Привет, любимая!

Не его это дело, формально я замужем или нет. Откуда такой смелый только выискался? Еще один бабник на мою голову. Мало мне Мишки было?

— Поедем домой, Роман. Наверное, пора ...

— Мы только приехали, — неуступчиво ответил он. — Час прошел, не больше.

Я вскочила и отошла к елочкам, росшим на краю полянки. Иголочки были мягкие. Приятно щекотали пальцы. И запах ... Я тихонько ощипывала иголочки и прислушивалась к себе, к своим ощущениям. Душа молчала.

Ответа не было. Никакого. С огнем играю! А нужно ли мне это?

— Молчите? — он подошел сзади. Взял меня за плечи. Крепко взял. Я вывернулась.

— Давайте, оставим все, как есть. Ни к чему это ...

Он с интересом меня разглядывал.

— Вы все равно никуда от меня не денетесь, Аля. Не сейчас, так позже...

Ты посмотри, какой смелый! А смелый ли? Может, просто не привык получать отпор? Вроде Рыжего? А что? Красивый мужчина с высоким положением. С большими возможностями. При деньгах. Какая юбка откажется?

— Вы всегда так самоуверенны? — ехидно улыбнулась я, подходя к поваленной ели и поднимая с травы ветровку и сумочку.

И тут он перестал улыбаться. В лице даже как-то переменился. Шагнул ко мне. Черт! Вот положеньице! Но ... Нет, он не Рыжий. Его я не боялась. И дыхание у меня не перехватывало.

— Ты думаешь, я шучу?

Интересно, когда я ему разрешила ко мне на "ты" обращаться? Что-то не припомню.

— Думаешь, очередная интрижка?

Но рук не распускает. Не смеет? Не уверен в себе? Да ... Он, конечно, не Рыжий. До брата ему далеко ...

— Не все ли вам равно, что я думаю по этому поводу?

— Мне — не все равно!

Он стоял совсем близко. И гневно смотрел мне в глаза. А у самого глаза совсем посветлели. От бешенства, что ли? Ну и агрессивная же порода — эти Кузнецовы. У Мишки, правда, наоборот — от бешенства глаза темнели, становились васильковыми ...

— Я уже сказала: давайте оставим ...

— Мама, — закричал Ванечка, подбегая. — Дядя Ломан! Там гнездо!

Предлог закончить этот опасный разговор, не ссорясь, был превосходным. Я с удовольствием полезла в кусты к Ванюшкиной находке. Гнездо оказалось пустым. Все равно интересно.

Всю обратную дорогу Роман хмуро молчал. Только в городе, высаживая нас из машины, придержал меня за руку.

— От судьбы, Аля, никуда не денешься.

— Вы уверены, что вы — моя судьба? Я — нет. Вам не приходило в голову, — сказала я сухо, осторожно высвобождая руку, — что я могу все еще любить мужа?

Он криво усмехнулся.

— Но Михаила в твоей жизни больше нет. И, надеюсь, не будет. А я здесь, рядом с тобой. Ты мне нужна. Без тебя я уже не могу. И не буду!

Ванечка подошел. Встал рядом. Округлил глаза и приоткрыл ротик. Слушал Романа внимательно. Господи, понимал бы что! Эх, не при Ванечке надо бы отношения-то выяснять. Но как-то притормозить Романа следует. Слишком уж разогнался. Широко шагает. Штаны порвет.

— В моей жизни и вас может не быть. Вы — не продукт первой необходимости. И, вообще... На лето мы отправляемся в деревню. Приезжать туда не советую. Хочется верить, что за три месяца вы прочухаетесь.

Взяла сына за руку, повернулась и пошла. Не собиралась ничего больше слушать. Ванечка увидел голубя. Рванулся за ним. Я крепко сжала его руку. Все еще внутренне бурлила.

В подъезде Ванечке удалось выдернуть свою ручонку. Он остановился и серьезно спросил, глядя на меня Мишкиными глазами:

— Мама, ты дядю Ломана плогнала? Да?

— Нет, милый.

— А лугалась ...

— Не ругалась вовсе, — рассмеялась я. — Объяснила ему кое-что, и все.

Он хихикнул и поскакал вверх по лестнице. Рыженький мой.

