Имперский сыщик. Аховмедская святыня

— А кто-то сообщал?

— Конечно. Вы видели, чем он занимался, когда мы ворвались?

— Сжигал бумаги, — только теперь вспомнил Николай Соломонович.

— Кто-то ему сообщил, что мы вскорости прибудем. Кто-то, кто об этом знал. Но Черный не успел уничтожить все свидетельства. Вы на квартире людей оставили?

— Обижаете, Витольд Львович. Конечно, оставил.

— Тогда стоит взглянуть на найденное. Может, что интересное обнаружим... Мих, пойдем.

А орчук и без того уже подле хозяина был. Чуть ли не вперед убежал. Полицмейстер последние указания раздал и с ними последовал. Вроде, времени мало прошло, пока Мих бежал по дворам, а вот пешим ходом да не в горячке боя оказалось, что далече нужный дом находится. Подле него, у самого подъезда, дежурил уже человек в форме, а рядом деловито сновали остальные ребята из их ведомства. Знал орчук: это особая группа, которая до определенного момента сидела далеко в засаде.

Их пропустили, не произнеся ни слова. Лишь один из филеров, что толкались тут же, завидев Витольда Львовича, подошел и вручил тому трость, которую на его попечении оставили. Отдал торопливо, точно она жгла ему руки, опасливо глядя на рукоять. Не иначе как шпагу вытаскивал.

Меркулов поднялся на второй этаж, остановился у выломанной двери, оглядел все и к орчуку повернулся.

— Мих, пока не заходи. Ненароком затопчешь что.

Полукровка насупился. Тоже ему хотелось посмотреть, что там да как. А со стороны площадки, где квартиры расположены, в мельчайших деталях все не рассмотришь. Поглядел на ножища свои, ну да, больше обычной человеческой ступни, так он же с разумением, аккуратно мог пройти.

Полицмейстер вместе с Меркуловым подошли к печке, теперь почти не горящей, и подняв с пола разброшенные листки, стали их изучать.

— У меня чертеж какой-то. Непонятный. И заметки к нему на гоблинарском, — повернул голову вбок полицмейстер, пытаясь нечто разобрать.

— Позвольте, — присоединился к нему Витольд Львович, — и вправду чертеж некоего аппарата. Только непонятно, к чему его применить можно. А вот эти заметки, по всей видимости, меры длины.

— А у вас что?

— У меня намного интереснее. Насколько я понимаю, это план помещения. Чтобы мы не гадали, тут даже подписано сверху.

— "Первый императорский музей, галерея драгоценностей N2", — побагровел полицмейстер.

— И написано, как вы видите, на славийском. Есть еще общий план.

— Откуда же он все это взял?

— Не догадываетесь все еще, Николай Соломонович?

— Про сообщника я давно понял. Меня смущают разговоры о наушничестве. О самой операции знали всего несколько человек, мои филеры да группа помощи не в счет. Им в самый последний момент сообщили, и на виду все были.

— Думаю, тут задействованы чины повлиятельней.

— Я даже знаю кто, — налились злобой глаза полицмейстера.

— Не поделитесь? — Полюбопытствовал Витольд Львович.

— Хитрый лис Никифорыч. Появился тут, месяца не прошло, как Его превосходительство каждое слово ловить стал как истинно верное. Все думают, провинциал, человек с низших чинов до самого полицмейстера поднявшийся, а я его подлую душонку насквозь вижу.

Задохнулся от ненависти Николай Соломонович. А Мих вспомнил слова Петра Андреевича о былом фаворе бравого "гусара", которого тот вмиг лишился после появления в Моршане Константина Никифоровича. Были у Истомина все шансы не любить вновь прибывшего. Тут все так просто, что даже орчук догадался. Кто ближе всех к Александру Александровичу, тот после отставки старика и первым человеком в ведомстве станет. А Его превосходительство давно уже не мальчик.

