— Ну-ну, не злись, — раздался детский, но до колик противный голос в темноте.
Мужчина вздрогнул, однако головы не повернул, делая вид, что не удивлен.
— Можете идти, — приказал Хозяин остальным двум воинам.
Как только те скрылись за поворотом, чокнутый предводитель Песчаников вышел из тени, но лицо его по-прежнему было едва различимым при свете всего одного факела.
— Рассказывай.
Хозяин подошел вплотную к Ринслеру, но тот не сомневался что там, в тени, скрываются еще как минимум три воина, готовые костьми лечь за своего "папочку" — так его часто называли среди "своих". Слишком уж заботливым он был, что иногда доходило до полного неадекватного состояния, стоило кому-нибудь нарушить правила.
— Эта девчонка кинулась на меня с ножом.
— И как? Успешно? — озабоченно поинтересовался Хозяин, переплетая песочные пальцы между собой.
— Конечно, нет. Дело не в этом.
— Не в этом? А в чем? — Этот противный голос вызывал в Ринслере такое раздражение, что хотелось просто взять и выбить все зубы этому... предводителю.
— Она — дура наивная, причем абсолютно не знакомая со здешними правилами.
— Хочешь сказать...
— Ей кто-то подсказал так поступить. Причем этот "кто-то" явно недолюбливает ни тебя, ни меня.
— И ты, конечно же, знаешь, кто, — удовлетворенно кивнул Хозяин.
— Догадываюсь, — уклончиво ответил ему Ринслер. — У нас тут есть только один человек, кто может быть настолько тупым.
— Я всегда его ненавидел, — зацоцкал языком их главарь. Его глаза налились привычным холодом. Кое-кому сегодня точно достанется. В очередной раз.
— Я тоже, — тихо отозвался мужчина.
— И что ты хочешь делать, мальчик мой? — Глаза Хозяина загорелись азартным блеском. От этого дурацкого обращения Ринслера передернуло. Он ненавидел уменьшительно-ласкательные имена и прозвища.
— Посмотрим, что их связывает. Скорее всего, ничего. Но вдруг повезет? Если что-то будет, заставим его помучиться, пусть посмотрит, как из нее все кишки выжмут. К тому же, эта дура должна получить хороший урок. Она останется в камере, и просидит там столько, сколько нужно. И пусть только попробует выкинуть еще что-нибудь — я ее сам убью.
Глава 12.
Олиф впервые чувствовала себя такой опустошенной. Даже боль во всем теле ее сейчас не особо заботила. Казалось, ее эмоциональный предел достиг своего пика, и в тот момент, когда Ринслер впервые ее ударил, он вышел за свои пределы, пересекая все невидимые границы, выстроенные из постоянного самоконтроля. Больше ей не хотелось ничего контролировать, понимать и вообще чувствовать.
Девушка на такое не рассчитывала. Она думала, ее огреют плетью — этого она бы точно не пережила. Но камера... полное одиночество. Такой исход был неожиданным, ведь все говорили о реальном наказании. А оказалось, что она не только осталась жива, но еще и загибается тут в полной тишине. Действительно, хорошее наказание. Но только не для Олиф. Это было слишком...
Смерть была бы идеальным выходом. Теперь девушка думала о ней все чаще, представляя ее по-настоящему реальной. Она даже иногда рисовала себе в уме картинки, как это произойдет.
Раньше как-то казалось, что сама мысль об этом не достойна прощения. А теперь было уже все равно.
Олиф то открывала, то закрывала глаза, вспоминай свой дом, свою семью.
С какой-то горечью в душе, девушка вдруг поняла, что Лекс был прав. Она виновна. Она убила человека, неважно какого: доброго или злого, важно то, что она пошла на это. Она лишила его шанса на то, чтобы прожить свое время. Ведь, наверняка, ему этого времени было отведено достаточно. А Олиф его забрала. Кто знает, может, поэтому она еще жива? Отрабатывает чужие часы, мучаясь в ожидании неминуемой смерти.