* * *

Летом мне пришлось трудновато. В первый раз за несколько лет мы поехали в деревню. Тетя Нина с Ванечкой безвылазно сидели там. Я моталась на работу в город. Вечером возвращалась к ним.

Зато в субботу и воскресенье отдыхала на полную катушку. Брала Ванечку и мы уходили гулять. В лес. Или в поле. Ванечке все было интересно: жуки, бабочки, хвоинки. Я с ним и сама превращалась в маленького ребенка. Так же ползала по траве на четвереньках и всем восхищалась. Часами могла наблюдать за каким-нибудь муравьишкой. Иногда мы ложились на спину и, как любил говорить Рыжий, слушали природу. Ванечке особенно нравились жаворонки — болтаются выско в небе на одном месте, трепещут крылышками, радуют чистыми трелями. Еще он полюбил собирать чернику. Земляника его не очень-то вдохновляла. На родник мы почти не ходили, хотя сынуле там понравилось. На роднике тоска с такой силой одолевала меня, что я потом несколько дней бывала не в лучшем настроении.

Тетя Нина окончательно пришла в себя. Стала поговаривать о корове, курах, огороде. Ну, огород — еще куда ни шло. Весной я залезла в долги. Купила семенной картофель и засадила им пять соток. Клубнику посадила. Для Ванечки. Еще огурцы, зелень. Но живность заводить? Увольте. Человек я или трактор? А зимой куда корову пристраивать? А корма? Обсуждать эту тему с теткой я отказалась на отрез.

Она злилась. Все было не по ней. Ругалась на нас, как баба Яга: и обедать-то мы не пришли, и к ужину опоздали, и коленки у нас зеленые, и рожи грязные. Ей, видите ли, стыдно перед соседями.

Соседи обращали на нас внимание только первые две недели. Перемывали косточки, пока окончательно не вспомнили. Потом привыкли и перестали. Даже Люська Кривая не лезла со своими сплетнями. Она раздалась и стала похожа на большую юлу. Все кряхтела, да на мужика своего изредка жаловалась. Дескать, к рюмке стал часто прикладываться, зараза.

Олег с Таней сидели у нас каждый вечер. От Олега я даже стала уставать. На работу в город — вместе. Вечером из города — опять рядом.

Не смотря на то, что в город приходилось мотаться пять дней в неделю, я отдохнула душой и окрепла телом. Даже слегка поправилась. Петька Козлов, не удержавшись, сделал мне комплимент. Ехал как-то на своем стареньком мопеде, увидел меня и притормозил.

— Все цветешь, Аленький?

— Да брось ты, Петь!

— Чего, брось-то? Красивая ты, зараза, стала!

— А ты женись на мне, — ехидно предложила я.

— Смеешься? — укоризненно спросил он. — Мишка вернется — меня на атомы разложит.

Для деревенских, так же, как и для сослуживцев, существовала легенда, что Мишка в загранке на заработках.

— Он врач, — хохотнула я. — Как разложит, так и соберет.

— Нет, — открестился Петька. — Может, тебе и удается с ним справляться, а я — так не возьмусь.

— Зря, значит, я расцветаю, если ты от меня отказываешься? — мне стало вдруг легко и просто. Я шутила и смеялась. В первый раз с тех пор, как ушел Мишка.

— Ох, зря, — до ушей улыбнулся Петька.

Он крутанул педаль, дождался, пока мотор заработает ровно. И покатил, на прощание махнув мне рукой. Я смотрела ему вслед и чувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой, у которой никаких забот, кроме разукрашивания песенников.

К концу лета я совсем ожила. Татьяна удивлялась, не узнавала меня. Олег тихо радовался. Мы несколько раз втроем заглядывали на волейбольную площадку по вечерам. Но там теперь играла молодежь, которую мы знали очень мало. В наше время они пешком под стол ходили.

В город мы вернулись в начале сентября. И то, потому что зарядили дожди. Ни мне, ни тете Нине в город не хотелось. Слишком спокойно жилось в Денисовке. Даже Олег с Таней, которая не любила отдыхать в деревне, проторчали там вместе с нами до осени.

* * *

Неделя прошла с момента нашего возвращения, когда Валька Прохоров бочком протиснулся между кульманов к моему столу и сказал:

— Александра Владимировна. Там опять твой хахель трезвонит. Все лето пропадал. Вдруг появился.