— В чинопочитании нет ничего предосудительного. К слову, хочет ли человек выслужиться или действительно уважает того, кто над ним стоит. Это, знаете ли, еще не преступление.

— Прошу прощения за свою несдержанность, — пришел в себя полицмейстер. — Я не имел право так говорить о моем... коллеге. Скажите лучше, — постарался перевести он разговор в другое русло, — у вас есть какие-нибудь мысли, как найти этого Черного?

— Пока никаких, — признался Меркулов, — нужно хорошенько подумать и изучить найденное, прежде чем предпринимать дальнейшие действия. Очень уж ловким человеком оказался этот Черный, прямо неуловимый.

— Так, да не так, — покачал головой полицмейстер. — Не человек он, да и не прочий.

— Что вы хотите сказать?

— Есть у Истоминых помимо дара внушать отвагу и оборотная сторона. Через нее мой дед в одиночку плененный из самого Майдара сбежал и до Мглина добрался.

— Ваше высокородие, не томите.

— Постараюсь вкратце. Я говорил вам, что на существ, людей или прочих, без всякой разницы, но дружественно настроенных, а это самое важное, магия действует воодушевляюще. На врагов же, напротив...

— Удручающим действием?

— Именно, вроде апатии. Только все очень сложно. Число существ, на которых Истомин воздействует положительным или отрицательным образом, всегда не должно превышать определенного количества.

— И каково же ваше число?

— Девятнадцать, — признался Истомин. — А вот теперь подумайте. Всего в штурмовой группе было семь филеров, плюс вы и орчук. Всего получается девять. Те, что под окнами, не в счет. Магия действует лишь на тех, кого я вижу.

— Понимаю, — забарабанил Меркулов пальцами по рукояти трости, — магия должна была подействовать на Черного негативным образом.

— Но не подействовала, — чуть ли не шепотом подтвердил Николай Соломонович.

— Тогда действительно странно, — впервые признался Витольд Львович в своей беспомощности. — Кто же тогда Черный?

— А что тут понимать. Этот Черный не человек и не прочий... он нечто.

* * *

Черный плащ с шуршанием коснулся стены. Увидел бы кто со стороны — рассмеялся, вот учудил блаженный. Полез за чужим добром в полицмейстерство, таких воров преглупых даже среди транкльванийцев нет, а уж последние умом точно не хвастаются. То, что это тать, сразу ясно. Кто еще через окно влезть пытается?

Только никто не рассмеялся, не удивился и не закричал. Выждал незнакомец удачный момент, когда в Столешниковом переулке ни души не было, да бросился, будто заправский циркач, наверх карабкаться по водосточной трубе. Правда, было видно, что сил у него немного, чуть не сорвался окаянный несколько раз. Уже наверху он не без труда влез в распахнутое окно и тут же задернул его плотной шторой.

Хорошо, что не проходил мимо никто, иначе бы непременно услышали сердитый голос, по всей видимости, хозяина комнаты или кабинета.

— Ты какого черта здесь?! — И уже тише, вдруг поняв, что их могут услышать. — Чего здесь делаешь?

Черный поправил штору, чтобы внутрь теперь не проникал ни один даже малейший лучик солнца, и сел как был, прямо на пол, почему-то ощупывая себя.

— Мне некуда идти. Они сейчас у меня.

— Я же тебя предупреждал!

— Слишком мало времени, я не успел все уничтожить! Не успел собрать вещи!

— Бестолочь, все ведь сделал, чтобы ты ушел... Ладно, что теперь?

— Надо залатать раны, в меня немного попали.

— Твой хозяин говорил, что тебя нельзя убить.

— Каждого можно убить, если знать как, — спокойно ответил Черный, — но можете быть покойны, сердце они не задели. Оно слишком хорошо защищено. Все же для полной поправки необходимо время.

— Время, время, его как раз и нет. Меркулов точно по пятам за тобой идет.

— У него нет ниточек ко мне. Пусть он знает, кто убил Логофета и ограбил музей, но на этом все.