Интересно, что произошло бы, не поступи она так? Что-нибудь да произошло бы, это уж точно. Какой толк думать о том, чего не случилось? Но эти мысли не давали ей покоя. Раз за разом Олиф возвращалась в прошлое, вспоминая маму, которую не могла отпустить из своего сердца вот уже восемь лет... к папе, которого она, возможно, могла бы спасти, к Марике, к Тимке...
Прошлое стягивало ее в тиски, сжимая горло, парализуя конечности, мешало двигаться вперед. И чем больше она погружалась в воспоминания, тем труднее ей было вернуться обратно, в реальный мир. Теперь она жила этим прошлым, жила воспоминаниями.
"А что было бы если бы...".
Девушка снова открыла глаза. Посмотрела на темный потолок. Лежать на каменном полу было холодно и жестко, ее постепенно пробирали мурашки. Головная боль утихла, но скула по-прежнему ныла. Наверное, впервые в жизни ее так избили, хотя Олиф и не надеялась, что легко отделается.
Где-то справа от нее послышалось странное копошение. Девушка повернула голову на звук, но даже, несмотря на светожелов, ничего не увидела.
Она спихнула этот звук на крыс, но чуть погодя поняла всю абсурдность своих мыслей: крысы под землей?!
Шум повторился.
— Кто здесь? — испуганно спросила девушка, немного шепелявя, так как рот открывать было больно.
— Где? — пришел ответ.
— Кто ты?! — теперь уже по-настоящему испугалась Олиф. Она села, прижимаясь к стене.
— Кто? — голос отражался от стен гулким эхом, но явно принадлежал старому человеку. Или не человеку.
Справа от Олиф стена затряслась, и один из камней поехал вперед, создавая громкий скрежет. Девушка испуганно пискнула и быстро переползла на другую сторону. Камень упал очень аккуратно, буквально рядом со стеной, и в проеме, который вел в другую камеру, показались два удивленных глаза.
— Это ты меня звала? — довольно старческим голосом поинтересовался неизвестный.
— Нет, — замотала головой девушка.
— А кто спрашивал: "Кто здесь, кто здесь"?
Олиф пару раз моргнула. За стеной явно находился какой-то дед, и наверняка сумасшедший, поэтому, что бы лишний раз его не злить, она пискнула:
— Извините.
— У мамки своей прощения просить будешь!
Девушка не сводила настороженного взгляда с нового (или старого?) обитателя тюрьмы. Старик тоже немного поразглядывал ее, а потом задорно улыбнулся.
— А ты миленькая! За что тебя так?
Олиф поняла, что под "так" подразумеваются следы побоев на ее лице. Наверное, выглядит она еще хуже, чем ей казалось до этого, раз даже при таком болезненно-зеленом свете видно, как распухло все лицо.
— Это вышло случайно. Я сама виновата, — уклончиво ответила она.
— Эх, ты! — укоризненно покачал головой дед. — Здоровая вроде девка, а мозгов в голове — во! — И для наглядности ткнул в проем кулаком.
Девушка обиделась. Да, она не образованная, да, у нет прекрасных манер, да, она не знает этикета и прочей туфты, но утверждать, что она глупая дурочка — это уже слишком.
— Вы-то откуда знаете? Или вам из камеры лучше видно?
— У, не дерзи мне, малявка, — в ответ погрозил ей пальцем старик. — Я побольше тебя видел, уж поверь. И вообще — что за манеры?!
Олиф тут же постыдилась своих слов, но внешне постаралась принять максимально оскорбленный вид.
— Вы...
— Не выкай! И вообще, лучше б рассказала, за что сюда попала!
— Что? — удивилась девушка. Уж чего-чего, а таких слов она не ожидала услышать.
Дед искренне, с неким удовольствием, стукнул себя по лбу, явно выражая этим все свои мысли и впечатления.
— Ну ведь говорю же, мозгов — во!
— Да вы...
— Не выкай!
— Но вы...
— Не выкай!!
Олиф возмущенно открыла рот, и тут же его закрыла, щелкнув зубами. Какой смысл спорить с сумасшедшим? Намного разумнее просто промолчать.