Валька нависал над столом, как рыхлый сугроб. Обиженно шмыгал носом.

— Не расстраивайся, Валя, — ласково усмехнулась я. — Он у меня только до зимы. С декабря я тобой займусь.

И вышла к телефону. Знала — это Роман. И Валька сказал, и больше некому. Олега на работе давно узнавали по голосу. Считали его моим братом. Я и не переубеждала в этом никого. Кстати, Олег заметил наши встречи с деверем. Как-то, еще летом, посоветовал мне один на один:

— Ты этот роман с Романом брось. Не закручивай. Себе хуже делаешь.

Я тогда виновато опустила голову. Отмолчалась. Кивнула. Вроде, как согласилась. И Олег успокоился, больше этот вопрос не поднимал. Кроме всего прочего, была надежда, что Роман уймется. Ан, нет...

— Да?

— Здравствуй, Аля.

— Добрый день.

— Я соскучился!

С ума сошел! Так сразу и говорит, без предисловий! Может, я не права? Может, у него это на самом деле всерьез? И что с ним тогда делать? А, черт... Почему бы и нет? У Рыжего, наверное, баб за это время было — не перечесть... А я все одна. А жизнь продолжается. Попробовать, что ли?

— Ты что молчишь?

— Вас слушаю.

— Мы встретимся?

— Допустим.

— Когда?

— Сейчас соображу ... В субботу устроит?

— Где?

Быка за рога берет, лихой казак! И куда торопится? Может, я еще передумаю.

— У меня.

Повисло напряженное молчание. Потом тихо:

— А тетя Нина? Ваня?

— Ну, это уже моя забота. В восемь часов. Хорошо?

— В семь, Аля! А еще лучше — в шесть!

— Что так рано? Боитесь домой поздно вернуться? От жены влетит?

Он возмущенно запыхтел:

— Чем больше времени у нас с тобой будет, тем лучше.

Я повесила трубку. Кому будет лучше? Ему? Ему-то, может, и будет. А мне?

* * *

В субботу я сплавила тетю Нину с Ванечкой в деревню. Сама не поехала. Отговорилась овощной базой. Пообещала прибыть в воскресенье с утра. Проводила своих до вокзала, посадила в поезд и вернулась. По дороге купила торт и отстояла очередь за вином. После указа Горбачева о борьбе с пьянством и алкоголизмом спиртные напитки жутко подорожали. Шесть рублей пришлось отдать за бутылку десертного вина. Кошмар! А вино необходимо. Просто так с Романом не смогу ... Только, если хорошо надравшись.

Квартиру вычистила до блеска. Как при Мишке. К шести часам накрыла на стол. Приготовила парадный ужин. Вроде бы, так полагается? Намарафетилась: новое платье, косметика, замысловатая прическа, духи... Стала ждать.

Он не опоздал. Наоборот, немного раньше появился. Приехал с розами и коньяком. Знала бы, не покупала вино. Шесть рублей — на ветер. Жалко.

Роман был радостен. С порога полез целоваться. Я осторожно отстранилась. Он понял, настаивать не стал. Оглядел меня с ног до головы и развел руками.

— Ты сногсшибательная женщина.

Мысленно я хихикнула. Пристроила розы в хрустальную вазу в центре стола. Роман критическим взглядом окинул стол. Одобрительно хмыкнул. Только одно замечание сделал:

— Свечей не хватает.

— При дневном-то свете? — фыркнула я. — Еще не вечер.

— Но вечер-то будет? — с прозрачным намеком спросил он.

Вот терпеть не могу пошлую многозначительность. За утром наступает день, за днем — вечер. Закон природы.

— На стол подавать? — вздохнула и посмотрела на него.

— Подавай, — ответил он и стал свинчивать пробку с бутылки. "Наполеон". Ничего себе! За ценой, видимо, не постоит. Ну, Алька, смотри не продешеви! Раз тебя так дорого покупают.

Мы сидели за столом часа три. Никуда не торопились. Приглядывались друг к другу. Роман был уверен в себе. Радостен и оживлен. Непривычно говорлив. Рассказывал анекдоты и смешные случаи из жизни. И пикантные истории о высшем руководстве страны. Делился планами относительно карьеры. Не рано ли? Или он так во мне уверен? Я слушала его, поддакивала. Делала вид, что все в порядке. Сама же была, как туго скрученная пружина. И пила, пила ... Мешая коньяк с десертным вином.