— С этого пса станется. Недооценивал я его, не думал, что так ловок окажется.

— Дайте пару дней, я смогу пробраться к нему ночью и...

— Черт тебя дери, как ты не поймешь, нужен он. С этой святыней тут такая заваруха началась, не получится теперь сухим из воды выйти. А эдакий козел отпущения всегда под рукой должен быть. Подумай только, сын изменника, без году неделя в полицмейстерстве, оказывается замешан в таком громком деле. Никто и носом не поведет, тем более друзей у Меркулова нет почти.

— Аристов, — вымолвил одно слово Черный.

— Что Аристов?

— Вы его подставили. Вряд ли он питает к вам нежные чувства.

— А что мальчишка видел? Ничего. Дело свое он сделал. Будет упрямствовать, себе хуже сделает. Аристов не допустит, чтобы все открылось.

— Одно но, когда Меркулова схватят, то великий князь будет допытываться у него, где на самом деле святыня, — при этих словах Черный засунул палец пониже груди, нащупывая в себе дырку.

— Это дело не одного дня. Понятно, что первое время он будет отпираться, но кто в то поверит? Подумают лишь о его злокозненности. Представляешь, что с Витольдишкой газеты сделают? Они такого Асмодея из него раздуют, любо-дорого посмотреть. А я уж напоследок тому поспособствую. Думаю, на днях уже надобно обставлять дело с Меркуловым, слишком, каналья, далеко залез. Ну что молчишь, дубина, думаешь рискованно все это?

— Мне надобно лишь получить святыню и переправить ее хозяину.

— Вот именно что. А на мое благополучие тебе плевать, потому я ее и не отдаю. Почитай, сейчас все на карту поставил: жизнь, карьеру, дальнейшее свое будущее.

— Вам за то платят, причем очень хорошо.

— Не твоего ума дело, как мне платят, олух. Тебе наказали способствовать, ты и помогай, а не мудрствуй. Вон до чего дошло, среди бела дня ко мне заявился.

— Мне некуда идти. Нужно укрытие, — только и сказал Черный.

— Есть одно место, но туда можно попасть только ночью. Где же тебя спрятать до тех пор?

В переулке послышался шум подъезжающего экипажа, стукнули о мостовую каблуки, раздались голоса. Полицейский чин подбежал к окну, выглянул, и на мгновение в свете дня озарилось его лицо — но тут же отпрянул в темноту.

— Проклятый Меркулов! Уже тут.

— Мне приходилось останавливаться, чтобы не привлекать внимание, — стал оправдываться Черный, однако без особого усердия.

— Да заткнись уже. Представляешь, что будет, войди кто-нибудь сейчас в комнату?

— Я могу выброситься из окна, сил еще предостаточно. Постараюсь убежать.

— Чтобы все видели, откуда ты выкинулся, дурья башка? Погоди...

Полицейский чин подбежал к сундуку, такому, каков есть в любом кабинете сыскного ведомства даже у самого последнего коллежского секретаря, открыл его, обвел взглядом и повелительно указал рукой Черному.

— Полезай!

Незваный гость с сомнением оглядел собеседника, но поняв, что тот не шутит, приказанье все же исполнил. С удивительной ловкостью заправского гимнаста он сложился внутри чуть ли не втрое, прижал голову к груди и со спокойствием, точно не было у него ровно никаких ранений, замер. Крышка захлопнулась, и полицейский чин с некоторой дрожью провел по дереву рукой, явно пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

Не без дрожи подошел к окну, отдернул шторы, искоса взглянул на вылезающего из экипажа вслед за Меркуловым орчука и ненавистно сдвинул брови. Терпеть выскочку-аристократа осталось совсем недолго.

Глава 14, где Мих видит магический огонь, про себя прощается с жизнью и едет на Сигаревку

Мих шел третьим, после полицмейстера и господина, вновь облаченный в мундир и сапоги, без которых чувствовал себя уже неуютно. Орчук задумался о своем, потому чуть не налетел на двух доходяг, с трудом тащивших кованый сундук. Посмотрел на них полукровка, тяжел был ларь, того и глядишь бедолаги пупки надорвут. Кабы в другое время был, непременно помог, но от господина сейчас нельзя было отставать.

