Эглаборга Николас так и не нашёл, хотя прочесал всю округу, пока рубил дрова. Герда в это время собирала хворост и выкладывала кострище камнями. Набрав воды из ручья и приладив над пламенем котелок с походной кашей, Николас подкатил к костру бревно и пригласил Герду сесть поближе. Она протянула к огню закоченевшие руки.
— А как ты в лесу оказался? Скажи правду! Я ведь сказала!
Николас замялся:
— На ярмарку еду. Купец я.
— Врёшь, — она упрямо мотнула головой. — Это от нас в Подгайск на ярмарку ездят, а не наоборот. Я знаю, кто ты на самом деле.
Николас напрягся. Она ведь мыслечтец. Отец явно её в лесу от Лучезарных прятал. Они же всех детей-мыслечтецов в Священную империю на обучение забирают, а после те уже сами не свои становятся. С совершенно пустыми лицами, не помнят ни родных, ни детства, только о службе Единому думают.
Вот девчонка его и разгадала. Хотя как? Ведь ветроплав блокировал мыслечтение.
— Ты охотник.
А, нет, можно спать спокойно.
— Как догадалась? — улыбнулся Николас.
— Легко, — Герда указала на лежавший среди его вещей короткий охотничий лук. — И потом, так глубоко в Дикую Пущу никто, кроме самых отчаянных охотников не захаживает. Но ничего они здесь не находят, только блуждают зря. Так отец говорит.
— И я заблудился. Бывает.
Заскучав, он полез в мешок за альбомом. Проворная девчонка подскочила к нему и заглянула через плечо.
— О! Это же как из сказок, да? Обожаю сказки. Они тут совсем как живые! — восхищённо отозвалась она.
Николас отыскал глазами её потёртую книжку "Сказания севера". В детстве у него была такая же, с жуткими историями, от которых сестра приходила в ужас.
— Ты на них охотишься, да? Ты же Сумеречник!
Николас легонько щёлкнул её по лбу:
— Сумеречников нет. Это просто картинки из сказок.
— Ну да, — Герда сверкнула на него глазами с укоризной. Видно, не впервой приходилось это слышать.
Он передал ей альбом, раз уж та тянула к нему руки. Чернилами и углём там изображались демоны с изогнутыми когтистыми лапами, чешуйчатыми хвостами, перепончатыми крыльями и косматыми клыкастыми мордами.
— Так много! Я не узнаю почти никого!
— И замечательно. Не хватало ещё, чтобы они на тебя напали.
— А я бы хотела! Хотела увидеть чудо, поверить в сказку, в волшебство, как раньше. Почему Сумеречников больше нет?
— Их время прошло. Да и что бы ты стала делать, встреться тебе демон из сказки? Знаешь, как они любят лакомиться болтливыми девчонками?
Николас зарычал, притянул Герду к себе и принялся щекотать. Она громко смеялась и брыкалась, пока не соскользнула с бревна. Раскрасневшиеся, они растянулись на сырой от росы подушке мха. Николас настолько расслабился, что не заметил, как из его рубахи выпал амулет Кишно. Герда провела пальцем по рунам:
— Кеназ — огонь, альгиз — защита, исаз — лёд, — проговаривала она их значения. — Отец научил. Он всё-всё знает.
Даже староверческую руницу? Письмо Сумеречников? Нужно обязательно перекинуться с этим лесником парой слов.
— Никому не говори. Ни обо мне, ни об отце, — Охотник приложил палец к губам.
Луна была уже высоко. Николас укрыл их одним одеялом, и вскоре они заснули.
Глава 13. Волынцовский лесник
1563 г. от заселения Мунгарда, Веломовия, Белоземье
Под утро показалось, что вилия с распущенными седыми волосами склонилась над самым его лицом и снова затянула песню. В груди поднимался жар. Вилия тянула к Николасу руки, он — к ней. Они сплетались в одно. Внутренний резерв разрастался, кожа впитывала воздух. Тот превращался в чистую силу и растекался по жилам раскалённой лавой. Даже вздох грозил перерасти в бурю.