— Тебе не хватит? — в какой-то момент заметил Роман и отобрал у меня полный бокал. До чего он сейчас похож на Мишку! У-у-у ... Рыжий бы поступил так же.

— Аля! — серьезно сказал он. — К чему так напиваться?

— Это с радости, Роман Анатольевич, — слегка косноязычно отозвалась я и полезла за своим бокалом, чуть не перевернув при этом вазу с цветами. Роман едва успел придержать ее.

— Аля! — он укоризненно покачал головой.

Мне захотелось икнуть. Удержалась. Захотелось хихикнуть, глядя, как он обходит стол. Торжественен, как монумент. Хихикнула.

Роман поднял меня со стула, обхватил ладонями мое лицо. Вот странно! Это же не Роман! Это же Мишка! Веснушки-то, веснушки ... Фу ... Ой, боже! И чего только с коньяка не померещится!

— Я хочу, чтобы ты была трезвой. Я хочу, чтобы ты соображала, что делаешь. Я хочу, чтобы ты меня любила не с пьяных глаз!

Он хочет! Трезвой он меня видеть хочет! Чтоб любила его, хочет! А больше он ничего не хочет? А если трезвая я с ним никак не смогу? Тогда что? Ладно, получишь трезвую, если тебе этого так хочется.

— Трезвой? — тупо переспросила его, улыбнулась. — Сейчас сварю кофе, выпью и буду трезвой, как масло ... ой, как мало ... сольный огурчик. А ты ко ... кофе будешь?

— Буду, — кивнул он. — Иди, вари. Только недолго.

Я варила кофе оч-чень долго. Так долго, что даже сама устала. Если честно признаться, не такой уж и пьяной была. Себя пыталась обмануть да Романа разыгрывала. Веселилась, одним словом. На кухне веселье с меня соскочило. Что же это я делаю?

За окнами стремительно темнело. А я уговаривала себя хотя бы на час полюбить Романа. Решающий момент приближался. Я переломила себя. Интересно, он меня будет раздевать? Или самой придется? И постель тоже... Стелить? Не стелить? Мишка мог где угодно, но предпочитал свежие простыни. А Роман? Бог мой, сколько всего не учла...

Я была так занята своими мыслями, что ничего не слышала. А когда вошла в комнату с подносом, приклеилась к месту... Роман сидел без пиджака и галстука. Уже? Ворот рубашки расстегнут. Он курил, вытянув ноги. Смотрел телевизор.

Какая я дура! Мишка бы никогда ... Да разве можно было их даже сравнивать?! Не то, что рядом ставить ... Рыжий любил. Какой может быть телевизор, когда любишь?! А я-то, я ... Хороша! Шлюха! Ну? Что? Попробовала, как оно? Без любви-то? Вот так люди сами себе и изменяют. А потом уже катятся, катятся ... Остановиться не могут ... И я туда же. Не Мишке ведь — себе изменяю. Себя наказываю, не его.

Роман вскочил.

— Долго ты. Я заждался.

Взял у меня из рук поднос. Пристроил его на стол. Выключил телевизор. Затем — свет. Я с места не тронулась. Чувствовала себя безжизненной. Роман подошел. Обнял. Стал целовать. Я не уворачивалась.

— Аля! Почему ты, как мертвая? — тихо спросил он.

А я и есть мертвая. Почему, почему? Не нужен ты мне. Вот почему!

— Ну же, девочка, расслабься, — сказал мне ласково, пытаясь расстегнуть пуговицы на платье.

— Да пошел ты! — вдруг взорвалась я. Вырвалась из его рук.

— Что? — растерялся Роман.

— Уходи отсюда, Роман! Совсем уходи!

— Аля!

— Вот вам и Аля!

Подошла к выключателю, зажгла свет. Ну и вид у него! Я захохотала. Он ошалело смотрел на меня.

— Объясни, что произошло?

— Ничего, — ответила отсмеявшись. — Ровным счетом ничего. Не люблю я вас, Роман Анатольевич. Вот и все. Брата я вашего люблю.