Бортовой

Космический корабль? Слишком "биологичен" с виду, хотя мог бы послужить натурщиком для Сальвадора Дали. Эдакая помесь насекомого с южноамериканским броненосцем, закованная в панцирь из тускло блестевшей серой "чешуи". Живое существо? Вы когда-нибудь встречали живое существо длиной в десять с лишним километров? Мне пришлось срочно корректировать программу маневровых движков, гравитация у объекта соответствующая.

— Э-э-э... Майк, похоже, это наши шахтёры явились, — первым из нас двоих опомнился Том. — Вызывай экипаж в рубку. Программа — контакт.

— Готовлю программу, — голос друга и долг капитана вернули меня в реальность. Вот что устав животворящий делает. — Экипаж в полном составе вызван в рубку по протоколу контакта... Вызываю чужака на всех доступных частотах.

— Блин... Сходил выпил кофейку, называется...

— Это покруче кофе будет, — хмыкнул я, формируя свой голографический призрак вне экрана.

— Да уж, мозги прочищает капитально... Не страшно, Майк?

— Страшно, Том, — наши ещё не добрались до рубки, потому я был откровенен. — Это всегда страшно. Только дураки ничего не боятся... А эти ребята не спешат отвечать.

— Наверное, тоже не дураки, — хмыкнул Том.

Гигантский объект, нависший над нами, излучал какой-то очень странный спектр, но больше ничем себя не проявлял. Исчезла та странная эмоциональная волна, которая предшествовала его, гм, проявлению в пространстве. Кстати, крайне интересный способ перемещения, изучить бы... Корабль — или всё-таки существо? — словно замер, обнаружив на месте финиша что-то чужое.

Если тамошний экипаж расшифрует наше контактное послание, то должна последовать реакция. Неважно, какая. То есть не хотелось бы стать первой жертвой нового межпланетного конфликта, если нас по какой-то причине сочтут врагами. Это было бы крайне обидно. Но и рассчитывать на мгновенный дружеский ответ тоже несколько самонадеянно. Несмотря на это, я продолжал транслировать сигнал контакта.

"Мы — люди планеты Земля. Мы пришли с миром".

Хотя это не на сто процентов соответствовало истине. Не все на борту "Арго" были людьми. Но какая, в сущности, разница?

— И что, целый час вызываем, а ответа нет?

Эрнест волновался. Ясное дело, он наш штатный контактёр, в своё время его квалификация здорово помогла в установлении добрых отношений с жителями Аашаша. Но четырёхрукие гуманоиды хотя бы существа нашего калибра и вполне понятной логики. А здесь... Да кто же там сидит внутри, в самом-то деле? Какие-нибудь разумные медузы? Или вообще что-то запредельное, не похожее ни на одну известную нам форму жизни?

— Молчат, как рыбы. Штатное сканирование тоже ничего не даёт, — сознался я. — Обшивка поглощает излучение.

— Что, даже в рентгене?

— Особенно в рентгене. Мы, вообще-то, тоже не совсем прозрачны в этом диапазоне. На длинных волнах что-то смутно нарисовалось, но я не знаю, что это такое. Может, ты знаешь?

Я выдал на экран результат длинноволнового сканирования. Скажем прямо, не самая чёткая картинка получилась, но уж извините, какая есть.

Явным и недвусмысленным здесь был только контур чужого корабля, а внутри это чудо представляло собой не поддающееся логическому осмыслению чередование пустот и уплотнений разной формы, соединённых изогнутыми трубками. Трубками — очень условное название. Гофрированные и гладкие, круглые, овальные, сложного сечения, изогнутые в самых неожиданных местах и под самыми разнообразными углами... У меня одного возникла ассоциация с кишечником?

— Не слишком аппетитное зрелище, — признался Эрнест. — Если это искусственное сооружение, то его создатели ...э-э-э ...обладают своеобразной психикой.