Все ветра повиновались Николасу, словно не он был проводником их воли, а сам повелевал, глядя на мир с огромной высоты. Какая невообразимая мощь! Сдвинуть горы, повернуть вспять реки — маленькая вилия хотела подарить ему эту силу. Но выдержит ли её слабое человеческое тело? Не разорвёт ли его на ошмётки? Да и кто он такой, чтобы тягаться со стихией?
Николас открыл глаза и обнаружил, что Герда крепко спала, положив голову ему на грудь. Он почти не ощущал её веса. Охотник провёл рукой по пушистым волосам. Кожу стало чуть заметно покалывать, словно он и правда втягивал в себя силу ветра.
Герда открыла глаза и хитро ухмыльнулась:
— Я не сплю.
Странное ощущение пропало.
— Я знаю, — шутливо ответил он.
Девочка села и, оглядевшись по сторонам, радостно заключила:
— Туман совсем ушёл. Наверное, Ужиный король больше на нас не сердится.
Солнце загнало рассветные сумерки на дно оврагов. Над верхушками вековых сосен раскинулось ясное небо. Пора было выдвигаться. Позавтракав остатками ужина и напившись воды из ручья, они затушили костёр. Николас седлал коня, пока Герда собирала вьюки. Приторочив их к седлу, Охотник усадил её на лошадь впереди себя и поехал шагом.
Часа два они брели по едва заметной тропе, огибающей Ужиные топи по самому краю. Несколько раз они чуть не завязли в трясине, но Герда вовремя предупреждала о топких местах. Мошкара нещадно жалила открытые руки, хотя основной удар принимал на себя серый конь. Герда стряхивала с его шеи слепней, до которых могла дотянуться, отчего на руках оставались кровавые следы.
Солнце было уже высоко, когда между деревьями показался широкий тракт. Почувствовав под ногами удобный грунт, конь побежал рысью. Николас набрал повод в одну руку, а другой придерживал Герду, чтобы она не упала.
Сокольничий тракт оказался на удивление людным. На разбитых телегах по нему катили дровосеки. Чаще попадались грибники и охотники, которые осмеливались ходить лишь вдоль большой дороги.
У опушки Николас почувствовал неладное. Кавалькада в голубых плащах ехала навстречу. Лучезарные! Столько трудов, чтобы проскочить мимо незамеченным, а всё равно попался. Интересно, почему они задержались в Волынцах так надолго?
Николас спрятал Герду под плащом и надвинул капюшон на лицо. Амулет за пазухой раскалился. Лучезарные поравнялись с ними и натянули поводья. Осматривали тщательно, тянулись к мыслям голубоватыми нитями. Николас опустил взгляд к конской холке. По хребту покатились холодные капли пота, голову будто тисками сжимало, на губах ощущался привкус крови. Сейчас увидят — и всё, конец.
Но Лучезарные оборвали связь и поехали дальше вдоль опушки. Повезло, неопытные попались. Не знали, что надо не только даром прощупывать, но ещё глазами и ушами искать.
Николас отпустил Герду и полез в карман за платком, чтобы вытереть кровь.
— Тебе плохо? — встревожилась девочка.
— Пустяки, пройдёт, — отмахнулся он.
— Это всё Голубые Капюшоны. Они тоже демоны? Говорят, они дышат огнём и обращают в пепел прикосновением.
— Нет, они такие же, как ты и я. У меня дома их очень много.
— То есть мы могли бы стать такими же? Хватать людей, допрашивать, казнить...
— Ты — вполне, а мне прямой путь на костёр, — Николас горько усмехнулся.
— Нет! Если бы я стала одной из них, я бы не позволила причинить тебе вред, — она замялась, густо покраснев. — То есть вообще всем людям.
— Надо быть очень смелой и сильной, чтобы идти против общественных устоев.
— А ты? Ты бы пошёл против них, чтобы защитить меня? — спросила она и снова засмущалась. Такая кроха, а сердцевину ощутимо бьёт.
— Я сам по себе, не умею ни подчинять кого-то себе, ни подчиняться сам, — Герда поникла. Видно, образ героя, который она для него выдумала, начал развеиваться. — Но я мог бы умыкнуть тебя потихоньку и спрятать.
