Но стоило им обогнуть угол и скрыться из виду от посторонних глаз, она поскорее отбросила всякую позу и важность и, поскальзываясь на мокрой траве, заспешила к нему.
— Обопрись на меня, дружочек, — сказала она, подбегая к Ваниелю и подхватывая его под руку. — Меня тут как-то уже называли старой клюкой, так что я вполне могу послужить ею на деле.
— Тётя... о, благодарение богам..., — пробормотал он. — Я думал, мы никогда не уйдём оттуда.
Он споткнулся и чуть не упал, всем весом навалившись на Сейвиль и заставив её зашататься.
— Прошу Вас, мне надо минутку передохнуть. Боги всевышние, как жебольно!
— Здорово повредил? — спросила она, чувствуя, как он весь дрожит под холодным дождём.
— Не знаю, — он выдавил из себя мучительную улыбку. — Болит посильнее занозы в пальце, но меньше, чем когда я сломал руку. Это о чём-нибудь Вам говорит?
— Не очень, — хмыкнула она. — Ладно, идём, чем скорее я доставлю тебя под крышу, тем буду счастливей. И, надеюсь, у моего воспитанника достанет мозговне выскочить нам на помощь.
Огни в окнах Сейвиль были близко..., и сердце её пропустило удар, когда она увидела, что кто-то, ив самом деле,несётся к ним под дождём. Но потом она увидела ещё один силуэт рядом с первым и поняла, что это, слава богам, не Тайлендел, а Мардик и Донни.
Они перехватили у неё Ваниеля, и Сейвиль смогла, наконец-то, налегке пойти впереди, за что была премного им благодарна. Она успела продрогнуть до самых костей, и кости эти, чтоб их! начинали ныть всё настойчивей.
Она прошла через уличную дверь комнаты Ваниеля, и едва переступив порог, оказалась в теплых объятиях одеяла. Потом её едва ли не внесли на руках в общую комнату. Ну, конечно же, то был Тайлендел. Стоило ему усадить Сейвиль в её любимое кресло и сунуть ей в руку кружку глинтвейна, как он тотчас же испарился. Вскоре, впрочем, он появился вновь, бережно поддерживая Ваниеля, закинувшего руку ему на плечи и прыгающего рядом с ним на одной ноге. На диване Ваниеля тоже уже ждало одеяло. Тайлендел закутал его в него и сунул вторую кружку вина ему в руки.
Следом за ними появились и Донни с Мардиком. Смеясь, они стряхнули капли дождя со своих волос и направились прямиком к чайнику с вином на камине.
Ваниеля же куда больше волновал сейчас почерневший глаз и разбитая губа возлюбленного, чем вино.
— Боги мои... Ленди, я не хотел, — пробормотал он, протянув руку и осторожно трогая край его синяка. — Вседержитель и Вседержительница, ну надомне было быть таким неуклюжим!
— Ой, да ладно тебе, дерёшься, как девчонка, — подзадорил его Тайлендел. — Пихался там, понимаешь, коленками да локтями. Это мне самому было надо так сглупить, чтобы подставить свою физиономию. Но меня куда больше волнует твоя лодыжка.
Он принялся расшнуровывать Ваниелю сапог, дергая за мокрые шнурки и отчаянно ругаясь про себя, когда те не поддавались.
— Да со мной всё...ай!
Тайлендел замер:
— Что? Это я, да...?
-Нет, — простонал Ваниель, стиснув зубы. — Просто... может попробовать стянуть этот чёртов башмак, пока тебе не пришлось его резать?
Однако Тайлендел пребывал в такой растерянности, что Мардику пришлось отодвинуть его в сторонку и взяться за дело самому.
Он так решительно сдёрнул сапог с ноги Ваниеля, что Ваниель побелел, как полотно, и вцепился в руку Тайлендела. Мардик внимательно осмотрел лодыжку, пробормотал: "на перелом не похоже", и принялся её бинтовать.
— Хейвенс, учитель, — расхохотался Мардик, забирая у Донни свою чашку и усаживаясь к её ногам напротив Сейвиль, — мы чтотожебыли такими чокнутыми, как эти двое? Боги, меня как будто натыкали мордой в сироп!
