал на эдакий ажиотаж с плохо скрываемым неодобрением и толикой здорового страха. Слишком всё быстро происходило для чуть закостеневшего в трясине бюрократии отставного боевика.
— Осталось только это самое заклятье создать и привязать, — обречённо проговорил господин Иглицын, в душе чрезвычайно надеясь, что вот-вот этот фарс закончится и кто-нибудь найдёт реальный выход из сложившейся ситуации.
— Да достаточно будет, чтобы в него хоть треть уверовала, — отмахнулся увлечённый новой идеей Емельцев, — эффект резонансом по всем пройдёт. Хочешь, не хочешь, а часть силы замкнётся, а остальное можно будет потом лично закрепить.
Араон Артэмьевич не спешил подтверждать или опровергать его утверждение. Он вообще находился сейчас в слегка пространном состоянии, вызванном неожиданным даже для самого себя поступком, хотя упорно не подавал виду. Возложенная им на себя ответственность просто не позволяла молодому человеку проявлять такую слабость. А проявить хотелось, очень хотелось, до рези в пальцах, которые пришлось сцепить в замок, чтобы дрожью не выдавали нервозного состояния. Совершенно случайно Арн обнаружил у себя глоссофобию в весьма запущенной стадии. Он и раньше не был великим оратором, получая по риторике средние балы и укоризненные взгляды, да и не требовалось от охотника на нечисть, коим он и планировал оставаться до глубокой старости, витиеватых речей. Они, напротив, были вредны, и младший Важич в своё время приложил массу усилий, чтобы приобрести степенную немногословность. Теперь страдал от этого. Произнести полноценную агитку, ни разу не заглянув в листок и выдавая при этом волны силы в нужных местах, оказалось сложнее, чем в одиночку выйти против десятка вооружённых преследователей. Сама идея, казавшаяся вначале практически гениальной, вдруг предстала перед ним пошлым фарсом, но чародей сумел вовремя себя отдёрнуть. Странный упадок сил был списан на результат излишнего волнения, а резко помутившийся резерв на негативное излучение чуждых артефактов.
— Образ готов? — уточнил он у иллюзора, заставляя себя вернуться в реальность. — Попробуй через два часа запустить его по паутине. Сначала по закрытым каналам для чародеев на службе, а там как получится.
Емельцев довольно кивнул и углубился в настройку артефакта, моментально выбросив из головы проблему неизвестной иллюзии. Как ни крути, он в большей степени был воином, чем учёным и предпочитал простые и понятные задачи.
— Послушайте,— осторожно тронул Главу за плечо помощник, — возможно, мне показалось, но Ваше выступление было слегка э-э-э неоднозначным.
— Оно от этого особо пострадало? — мрачно хохотнул Арн.
Кому, как ни ему, было знать о неоднозначности собственных речей. Начиная с того, что изначально он вообще хотел бы орать дурным матом, послать всех в демоново пекло, приказать перебить половину министров и потребовать на блюде голову Медведя с гарниром из ушей его мелких прихлебателей (это в значительно большей степени соответствовало его нраву), и заканчивая тем, что и речь-то он произносил не совсем свою. Листок с ней он обнаружил, едва наткнувшись на стол сокровищ, и сразу обратил внимание, поскольку других не зашифрованных текстов на тот момент не было. Конечно, автор призывной речи обращался к слегка другой целевой аудитории, но общий смысл остался прежним. Араону даже не особенно пришлось менять выражения, так, выбросить пару предложений и сменить конечный жест, на более патриотичный. Он был, неимоверно рад, что кто-то потрудился расписать необходимые интонации, но рисковать с рисованиями символа Кровавого Князя не стал. Арн вообще не до конца понимал всю силу написанного, пока не произнёс вслух. Теперь же в обычной пропаганде, скрывающейся за жутким неразборчивым подчерком с россыпью клякс и зачёркиваний, ему почудился особый мрачный смысл и аромат чернокнижия.
— Некоторые высказывания могут совсем не понравиться людям князя, — тактично отметил Иглицын, отнеся резко похмурневшее выражение лица Главы на счёт собственного замечания.
— Дилеон Святитович, — вздохнул Важич, будто разговаривая с упрямым ребёнком, — думаете, когда заговорщики устроят переворот, людям князя будет до моих слов какое-то дело?
Старший помощник чуть растерялся:
— Маловероятно...
— Вот именно. Если у нас нет возможности предотвратить бунт, нужно его возглавить, — Арн задорно подмигнул растерявшемуся мужчине и, вновь нацепив на себя маску непогрешимого начальника, сказал: — А теперь, потрудитесь, пожалуйста, составить боевые группы из тех чародеев, что первыми откликнутся на клятву, и передайте им те же инструкции, что были подготовлены для диверсионных групп Медведем. Пусть будут готовы выступить по условному сигналу. Мы встряхнём это раскорячье лежбище!