— Ну, чего замолчала? — спустя некоторое время спросил старик, пытаясь через отверстие посмотреть, что происходит у нее в камере.
— Не хочу говорить, — тихо ответила девушка.
— Не хочешь?
— Нет.
— Или не можешь?
Олиф изумленно уставилась на старика.
— Не спрашивай, — тут же отозвался он, — у меня глаз-алмаз!
— Вы все видите?
— Не все, но твою скулу тяжело не увидеть!
Девушка завистливо прикусила губу, но тут же об этом пожалела — та отозвалась неприятной болью. Олиф бы не отказалась от такого зрения. Ей уже надоело постоянно приглядываться, щуриться, и в итоге понимать, что она все равно ничего не увидит в этой полутьме.
— Поживешь с моё, и не такому научишься!
Девушка мысленно вздрогнула. Ей совершенно не хотелось доживать до его возраста. Гнить здесь все это время? Нет уж, спасибо.
— Так за что тебя так? — подал голос дед.
— Просто так.
— Эх, девочка, просто так здесь даже пыль не вытирают. Ну, рассказывай!
— Зачем? Мне и так нелегко. — Олиф желала одного: лечь и забыться, но ее, как назло, теребили глупыми, никому не нужными вопросами.
— А кому легко? Давай-давай, если не хочешь умереть тут, тебе придется разговаривать.
— А может, я хочу умереть?
— Нет, не хочешь. Говори уже!
Девушка фыркнула, и челюсть тут же пронзила острая боль.
— Я... кинулась с ножом на Ринслера. — Сказала и самой стало стыдно.
— Зачем? — присвистнул старик.
— Потому что дура. Рады теперь? — Олиф обиженно поджала губы, провела рукой по лбу, стирая кровь, и еще сильнее прижалась к холодной стене.
— Эх ты, глупая! Поумнее ничего придумать не смогла?
— Нет.
Сердце кольнула обида. Ей нужна была поддержка, хоть какая-нибудь. Любая. Просто увериться, что разбитый лоб и опухшая челюсть — это не напрасная жертва. А ее просто взяли и добили.
— И все это ради того, чтобы не ложиться с ним в постель?
— Не только. И вообще, я не обязана вам отвечать.
— Но отвечаешь.
— Да потому что... потому что...
— Ой, ладно-ладно, — пошел на попятую старик, видя ее жалкие попытки оправдать себя.
— Что ладно? Что ладно?! Легко вам говорить, сидя в камере! Не вы человека убили, не вас в пустыню кинули, лишив всего, всего, понимаете?! Не вас Песчаники схватили, не вас использовать пытались! Легко сказать "ладно", а вы представьте себя на моем месте!
— Что мне представлять? — улыбнулся снисходительной улыбкой дед. — Сама-то как думаешь, как я тут оказался, а?
— Не знаю. — Олиф приложилась щекой к холодной стене. Говорить было очень больно.
— Так же, как и ты. Правда, рядом со мной никого не было. В отличие от тебя.
— Со мной тоже... постойте, что? Вы что, видели нас? — Она хотела пояснить, что под "нас" имела ввиду ее и Лекса, но новоиспеченный сосед тут же прытко отозвался:
— А то! Я же тут давно сижу, я всех вижу! Тем более не заметить Лекстера просто невозможно!
— Вы его знаете? — подалась вперед девушка, в одно мгновенье забыв про боль.
— А кто его не знает? — Старик был немало позабавлен ее реакцией.
— А вы... вы его не видели больше?
— О, вот видишь, заговорила!
— Я не...
— Да не красней ты так! Не маленькие уже. К тому же, всем известно — хочешь разговорить девушку, начни говорить с ней о любви.
— О какой еще любви?! — Такого абсурда Олиф еще не слышала, и жутко смутилась, когда поняла, что воскликнула слишком громко.
— Видел я его несколько раз, но сюда его не приводят. Он, скорее всего, в самых нижних камерах.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему в этих камерах никого нет, а его в нижние посадили? — Девушка искренне ничегошеньки не понимала.
— Да, было за что.
— В смысле? Он что-то сделал?