Он указал головой на парочку на диване, занятую выяснением, чьи раны серьёзней. Причём каждый уверял, что его-то раны сущий пустяк, а вот у второго.....
— Как минимум первые полгода, — сдержанно отвечала Сейвиль, отхлебнув вина. — Точно такими же чокнутыми и такими же занудными. Но куда более слащавыми.
И добавила, повысив голос:
— Эй, вообще-то вам двоим следовало быпоблагодаритьменя.
— Да без вопросов, Сейвиль, — обернулся к ней Тайлендел. — Как только Вы сообщите нам, за что именно.
— Боги мои! Ваниель, ну а ты тоже ничего не слышал?
— Прошу прощения, Тётушка, — тот обернулся к ней, крайне смущённый, один глаз всё ещё закрыт чёлкой. — Нога так зверски болела, что мне было не до того, но ведь, нотация-то былане по-правде?
Она возвела очи горе:
— Боги, дайте мне сил! Я же только что посадила тебя под домашний арест. До тех пор, пока не соизволю отменить своего решения, маленький ты простофиля. Этим я избавила тебя от толпы этих твоих наседок, да ещёнаказала тебеостаться тут на неопределенно долгий срок. Так что, кроме уроков, ты будешь здесь денно и нощно. Что значит, и обедать ты тоже будешь здесь.
— Правда? — ошарашенно произнёс Ваниель. — Это что же получается, я..., Вы хотите сказать, я смогу оставаться тут...?
— С Ленди, и при этом не вызывая никаких подозрений, — подхватила она. — Именноэтоя и хочу сказать. Кстати, твой чёртов батюшка, вероятно, будет весьма доволен услышать, что ты....
Она оборвала себя на полуслове, видя, что этим двоим уже снова не до неё, и услышав, как Мардик, сидевший напротив неё, ехидно фыркнул.
Сейвиль смерила суженых язвительным взглядом:
— А вы двое тоже не больно-то веселитесь, — сказала она. — Не то ипро васнайдётся, о чём почесать языком.
— Да-да-да, Сейвиль, — ничуть не раскаявшись, отвечал Мардик. — Как скажете. Не желаете ли немного мёду в вино?
Сейвиль снова кинула взгляд на диванчик.
Тайлендел в который раз перематывал лодыжку Ваниеля, и делал это с такой осторожностью, словно она была нежнее комариного крылышка. Сейвиль состроила гримасу.
— Пожалуй, нет, — отвечала она. — Хватит с нас тут патоки на один вечер.
Тайлендел обернулся и показал ей язык, Ваниель же залился краской.
Сейвиль хохотнула и откинулась в своём кресле, совершенно умиротворённая этой всей обстановкой.
Хоть на краткий миг, — подумала она, отхлебнув ещё немного пряного вина, -это всё, на что может рассчитывать любой Герольд в здравом уме. Ну, а про то, что случится завтра, завтра и побеспокоимся.
Семь.
Развалившись в своём любимом кресле, Тайлендел наблюдал за Ваниелем, который усевшись на постель и скрестив ноги, натягивал струны на свою лютню. Пламя свечи отражалось в медового цвета завитке, который тянулся вдоль круглого корпуса его лютни.
Быть может, уже пора?— думал он. -Для девчонок-то он играет, хотя они для него ничего не значат, и ему всё равно, хорошо или плохо выходит, когда он исполняет для них. Так быть может, сыграет и для кого-то, кого он по-настоящему любит? Для того, кто ему,действительноне безразличен? Оправился ли он настолько?
Что ж, средство узнать это было только одно.
-Ашке, — потихоньку позвал он и как мог осторожно прикоснулся к нему своим Эмпатическим Полем.
Ван поднял голову, оторвавшись от своего занятия, и он был такой забавный, с этими старыми струнами, торчавшими у него изо рта, словно сомовьи усики.
— М-м? — отозвался он.
— Как настроишь своего Жаворонка, быть может, сыграешь мне что-нибудь?
Ваниель замер, и ТайленделОщутилего оторопь... и почти тут же — страдание. И среагировал на них:
— Ну, пожалуйста! Мне так хочется.
Ваниель вытащил изо рта струны, и Тайлендел смог почувствовать, каким отчужденным тот вдруг стал.