— На моей планете технику иногда выращивают, основываясь на информации генома живых организмов, — подал голос задумавшийся было Вуур. — Но это ни на что не похоже. Здесь нет симметрии.

— Или мы её не видим, — не менее задумчиво проговорил Щербаков — единственный из всех сидевший в пилотском кресле. — Вернее, не понимаем, по скольки осям и в каких плоскостях она может быть.

— Живых существ на борту нет, что ли? — спросил Том. — Я не вижу на этой схеме ничего похожего на нас.

— Они не обязаны быть похожими на нас, — буркнул Эрнест.

— Тем больше у меня сомнений, что контакт удастся. Бытие, как ты знаешь, определяет сознание. Если бы я был похож на космический муравейник в десяток километров длиной, то моя логика сильно отличалась бы от твоей.

— А ведь ты прав, Томми, — встрял я. — Муравейник. Вот на что это похоже.

— Эй, ты же не хочешь сказать, что там живут гигантские муравьи? — опешил он.

— Да бог знает, кто там живёт, — заговорил Ник, до того молча подпиравший стенку. — Не знаю, как вы, а я чётко вижу три движка с энергостанциями при каждом. Один на корме и два по бортам. Логика, хех... Теоретики... Все мы в одних и тех же законах физики барахтаемся, а значит, и преодолеваем их сходными путями, хоть люди, хоть гигантские муравьи.

Мы все с некоторым недоумением покосились на него. Молчал, молчал, и, наконец, выдал. Притом, вполне логично выдал, чертяка. Вот что значит опыт и мышление технаря.

— Я не чувствую движения внутри корабля, — негромко сказал я, продолжая транслировать картинку на главном экране. — Что хотите, то со мной и делайте, но на том корабле никого нет.

— Завод-автомат? — предположил Щербаков. Он волновался, и от волнения его лоб начал покрываться испариной. — Но не поверхностный, а орбитальный? Если это так, мы напрасно ждём ответ.

— Такую громадину невозможно контролировать без высокоинтеллектуальной автоматики, — возразил ему Эрнест, нервно расхаживавший по рубке с заложенными за спину руками. — Даже у нас ИИ любого космического корабля способен адекватно оценить неопознанный объект и реагировать на его действия по обстановке. Попытка дешифровки незнакомого сигнала будет однозначно, и только если компьютер не справится, задача перепоручается людям.

— Да, но мы не принимаем никаких сигналов с этого корабля...

Что-то странное произошло с моим восприятием. Вроде бы только что был сосредоточен на анализе частотного диапазона излучения чужого корабля, выделив одну псевдоличность для общения с экипажем, а мгновение спустя потерял связь с реальностью. На ничтожную долю секунды, не больше, но компьютеру и этого достаточно. А дальше... Ни в одном языке Земли, наверное, не найдётся слова, чтобы описать то, что я ...почувствовал. Единственный раз за всю жизнь мне довелось испытать нечто, отдалённо похожее — в семнадцать лет, когда нам сообщили, что после многолетней комы пришёл в себя дедушка, мамин отец. Мы с мамой — никого другого тогда в городе не оказалось — помчались в больницу... Дед к нашему приезду уже понимал, где и почему находится, но я на всю жизнь запомнил его растерянный взгляд. Взгляд подавленного человека, осознавшего, что время прошло, а жизни как таковой, считай, не было. Сейчас... Да, это было похоже на внезапное пробуждение больного старика, и его мучительный взгляд: "Кто ты? Где я?.. Кто я?"

Моё сочувствие было услышано, и, кажется, понято.

Был бы человеком, взвыл бы сейчас от ошеломляющего каскада чужих образов и сопровождавших их эмоций, хлынувшего в моё сознание...

Не знаю, сколько прошло времени. Я потерял ему счёт.

Не знаю, заметили ли в рубке мой ступор. Я выпал из дискуссии экипажа, лишь краешком сознания отмечая её факт. Да и была ли она вообще? Сколько секунд там прошло, пока передо мной раскрывалась ...чужая вселенная?