Она улыбнулась по-детски доверчиво и прильнула ближе. Стало немного неловко.
* * *
Показались первые дома. Городок был совсем небольшим: около сотни дворов на холмах по обе стороны от узкой, вытекавшей из леса речки. Разросшаяся деревня, скорее. Ни стен, ни даже ратуши не видно. На рыночной площади ютилось несколько захудалых лавчонок, харчевня и постоялый двор с выцветшей вывеской. Только большой Единоверческий храм из белого камня помпезным видом корил город за серость и убогость. Обычная для дремучего захолустья картина. Но всё же что-то в ней настораживало.
По улице ковылял измождённый мужчина.
— Отец! — вскрикнула Герда.
Он испуганно замер и повернул голову. Сухощавый, со сбившимися пепельно-серыми волосами, под стылыми стальными глазами красовались тёмные круги, тонкие губы растрескались, выпирали острые скулы. Штаны из грубого сукна и льняная рубаха выглядели помятыми. Да и аура, хоть и обычная, прохудилась в нескольких местах. Видно, мыслечтецы допрашивали его долго и с пристрастием. Но отпустили. Неужто амулета Кишно не нашли или он и вправду неодарённый? Тогда странно...
Николас остановил коня, слез и помог спуститься Герде. Как только её ноги оказались на земле, она подбежала к отцу.
— Тебе плохо?
— Почему ты не дождалась меня в лесу? — осадил её отец.
— Мне стало страшно. И Морти... Он заблудился, я должна была показать ему дорогу, — Герда решительно вскинула подбородок и заглянула ему в глаза.
Лесник ошалело посмотрел на Николаса. Даже рот приоткрыл, словно удивился чему-то.
— Не знаю, что бы делал без вашей дочери. Большое ей спасибо.
Николас вынул из пояса деревянную метку и прокатил её между пальцами. Похоже, именно о нём говорил смотритель Голубиной станции.
— Его друг тоже потерялся, — напомнила Герда.
— Невысокий, худой, лет тридцать пять по виду, одежда дорожная, серая, волосы короткие каштановые, глаза светло-карие. Эглаборгом зовут, — постарался описать его Николас.
— Ага, лекарь. Я его вчера по пояс в трясине нашёл, — сообразил, о чём они, лесник. — Он у меня дома. За вас очень переживал. Я думал, вы будете старше и... сильнее.
Николас неуютно передёрнул плечами:
— Эглаборг часто преувеличивает.
Лесник не отводил от него взгляда, словно ожидал чего-то. Николас недоумённо моргал.
— Гедымин Мрий, — представился он и пожал руку Охотника. — Идемте, а то моя жена уже извелась.
Лесник запнулся и едва не рухнул. Николас взял его под руку и глазами указал Герде на своего коня. Она схватила его поводья и повела к дому. Николас помогал шагать её отцу. Стойкий мужчина, ноги не держали, а он всё равно старался сохранить лицо. Мог бы, от помощи бы отказался.
Аккуратный ухоженный деревянный домик стоял на отшибе у самого леса. Возле него был разбит небольшой огород без следов сорняков. Отгороженные плетнём, по дворе бегали куры.
— Я всё сделаю! — объявила Герда прежде, чем Николас успел попросить, и направила коня в сарай.
Хорошо, что скакун смирный, хотя Эглаборг подтрунивал, что у Николаса все животные смирные. А попробовали бы они такими не быть!
Гед отпер дверь. Пахнуло свежей выпечкой и щами.
— Я уже думала Заградского просить, чтобы он над тобой смилостивился! — всплеснула руками, отворачиваясь от печи, невысокая женщина.
Она тоже выглядела измождённой от недосыпа. Тёмно-русые волосы косицей были обмотаны вокруг головы.
— Мастер Стигс! — воскликнул сидевший за столом Эглаборг, подскочил и стиснул его в медвежьих объятиях. — Я так испугался, когда вы пропали! Мастер Мрий такого про этот лес порассказал! Нам жутко повезло выбраться живыми.
— Тише, задушишь! — закряхтел Николас.
С порога донёсся приглушённый смешок.
— Герда, живая! — бросилась к ней мать.