Поднялись в знакомом направлении, которое стало для орчука уже не таким пугающим — все же Его превосходительство хоть и горяч бывал в гневе (вспомнить только первое прибытие Миха с хозяином сюда), но человек деловой, с пониманием. Если в возмущение его не вводить, то и плохого ничего тебе не сделает.

Вот и теперь, не как обычно приветственно рукой в сторону кресла указал, больше того, сам навстречу выбежал, полицмейстера и титулярного советника под руки взял да к себе в кабинет привлек.

— Ну давайте, рассказывайте. А голубчика этого в дальнюю закройте, самую тесную. Такую теперь жизнь окаянному устрою, мало не покажется. Эх, жалко я бумаги все великому князю с Константином Никифоровичем отправил. Но ничего, мы этого Черного расколем, все равно нам зачтется.

— Я, к слову, уже вернулся, — появился в дверях первый полицмейстер, — по делу одному к себе в кабинет заходил. И что-то не увидел плененного, пока господа поднимались.

— Константин Никифорович, а окна вашего кабинета куда выходят?

— Как и у остальных, в Столешников переулок, — нахмурился Его высокородие, — почему вас этот факт так интересует?

— Смотрите, — поднялся на ноги Меркулов и подошел к окну, — видите вон ту крышу. Это и есть тот самый дом, где жил Черный. Мы побеседовали с владельцем его квартиры, и тот сказал, что человек в плаще часто ходил на крышу. За что хозяину приплачивали. Ничем предосудительным он там не занимался, лишь смотрел на звезды из телескопа. По крайней мере, так объяснялся.

— Ну и к чему вы ведете? И где Черный? — Недоумевал Александр Александрович.

— А к тому, что никакого телескопа у Черного не было, а вот подзорная труба, — Витольд Львович извлек золоченый цилиндр с зауженным основанием, явно морского назначения и, подойдя к столу, положил перед Его превосходительством, — была. Только очень трудно наблюдать за звездами из подзорной трубы, да еще днем. А вот за обер-полицмейстерством, не за всем, только за верхними этажами, смотреть можно запросто.

— Ну и зачем ему за обер-полицмейстерством наблюдать? Да где Черный, в конце концов?! — Ударил по столу Александр Александрович.

— Ушел, через окно. Под обстрелом выбрался в переулок, потом на Краснокаменку, — нехотя принялся рапортовать Николай Соломонович, — оглушил Селиверстова и убил Подберезкина. Думаю, и сам не избежал ранения.

У орчука создалось впечатление, что это не Черный умертвил опытного филера, а только что полицмейстер своими словами вогнал острый кинжал глубоко в сердце Его превосходительства. Александр Александрович, до того привставший из-за стола, тяжело плюхнулся в кресло и закрыл лицо двумя руками.

— Черный нас ждал, — вступился за своего компаньона по несчастью Меркулов, — когда мы ворвались, он жег бумаги. Его явно кто-то предупредил.

— Кто его мог предупредить? — Нахмурился обер-полицмейстер.

— Господин Меркулов довольно непрозрачно дал понять, что некто из полицмейстерства сотрудничает с Черным — подзорная труба, крыша, вид на наше ведомство.

— В моем учреждении никто не якшается с преступниками, — чуть ли не прорычал Александр Александрович.

— Извините, что опоздал, господа, отлучался по крайне неотложному делу, — блеснул в дверях оправой очков румяный полицмейстер, — что я пропустил?

— Витольд Львович считает, что у нас завелся предатель, сотрудничающий с Черным, — не меняя недоброго выражения лица, ответил Константин Никифорович.

— Не исключаю такой возможности, — отвечал Петр Андреевич, — я не говорю, что именно в этой комнате, но изменник может иметься.