— А зачем? — спросил он, и глаза его влажно блеснули. — Здесь же рядом, у Бардов, отыщутся дюжины тех, что гораздо лучше меня. Стоит ли слушать какого-то недобитого калеку-дилетанта?
Тайлендел едва удержался от инстинктивного порыва тут же встать, подойти к нему, обнять и тем самым облегчить его страдания.
Страдания-то он облегчит, верно, однако не вылечит его этим совсем.
— Стоит, потому что ты уже давнонекалека, — отвечал он. — Потому чтововсене дилетант. Барды в один голос утверждают, что ты очень хорош.
— Но всё же не настолько, чтоб стать одним из них, — Ваниель отвернулся, однако Тайлендел успел заметить слёзы в его глазах. И снова Ощутил страдание.
— Это неправда, — ласково возразил он. — Пойми, Ван, дело вовсе не в том, что ты ненастолькохорош. Просто у тебя нет этого Дара. Вот может ли слепой рисовать?
Ваниель лишь потряс головой, и Тайлендел уловил, как он замыкается всё больше.
— Это совсем другое, — натянуто произнёс Ваниель. — Слепой не может увидеть картину. У меня же всё в порядке с моими ушами.
Тайлендел попытался найти хоть что-то, что позволит пробиться в тот израненный уголок души его любимого, и, наконец, нашёл.
-Ашке, а зачем, по-твоему, у Бардов обучаются менестрели? Для чего им вообще возиться с менестрелями, если их задача работать с Бардами? — Тот же самый вопрос он задавал и Бреде, у которой были все три Бардовских Качества: Одарённость, Талант и Способность Творить. Ответ её прояснил для него многое.
Ваниель покачал головой, по-прежнему замкнувшись в себе.
— Да потому что Бардов не так уж на свете и много, как и тех же Герольдов или настоящих Целителей.
— Неправильный ответ, — ласково произнёс Тайлендел. — И я знаю это от самой Бреды.Бывает, что Дар появляется от самой музыки.
— Что? — ошарашенный Ваниель резко к нему обернулся, и Тайлендел увидел блестящие дорожки слёз на его щеках. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказал, -вот теперьбыло самое время встать и подойти к Ваниелю, что Тайлендел тут же и сделал. — Послушай меня: ну что такое этот самый Дар Барда, м-м? Способность посредством музыки заставить другихощутитьто, что вам хочется, чтобы они ощутили. Только когда это делает Бард, ты уже не думаешь о самой музыке, верно? Ты толком даже и не разбираешь, насколько она прекрасна, а думаешь лишь о том,что делаетэтот Бард. Ты, в общем-то, даже и не слышишь её саму, эту музыку, а когда вспоминаешь потом, то помнишь не музыку, помнишь свои эмоции. И ещё один резон: когда выступает Бард, ты не вкладываешь в то, что слушаешь ничего своего. Когда же выступает простой менестрель или Бард, у которого нет Дара, ты слышишь в музыке ровно то, что сам в неё вкладываешь.
Он засмеялся и коснулся безвольно опущенных рук Ваниеля.
— Бреда сказала, что в какой-то мере это можно сравнить с тем, как если заниматься любовью с куртизанкой и с тем, кого по-настоящему любишь. Твой возлюбленный может быть и не настолько искусен, зато опыт, полученный с ним куда более настоящий.
— Это Бреда сказала так? — заикаясь переспросил Ваниель.
— Да, когда была подшофе, — Тайлендел не стал уточнять, что это было как раз тут, в апартаментах Сейвиль, и в тот самый вечер, когда Бреда устроила Ваниелю испытание, а тот провалил его. Несмотря на её несокрушимый вид, сердце у Бреды было ужасно мягкое: ей было так жаль, что пришлось, пускай и окольным путём, разрушить мечты Ваниеля. — Говорят же, на дне бутылки скрывается истина. — Тайлендел помолчал немного, потом вскинул бровь и загадочно глянул на своего возлюбленного. — Ещё она говорила, что не будь ты наследником своего отца, тебя давно бы тут с руками оторвали.
— Она так сказала? — Тайлендел Ощутил, как расслабляется потихоньку пружина страданий Ваниеля.