— Да со мной ничего не случилось бы. Морти меня защищал, он самый-самый лучший!
Герда вцепилась в Николаса с другой стороны. Вот-вот грохнется, погребенный под всеобщим обожанием.
— Ступать курей кормить. И лошадям сена поддай. Ты же обещала всё сделать! — укорил дочку Гед.
Чмокнув мать в щёку, девочка убежала на улицу. Лесник, помогая себе руками, тяжело опустился на лавку.
— Зофьюшка, накорми гостей. Нельзя забывать об учтивости, что бы ни происходило вокруг, — попросил он, откидываясь на стену.
Вместо жены к нему подошёл Эглаборг с чашкой терпкого зелья.
— Выпейте — полегчает.
Гед принялся греть ладони о стенки чашки, принюхиваясь к дурманному запаху. Целитель по привычке провёл руками над его аурой.
— Не стоит, — тихо, но очень веско остановил его лесник. — Не привлекайте лишнее внимание. Я выкарабкаюсь и так.
Зофья расставила на столе миски с супом, и они принялись завтракать, но не успели доесть, как с улицы донеслись шаги. В дверь постучали так, словно хотели выбить. Гед дёрнулся было открыть, но его опередил Николас. На пороге стоял грузный мужчина с заметной залысиной на макушке и гневно стрелял глазами внутрь комнаты.
— Ты кто? Где хозяин?
— Мастер Заградский, смилостивьтесь! Он после допроса едва до дома дошёл! — взмолилась Зофья, заламывая руки.
Гед нахмурился так, что высокий лоб пошёл тонкими складками.
— Едва, значит, виноват! — пригрозил Заградский пухлым пальцем.
— Но Лучезарные его оправдали.
— Он их обманул! — Обвинитель обратился к леснику: — Милана к тебе перед смертью ходила, с тобой ругалась. Весь город об этом знает. Вы никогда не ладили.
— Для того, чтобы не ладить, нужно хоть изредка общаться, — покачал головой Гед, не поднимая глаз от миски. — Соболью шубку она хотела. Зофья подтвердит. Я сказал обождать до осени, сейчас не сезон. Но вы же знаете свою жену, ждать она не могла. А я не мог согласиться, потому что нам с вами первыми отвечать бы пришлось, что законы нарушаем. Вот и вышла ссора.
— Шубка?! Да я ей из Стольного сколько угодно шубок мог выписать!
Гед пожал плечами:
— Откуда мне знать, что у вас за закрытыми дверьми происходило?
— В лесу он был в то время, как Милка умерла. Вон, лекаря из трясины спасал, — Зофья указала на Эглаборга.
Тот вытаращил глаза, но кивнул.
— С чего я должен вам верить? Что это за люди? А вдруг наёмники? — Заградский надвинулся на Николаса грозовой тучей. — Кто таков, отвечай! Я, между прочим, губернатор Белоземья и королевскую власть представляю.
— Мортимер Стигс, рыцарь из кундского ордена. Еду в Элам бить иноверцев, — он протянул губернатору свои бумаги. — А лекарь мой личный.
Заградский пробежался по грамотам глазами, разве что на зуб не попробовал. Хорошо, что они настоящие, кроме имени, конечно.
— В Белоземье законы гостеприимства священны, — ответил Гед на немой вопрос во взгляде губернатора.
— А что стряслось-то? — недоумевал Николас.
— Жену мою, Миланушку, убили. Странник в балахоне во двор её позвал. Темно уже было. Вышла она, долго не возвращалась. Слуги её нашли и тревогу забили: мол, от страха умерла. На земле лежит, рот раскрыт, сердце не бьётся, волосы поседели, хотя раньше чёрные как смоль были.
Ого! Похоже, демон напал. Надо бы разузнать, а то вдруг нашествие. Если есть шанс остановить, проходить мимо нельзя, пускай даже воевать с демонами под носом у Лучезарных очень опасно.
— А что странник?
— Так его уже и след простыл, — пожал плечами Заградский. — Вот ищем.
— Если хотите, могу помочь. У меня есть опыт в таких делах, — предложил Николас. — Да и дорога до Элама дальняя, никаких сбережений не хватит.