Старик хотел было ответить на ее вопрос, но вдруг замолчал, и спустя несколько секунд озабоченно воскликнул:
— Ой, сюда идут!
Он ловко просунул руки в отверстие, схватил камень, и вставил его обратно так, словно ничего и не было. Почти в этот же момент послышался скрежет открываемой двери. Олиф пару раз глубоко вздохнула, стараясь перевести дух. Вряд ли это к старому деду пришли.
Она не ошиблась. Перед ее камерой встал Ринслер. Позади него были еще пара воинов, но девушка не уделила им никакого внимания.
— Прохлаждаешься? — презрительно осведомился мужчина.
Она промолчала. Просто знала, что так безопаснее.
— Может, ты уже решила попросить прощения? Нет, скорее, молить о прощении?
Снова молчание.
— Язык проглотила? Неужели ты думала, что это сойдет тебе с рук, а? Дура.
Олиф позволила себе злобный взгляд. Если бы она думала, что это сойдет ей с рук — поступила по-другому.
— Молчишь. Правильно, молчи. Эй вы, — обратился он к свои помощникам, — передайте кухаркам, что на ближайшую трапезу будет одной тарелкой меньше.
Девушка презрительно фыркнула. Ее морили голодом, жаждой, солнцем, даже смертью. Какая-то глупая тарелка с кашей для нее ничего не значит.
Мужчина прекрасно расслышал этот звук и уже на выходе добавил:
— Хотя нет, две следующие трапезы.
Дверь хлопнула, оставляя после себя глубокое эхо, которое разнеслось по всему помещению.
Девушка прислонилась к стене, закрывая глаза. Подумаешь, каша.
Интересно, как скоро она, Олиф, умрет уже наконец? Может, довести его до ручки, чтобы он сам ее прихлопнул? Глупая смерть. Хотя, какая смерть будет здесь не глупой? От голода? От жажды? От помутнения рассудка? Олиф усмехнулась про себя. Когда-то ей так же хотелось довести до бешенства Лекса.
Прошло довольно много времени, прежде чем камень из стены снова упал к ней в камеру.
— С ним лучше не шутить, — послышался в темноте голос старого деда.
— Я знаю.
— Знаешь — и все равно нарываешься. Неужели Берегини совсем обделили тебя умом?
Олиф пропустила колкую фразу мимо ушей. Сейчас ее интересовало кое-что другое.
— Расскажите, что вы знаете о Лексе...
— О ком? — удивился старик.
— О Лексе.
— Кто это?
— Вы что, смеетесь надо мной? — возмущенно воскликнула девушка.
— Я? Ты слышишь, чтобы я смеялся?
— Тогда расскажите, что вы знаете!
— Я ничего не знаю, — сделал искренне непонимающее лицо дед.
— Знаете! — Олиф было неприятно и обидно одновременно.
— Как я могу рассказать что-то о том, кого я не знаю?
— Ну вы же сами говорили, что...
— Я-а?!
— Ну и пожалуйста. — Она отвернулась к стенке и попыталась расслабиться.
Чего ее новый сосед хотел этим добиться, было совершенно не понятно. Хотя, какой спрос может быть с сумасшедшего. Девушка лишь сильнее раздражалась. Из головы не выходила его фраза: "Да уж, было за что". Что это могло значить? Лекс успел тут что-то натворить? Но ведь это на него совсем не похоже. Более рассудительного человека она еще не видела.
— Твое надувшееся лицо делу не поможет, — спустя какое-то время подал голос старик.
— В смысле? — отозвалась Олиф.
— Без всякого смысла. Вместо того, чтобы обижаться, нужно действовать. Только тогда добьешь результата.
— Спасибо за совет. Учту.
— Ой, распустила тут нюни, царевна, — издевательски пролебезил старик.
— Да что вы все издеваетесь надо мной? — не выдержала девушка.
— Потому что грех над такой дурочкой не поиздеваться. Как тебя только этот парень выдерживал?
— Судя по всему, вы все же помните его.
— Конечно, помню! — кивнул дед, и, кажется, задел лбом стенку. — Как такой экземпляр можно забыть?