— Она так сказала. — Он взял с кровати лютню и вновь вручил её Ваниелю. — И так, как я лично предпочитаювовсе некуртизанок, хоть и тоже опытных... ну же, сыграй мне?
— Но..., — Ваниель сглотнул и наконец поднял на него глаза, встретившись с ним взглядом.
Страдание его пока никуда не делось, но уже заметно подтаяло.
— ... Ладно, только позволь, я настрою лютню.
Ваниелю Ашкеврон от Лорда Витгена Ашкеврона: приветствие.
Я получил хорошие известия о тебе от Герольда Сейвиль, за исключением единственного момента — некой ссоры с её воспитанником. И хотя я ничуть не оправдываю твоих действий, однако вполне могу понять, что необходимость находиться с этим юношей под одной крышей может здорово тебя раздражать. Тебе, однако, следует впредь держать себя в руках и не провоцировать его, так, как с его стороны, по-видимому, мы не можем ожидать того же. Ещё мне дали понять, что ты, наконец, отказался от этой своей идеи стать музыкантом и отвёл данной чуши подобающее ей место: забавы на досуге, не более. Я весьма доволен столь явными твоими успехами: на мой взгляд, сие есть подтверждение твоей зрелости и готовности занять достойное место в жизни, так что посылаю тебе небольшой знак моего одобрения.
Писано Отцом Лереном, подписано Мною Лично и скреплено Печатью,
Лорд Витген Ашкеврон.
* * *
Лорду Витгену Ашкеврону от Ваниеля Ашкеврона: Приветствую.
Я получил Ваше письмо и знак Вашего одобрения, за которые большое Вам спасибо. Я прилагаю все усилия, чтобы самым наилучшим образом следовать указаниям Герольда Сейвиль. Я нахожу её мудрым и весьма компетентным наставником и надеюсь в будущем радовать её ещё больше.
Собственною рукою,
Ваниель Ашкеврон.
Драгоценнейший мой сынок: Молю от всего Сердца, чтобы это Послание застало тебя в Добром Здравии, чтобы тебя не Покалечил этот Жуткий Хулиган. Мои Опасения, что нечто в подобном Роде может Приключиться с тобой не оставляли меня с тех самых Пор, как твой Батюшка Поведал мне этот свой Идиотский План, так что с самого момента твоего Отъезда я пребываю в Тоске и Мрачных Мыслях. Сейвиль, конечно же, Не Из Тех Персон, что Позаботится Приструнить своих Чудовищ. Умоляю тебя: не дразни ты больше этого Дикаря. Я очень стараюсь Убедить твоего Батюшку забрать тебя обратно Домой, но пока что Всё безрезультатно, у Меня же тут Новое Горе: Моя горничная Меленна зачала Дитя... да от кого — от твоего Братца Мекеаля! Так Заявляет она, и Мекеаль Подтверждает это. От Батюшки же Твоего Никакого Проку: Похоже, ему это всё представляется Очень Забавным. Мне же, ей-богу, Хоть в Петлю лезь, и я Просто не знаю, Что Делать! Но при всех моих Бедах я вовсе не забываю своё Самое Любимое Дитятко, и помню, что как раз нынче твой День Рождения. Посему Прилагаю небольшой Подарок... всё, что Могу, и конечно же, Далеко не то, чего ты Заслуживаешь на самом деле. Умоляю тебя, если только тебе что-нибудь Нужно, дай Мне Тотчас же Знать. Я Выбью это из твоего Батюшки с его Каменным Сердцем.
Любящая тебя Матушка,
Леди Триса Илиана Брендивин-Ашкеврон.
— Пурпурные чернила? — недоверчиво произнёс Тайлендел, заглядывая Ваниелю через плечо. — Меня не обманывают мои глаза, это пурпурные чернила? И розовая бумага?
— Стоит целое состояние, но других она просто не признает, — рассеянно отвечал Ваниель, раздумывая, что бы такое ей написать, чтобы не расстраивать матушку снова.
Розовый листок лежал на письменном крае стола, являясь немым укором за то, что с тех самых пор, как он прибыл сюда, он не написал ей ещё ни строчки. Рядом стояли две стопки серебряных монет — абсолютно равного номинала.