Никакого преувеличения. Любое разумное существо — микрокосм, вселенная. Любое.

Чужак действительно был кораблём, разумным средством передвижения. Он принадлежал к расе, для которой в порядке вещей было подселять свой разум в бортовой компьютер звездолёта, для этого им не нужны были экстремальные обстоятельства. Но вот незадача: раса по какой-то причине вымерла, оставив после себя наследство в виде флотилии разумных кораблей. Когда именно это случилось, чужак не помнил. Очень давно. Поначалу они странствовали в космосе, накапливая знания и разыскивая населённые планеты. Потом начались поломки и сбои, чем дальше, тем чаще. Они разыскивали планеты и планетоиды с нужными минералами, занимались их добычей и обработкой, чинили сами себя, пополняли запасы топлива... но ничего не могли поделать со сбоями в программном ядре, в котором воплотились их личности.

Совершенно естественный процесс старения и увядания, наверняка растянувшийся для полностью искусственных громадин на тысячелетия. Закон природы, которая с момента Большого взрыва не создала ничего вечного и неизменного. Так что я не увидел ничего удивительного в том, что чужаки начали постепенно умирать. Просто наступал момент, и они отключались, переставали отвечать на вызовы и передвигаться. И однажды наш новый знакомец остался один.

Он был настолько дряхл рассудком, что даже не помнил, когда и как это произошло. Он даже не сразу смог проснуться, почуяв мои сигналы, а когда осознал происходящее, принял меня за одного из своих покойных товарищей. Сколько я ни пытался, передавая образы, объяснить свою чужеродность, не доходило.

Так древние старики с угасшим разумом начинают называть своих внуков и правнуков именами давно умерших родичей. Сколько лет этому старцу, и сколько лет назад он в последний раз здраво оценивал реальность, я не знаю...

Кое-как приспособив часть своей личности к разговору с ним, я поспешил "прийти в себя" в рубке... Ох ты, чёрт, да тут всего секунд пять прошло.

— ...что-то странное, — первое, что я услышал, в буквальном смысле вернувшись в собственный голографический образ, было окончание речи Щербакова. — Я бы на вашем месте попытался прослушать эхо на крайних частотах нашего диапазона. Возможно, наша техника не позволяет...

— Простите, — прервал его я. Мой голос был почему-то хриплым, будто от волнения. Хотя, почему "будто"? — Простите, Виктор Петрович. Прошу тишины... Я говорил с ним сейчас. Я его услышал и понял... что мог.

— Так чего ты тянешь, рассказывай! — первым, что меня совсем не удивило, вскинулся Том.

— Подробности чуть позже, через минутку, — сказал я, остро ощущая на себе разгоревшиеся от любопытства взгляды всех семерых. — Пока скажу главное. Это глубокий старик, и к нему, кажется, давным-давно пришёл один из двух докторов — то ли Альцгеймер, то ли Паркинсон. Дедушка стойко принимает меня за одного из своих.

— Их много? — спросил Эрнест.

— Похоже, он остался один, но так этого и не понял. Или не принял.

— Так. А подробности? — поинтересовался Щербаков.

— Теперь насчёт подробностей... Я буду рассказывать то, что сумел понять из этой каши образов, а Том пока проанализирует звёздную карту, то единственное, что из всей принятой информации поддаётся анализу. Меня интересует место и время. Особенно время.

— Как всегда — самое интересное я пропущу, — хмыкнул Том.

— Самое интересное будет как раз у тебя, — возразил ему Ник. — Давай, не ной, а работай.

Это было нелегко — одновременно воспринимать путанные образы космического старца и переводить их на русский язык. Том даже отметил, что загрузка ядра вошла в красную зону, свыше восьмидесяти процентов, и посоветовал немного сбавить обороты. Но я справился. То, на что ушло несколько секунд при прямом эмоционально-образном контакте, вылилось в десятиминутный рассказ. И это при том, что меня никто не перебивал, не задавал наводящие вопросы. Наверное, потому, что самые яркие образы я транслировал на большой голоэкран. Но и после того, как я умолк, ещё минуты две в рубке царила тишина.

Нарушил её Том.

— Майк, — хмуро проговорил он, глядя на результаты обработки звёздной карты. — Глянь-ка на это.

Мне не нужно было подходить к нему, чтобы заглянуть через плечо на экран его терминала. Достаточно было подключиться к его линии.

— Если ты не ошибся с идентификацией маркерных звёзд, то получается...

— Два миллиона сто пятнадцать тысяч лет, плюс минус пять тысяч, — договорил он за меня. И снова — тишина.

Цифра ошеломляла.

Два с лишним миллиона лет — это почти одна сотая полного оборота Галактики вокруг своей оси. Это возраст человечества как разумной системы, изменяющей окружающий мир, если считать от первого каменного рубила, вытесанного руками нашего далёкого предка из рода хомо хабилис. В известном нам секторе космоса попросту нет существа древнее этого гигантского корабля: писатель-фантаст Ефремов был прав, столько не позволяют жить законы термодинамики. Тем не менее, чужак был жив. Наверное, потому, что программа самовосстановления у него ещё работала, не давая загнуться основным узлам. Вот с разумом беда. Разум не выдержал испытания бессмертием.

И тут до меня, дурака, наконец дошла мысль, от которой стало по-настоящему страшно.

Это — моё возможное будущее? Квантовые кластеры практически вечны, если их целенаправленно не разрушить. Так неужели и я однажды превращусь в одинокого маразматика, пережившего всех своих сородичей? В последнего человека планеты Земля?

Смерти все боятся, таков закон природы. Но я видел перед глазами то, что хуже смерти, и впервые с необычайной ясностью осознал мудрость Всевышнего, положившего предел всему, что имеет начало. Малый или большой, неважно. Тогда становится понятен смысл самой жизни — успеть в отведенный ей промежуток времени исполнить своё предназначение. Сделать мир хоть капельку лучше, познать ещё одну частицу бесконечности... и передать эстафетную палочку тем, кто пойдёт дальше. Наверное, только осознание конечности жизни не даёт нам загнить. Наверное. Я не могу это знать наверняка, я всего лишь предполагаю.

Говорят, были люди и не люди, мечтавшие о вечной жизни. В древности случались особи, купавшиеся в крови убитых детей или принимавшие препараты, изготовленные из младенцев. Иногда их судили, и до нас дошли материалы этих дел. В двадцатом веке соответствующе "прославились" нацисты. В двадцать первом всплыли персонажи, продлевавшие себе жизнь пересадкой молодых органов, причём способы добычи "материала", судя по сохранившейся документации, были самые бесчеловечные. Ради органа для одного сверхбогатого упыря в какой-нибудь бедной или охваченной войной стране могли перебить и выпотрошить сотни людей, чтобы найти подходящую по биохимии "запчасть". Не заморачивались даже анализами. Просто тупо валили и вспарывали сотни человек, отправляя за океан самолёты с медицинскими контейнерами. Авось что-то одно подойдёт... Даже не ради вечности — ради пары лишних лет. В моей голове это не умещалось. Но даже если предположить, что медицина найдёт гуманный и эффективный способ бесконечно продлять жизнь, не уверен, что это пойдёт на пользу человечеству. Какой смысл что-то менять в окружающем мире, если не меняешься сам? Какой смысл заводить семью, рожать детей, таких же бессмертных, как и ты? Бессмертие нужно лишь тем, кто ставит перед собой и решает задачи протяжённостью в тысячелетия, не меньше. Мы для этого попросту не доросли.

Не знаю, о чём подумали остальные, но ход их мыслей был, наверное, в том же направлении.